Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
На уличный шум прибежали и пекари. А с ними и хромой солдат. Ему уже сказали, что бьют подмастерья. А что такое самосуд толпы, он не так давно испытал на себе. Надолго засела в памяти палуба «Прыткого».
Первым долгом солдат-фронтовик унял хозяйского отпрыска. И как? Зажав в руках комки снега, он налетел сзади и залепил ими его глаза. Другие пекари вырвали из рук разъяренной гурьбы своего товарища. Назар, качаясь, весь в крови, зажал рукой свою драгоценную добычу. Заметив в стороне Горация, молодой пекарь, тяжело дыша и выбрасывая изо рта клубы пара, незлобиво бросил ему:
— Мамка не жалела тебе своей
— Святое дело, святое дело, — ответил чотарь, — а до частной собственности не прикасайся… Убью… В лавку ходять куплять, не воровать.
Солдат, порывшись в кармане, достал коричневую керенку-двадцатку. Сунул купюру в руку собственника. А Назару сказал:
— Вернешь, товарищ, с получки. Гроши не мои, общественные…
— Спасибо тебе, солдат… Выручил. Кабы не ты, порешили б, сволочи. А за шо?
— Теперь мы с тобой в расчете. А кабы не ты, склевали бы меня, видать, днепровские щуки.
— Вижу, солдат, ты из тех, которых никакие юнкера не осилят и никакие щуки не склюют, — ответил Назар, прикладывая к посиневшим щекам полные пригоршни снега.
— И ты, вижу, не из кисляев, — усмехнулся солдат-фронтовик. — Не забудь: за одного битого двух небитых дают. Только одно запомни — не по лимону у них надо вырывать, а всю ихнюю мошну. Резать надобно ту черную силу под самый корень. А ты, брат, кинулся на пустяк. И заруби себе на носу, хлопче: козла бойся спереди, коня сзади, а дерьмового человека — со всех сторон…
После этого много-много дней ни дома, ни в цеху не слышно было ни веселых, ни грустных мелодий Назаровой бандуры…
После боя под Крутами
В один из последних дней января 1918 года рано утром со стороны Нежина на станцию Дарница прибыл санитарный поезд. И хотя он вез нуждавшихся в срочной помощи, Киев состава не принимал. Поступил приказ, и очень строгий — ждать до ночи. Большие атаманы боялись, что плачевный вид раненых может деморализовать и войска гарнизона, и те силы, которые еще пороха не нюхали.
В полдень, не убавляя паров, мимо дарницкого дебаркадера на Киев промчался бронепоезд «Черномор». Покореженные борта, кособокие башни с умолкшими орудиями, облепленные к тому же закоченевшими на морозе и холодном ветру гайдамаками, свидетельствовали о жаркой схватке с Красной гвардией Харькова.
Спустя час, глубоко дыша, остановился в Дарнице мощный, окованный с головы до пят паровоз. Глухо окованный, как и прицепленные к нему броневагоны. На их свежеокрашенных бортах золотыми буквами было выведено: «Свободная Украина». А чья-то ловкая рука приписала мелом: «Геть раду — центральную зраду!»
Раненые стоявшего неподалеку состава встревожились. Ходячие стали покидать вагоны. Но перегородившие им дорогу краснощекие матросы-черноморцы из экипажа «Свободная Украина» уже хлопали их по плечу, успокаивали, угощали табачком. А спустя полчаса врач-моряк с матросом-санитаром тащили в санитарный поезд увесистые пакеты с бинтами и йодом.
Вспыхнувшее на берегах Невы непотухающее пламя уже охватило половину Украины, и обжигающие его языки устремились к Днепру. И там, за Днепром, в самом Киеве, тлел огонь под ногами атаманов, готовый мощным факелом рвануться навстречу тому
очистительному шторму.Одно событие следовало за другим. Одна новость нагоняла другую. Тревожно стало и на Никольской слободке.
Рано утром, лишь рассвело, явился в цех хозяин. Шел он, опираясь на свою камышовую трость. Значит — на душе было невесело. Обычно пан Неплотный только и знал играть палкой. И не разглаживал он коротенькими пальцами свой бант из желто-голубых лент. На его в мелкую клетку пиджаке фасона «Макс Линдер» того банта уже не было. Усы, все лето свисавшие до подбородка, расчесаны по-старому, вразлет.
Подобрав на полу цеха несколько пеньковых завязок, напомнил пекарям, что он любит чистоту, что он не только Неплотный, но и чистоплотный. Придется вечерком прислать сюда племянницу Аду помыть полы как следует, с кандибобером, по-бабьи. Решив пошутить, он погрозил древнему деду пальцем, чтобы тот, мол, не вздумал щекотать девку.
Не зная еще, как поведет себя подмастерье, хозяин положил на разделочный стол принесенный с собой бумажный кулек.
— Это твоей матери. Гостинец от хозяйки. И хай выздоравливает. Знаете, братцы, — сообщил он задушевным голосом своим мастерам, — стало круто и нашему брату. Что, не верите? Пошли одни убытки, урон. И с мукой все туже и туже. На что знали толк в хабарах царские служаки, а эти… Пришлось рассчитать кухарку. Как говорится, кризис… Попробовала Ада куховарить, так от ее адских котлет аж воротит. Не жизнь у меня, а «Панорама Голгофы». Вот, Назар, хай выздоравливает Нюшка и становится до плиты. Чего ей в той интендантской швальне переводить глаза…
И вмиг вытянулась шея хозяина. Прытко забегали глаза.
— А что с малой печью? Почему не разожгли?
— Пока о ней забудьте, хозяин, — сказал солдат-фронтовик, сноровисто заполняя формы тестом.
— Это в каких смыслах?
— В тех смыслах, что с пшеничными булками пока стоп. Когда людям суют яшник — вот то кризис… Мы и замесили хлеб по новому рецепту: с сеянкой да с пеклеванкой.
— Это же разбой, грабеж…
— Обратно вспомнили старое? Никакого грабежа нет. Будьте себе хозяином, получайте прибыль с вашей фирмы. Накиньте там пятачок на кирпичок… А пришло время подумать и о людях.
— Знаете что, братцы, я посоветуюсь с хозяйкой…
— Дело ваше, — ответил из траншеи Костя-бородач. — Что? Взяло кота поперек живота? А с этого самого дня вам краще, хозяин, советоваться с нами.
— А как же быть мне… Я привычный до булки…
— Эх, добродий Неплотный, — рассмеялся на весь цех хромой солдат. — Будет время, посмотрите, вот этими руками, вот на этих же столах не то что булки, а буду камстролить птушки, пирожные наполеон, сайки, что свайки, калачи, что рогачи. А пока потерпите… Богач ест калачи, а не спит ни в день ни в ночи…
— Какой я тебе богач, какой я тебе, братец, добро-дни?
— Вот видите, у вас умная голова. Смикитили, что добродий — это уже не тот номер калош. Поймите — вам лучше советоваться с нами. Для вашей же пользы…
Тяжело, всем корпусом наседая на палку, пан Неплотный покинул пекарню. Но до того как советоваться со своей хозяйкой, хозяин булочной, накрутив на кончик трости носовой платок, тщательно стер со всех ставен своего дома огромные, выведенные мелом тризубы, которые спасали его от погромщиков-гайдамаков.