Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Нельзя сказать, что гость был лишен чувства такта. Всегда в нем ощущалась врожденная деликатность. Он хорошо знал, что друзья не заподозрят его в желании их подковырнуть. Выслушав гостя с добродушной улыбкой, хозяин сказал:

— Эта микстура, как ты изволил выразиться, Назар, и не по нашему балансу. Хотя я и получаю наивысшую персональную пенсию. Был в нашей охране, когда вывозились из Киева ценности в восемнадцатом году, юноша. Ну вовсе малолетка. Лет с пяток назад нашел он все же меня. Как и ты, Назар, с помощью телевидения, куда меня зовут частенько выступать…

— Спасибо тем телевизионщикам, — перебил Нестора Миновича гость. — А то сколько я перевел марок зря, пока вас разыскал.

— Да, — продолжал «грозный повелитель». — Он генерал. И не в малых чинах. Все по заграницам снует. А вот не забыл…

После небольшой паузы Нестор Минович продолжил свой рассказ. В былые времена приходилось не раз перелопачивать того юношу и даже через частое сито просеивать. Но вышла добрая крупчатка… Недавно он заглянул по дороге из Праги в Москву. Завез им эту ценную пляшку.

— Тот, кто подарил нам бутылку бренди, бывал здесь не раз. И всегда слышали от него одно и то же: «Если я для вас чужой, ведите в столовую, а если свой — посидим на кухне…»

Гость придвинул поближе к себе налитый ему стакан крепкого чая. Спросил — почему до переоценки трудно так было с тем коньяком?

— Я не спец по этому делу, — ответил Нестор Минович. — Моя дудка, как знаешь, — это хлеб насущный и все хлебное дело. Но вот в парке Славы, где действует словесный циклотрон, я услышал… Все дело, мол, в бытии. Появился достаток. Растут заработки. Зажиточность. Кто раньше пил коньяк? Дворяне! И то не ниже помещика. Медицина! И то не ниже профессора. Военщина! И то не ниже полковника. Потом он стал доступен многим. А вот теперь…

— Ну и что? — повела плечом Евдокия Федоровна. — Подумаешь, проблема! Это не сахар, не чай, не соль, не ситец…

— И не крупа, не мясо… — добавил Нестор Минович.

— Надо как-то обуздать выпивох… — продолжала хозяйка дома. — Не беда, пусть коньяк и ему подобные, вещи снова станут предметом роскоши. Нельзя, по-моему, стереть грань между буднями и праздниками. А то праздники, как покой и радости, заслуженные большим трудом, потеряют свой смысл. Пусть эти радости включают в себя кое-что для материи, кое-что для духа. И пусть человек в дни напряженного большого труда воодушевляется и большими ожиданиями этих праздничных благ… А если все это будет доступно каждый день, в будни, то и жизнь в конце концов станет скучной… Может, я ошибаюсь, но это мое личное мнение… Мы с Нестором Миновичем требовали так воспитывать наших внуков…

Древнейшая профессия

Гость круто повернулся к хозяйке дома.

— За бандероли еще раз спасибо.

Хозяйка в смущении энергично замахала обеими руками, а Назар, продолжая свою мысль, поведал, что теми книгами пользуются все жители густонаселенного пятиэтажного дома.

— Но не таюсь, никому не даю и понюхать листка, пока сам не сниму пробы… Вот насчет этого я в самом деле беспредельный пропойца… Бывает, врубаюсь в книгу через всю ночь до самых арьергардных петухов… На очереди — сочинение маршала Жукова.

— Очень тепло сказал маршал о вашем командире Примакове. Не обошел его. Ты и облобызай в самом деле ручку хозяйке, — сказал Нестор Минович.

Копошась у газовой плиты, у этого, как она не без иронии называла, пульта домохозяек, Евдокия Федоровна спросила у Турчана, не читал ли он книгу «Всадники». Если нет, то советовала обязательно попросить в своей библиотеке. Со всем пылом она уверяла, что книга Яновского — изюминка украинской прозы. И добавила, помня встречи с автором, что у Юрия Яновского была тонкая поэтическая душа. Ею писатель покорял людей. Уже в те далекие времена он стремился быть братом человеку.

Старый Турчан, нагнувшись над рукой «королевы», охотно выполнил совет хозяина. Затем спросил:

— Вот только не додул я, Евдокия Федоровна, почему ты не схотела выслать мне одну книгу. У нас она в большой моде.

Евдокия Федоровна от слов «не додул» поморщилась, словно от зубной боли.

— Что скажешь, Назар? Здорово? Вот моя Евдокия Федоровна, хоть и вышла на пенсию, дома не засиживается. Все среди книг.

— А вот и не все. К сожалению. Есть еще плита, стирка, натирка полов… — отозвалась «королева» дома.

А потом добавила, что вот сразу после войны позвали ее учить молодых дипломатов хорошему тону. Но выпадало и такое — трудно поверить: приходилось грузить на баржи мерзлую картошку. На пустой желудок. Не раз вспоминала тогда годы, когда кругом был хлеб, хлеб, хлеб… Перепадало всякое. И считала счастьем то время, когда не было несчастья. Шутка ли, в одном конверте два извещения! И каких! А разве только это?

Слушавший хозяйку с расширенными глазами Назар нахмурился. Сказал доброе слово о своей первой жене, «двужильной труженице». И тут же вспомнил, что в кавалерии завидовали тому всаднику, которому попадал конь светлой масти с темной грядой вдоль хребта — «ремнем». Такому предъяви любую нагрузку — не откажет, не сдаст, не пристанет. Любой форсированный марш ему нипочем. Одним словом, «двужильная животная». Только то, что из ста единиц случается с «ремнем» лишь одна, а среди «наших баб» — из ста девяносто.

— Ну, Назар, хоть сравнение твое не совсем удачное, но угодил ты в самый раз. Досталось и достается нашим «королевам». Один наш дед правильно отметил, — сказал Нестор Минович. — Жизнь для иного — это балет на льду. Не хочешь и не ждешь, а сковырнешься. Но, вот другой сковырнулся и остался лежать распростертый, а наш брат встал, отряхнулся и пошел чесать по новой…

Попав в свою стихию, Евдокия Федоровна, отдавшая все свои лучшие годы работе с читателями, продолжала:

— А то объявились и такие авторы. Они себя полагают пупом земли, апостолами новой правды…

— Это какие же? — спросил старый Турчан.

Евдокия Федоровна, разрумянившись, поведала, что это те, кто с умилением воспевают лучину, когда многие выходцы из села давно уже создают квантовые генераторы и летают в космос. У них в голове не лучина, а лучи — альфа, бета, гамма-лучи… Те горе-апостолы рады воскресить культ кокошника и прапрабабкиных салопов, когда многие сельские девчата давно уже перешли на тесные брючки и на мини-юбки. Они воздают должное, пуская обильные слюни, атрибуту купеческой роскоши — тульскому самовару, когда давно уже во многих сельских чайных весело мурлычут миксеры, изготовляющие модный коктейль. Это напоминает ей поэта Клюева и его гимн навсегда свергнутому прошлому, всей тухлой старине:

Где же ты, шальная тройка и густая пыль? Где же ты, пивная стойка — сказочная быль?..

Старый Назар решил высказать и свое мнение о тех авторах. Но, не читавши их произведений, он мог встрять в интересно завязавшийся диалог лишь абстрактным словцом. Вспомнил ветеран одну из ходовых поговорок обитателей Предмостной слободки: «Писав писака, не розбере й собака…»

Реплика ветерана вызвала одобрительную улыбку Нестора Миновича, а хозяйка дома с нескрываемой грустью посмотрела на гостя. Ей хотелось бы услышать более глубокие суждения. Может, кому иному она бы того не сказала, а тут…