Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Закрой свою плевательницу, флотская рында, — один из рыболовов потряс зажатой в руке бутылочной гранатой системы Новицкого, — а то, если не утоп в морях-океанах, мы тебя живо спровадим на дно энтого ставка.
— Темный, темный вы народ, — укоризненно покачал головой комиссар дивизии и тронул шенкелями своего коня.
— Пожри с наше одного казенного кондеру, и ты потемнеешь, — зло ответил один из рыболовов.
Всадники повернули лошадей к церкви. Позади, заглушая издевательский смех бесшабашных кавалеристов, раздавались взрывы гранат. Боровой направился в штаб.
Через час, поднятые по сигналу тревоги, во весь карьер мчались к площади одиночные кавалеристы. Их сытые кони, с красными лентами в гривах и челках, тяжело дышали и от бешеного аллюра и от чрезмерной тяжести
С гиком, дикими криками строился на площади пестрый фронт дивизиона. Перегоняя друг друга, неслись к сборному месту бешеные тачаночные упряжки с грозно вздернутыми к небу пулеметными стволами. В беспорядке толпился обоз — его вместительные фургоны, помещичьи экипажи, до отказа нагруженные мешками, самоварами, граммофонными трубами. Молодые женщины, не по-сезонному одетые в элегантные шубки с чужого плеча, составляли основное население шумного обоза.
От штаба на тонконогом арабском жеребце отделился всадник. Белый мех отворота перетянутой красным кушаком суконной поддевки еще больше оттенял его смуглое лицо. На боку живописного конника болталась серебряная, в камнях, с золотыми разводами, редкостная шашка. Из-за матерчатого пояса торчала ручная граната-бутылка.
По команде «смирно» кавалеристы дружно шевельнулись и сразу же затихли. Каракута — это был он — пронесся стрелой мимо строя дивизиона. На лету бросил — выстрелил:
— Здорово, «черти»!
— Здорово, Сатана! — залпом ответили двести всадников.
Через минуту «черти» вытягивались в колонну по три. Впереди, покачиваясь в седле, гарцевал Сатана.
— Товарищ комиссар! — к Боровому на тощем, замученном коне приблизился подтянутый голубоглазый командир. — Имею честь явиться, помощник командира дивизиона Ромашка. Только вот он, — голубоглазый кивнул в сторону Каракуты, — меня не признает. Вчера пол-дня митинговали. Решали, принимать или не принимать присланных штабом дивизии начальников. Вот и болтаюсь за дивизионом, как подкидыш, — ни туда ни сюда.
— Обождите до завтра, товарищ Ромашка, — успокоил его политкомдив.
После осмотра части Боровой с Булатом и Дындиком явились в ее штаб. Каракута, скинувший уже с себя свое атаманское одеяние, в атласной рубахе, подпоясанной кавказским пояском, поглаживая аккуратно подстриженные усики, нагловато косясь на комиссара, начал первый:
— Ты, товарищ Боровой, думал, что если моя братва глушит гранатой рыбу, то она дисциплины не знает. Видал, за пять минут слетелись мои боевые орлы…
— Я не об этом хотел с вами говорить, товарищ командир дивизиона, — перебил Каракуту Боровой. Пододвинув ближе к нему стул, в упор посмотрел ему в лицо. — Слушайте меня внимательно. Не стану я у вас спрашивать, почему вам больше по душе Чертов полк, а не второй дивизион. Почему вас, командира регулярной Красной Армии, величают Сатаной, а вы красноармейцев — чертями. Почему вы, путая нам карты, не подчиняетесь приказам высших штабов. Почему самовольно покидаете позиции. Для меня все ясно без ваших объяснений. Но раз вы первый начали разговор о рыбе, то я вам скажу — рыба воняет с головы. Я увидел вашу часть. Она мне понравилась. Я верю в народ. А раз ваши люди вышли из народа, то они не только могут, но и обязаны драться с врагом. Только они это сделают не при нынешнем руководстве. Вы один с этой большой задачей не справитесь. И вот, товарищ Каракута, я требую от вас одного: от имени командования дивизии приказываю вам сегодня же оформить назначение Ромашки вашим помощником.
— Дудки! — стукнул Каракута по столу. Глаза его налились кровью.
Два телохранителя с пулеметными лентами на груди, с маузерами на боку двинулись от дверей к столу. Дындик, став к ним спиной и раскинув руки, остановил их на полпути. Каракута, покосившись на моряка, продолжал:
— Только через мой труп…
— Нам нужны не бунтари, а дисциплинированные
командиры, — Боровой по-прежнему сверлил Каракуту глазами. — Если будете разводить анархию, мы вас снимем с дивизиона.— А вы меня ставили? Вы мне давали людей, оружие, обмундирование? Сам все собирал по нитке. Здесь все мое. И никому я не подчиняюсь. Слышите!
— Напрасно, Каракута! И имейте в виду: я с вами разговариваю от имени советской власти, Коммунистической партии и рабочего класса. А от их имени я могу с вами говорить — я сам рабочий, хочу сказать — слесарь. Меня помнят и на екатеринославском «Шадуаре», и в киевском «Арсенале», и на Путиловском. Но там я был Азбукин. Из-за царской полиции довелось стать Боровым.
— А я за кого? — вскочил с места Каракута. — И я и все мои люди второй год бьемся с контрой за советскую власть.
— Сядьте, не горячитесь, — продолжал Боровой. — У нас одна советская власть, не две. От ее имени я приказываю вам подчиниться безоговорочно.
— Смотря в чем. Если так будете напирать, вовсе уйду с фронта.
— Куда, к белым?
— Зачем? Уйду в партизаны. Без вас буду колошматить Деникина.
— Чудак вы, Каракута. Пора понять, есть два пути: с нами или против нас. Третьего пути нет. Неужели вам ничего не дали уроки Махно, Григорьева?
— Я вас понимаю, — отодвинулся подальше к стене Каракута, — вам хочется всюду сунуть своих коммунистов. Поди еще и звездочки эти заставите понацеплять. Обратно режим вводите. Поскидали царские кокарды, а свои придумали.
Боровой усмехнулся:
— Да, никаких лент мы не признаем. Красноармейские звезды раздайте сегодня же. Обязательно. А теперь насчет Ромашки. Какой он коммунист? Бывший левый эсер. Из левых эсеров и знаменитый командир дивизии Юрий Саблин. А никто на него не жалуется. По-настоящему воюет за советскую власть.
— И я их как раз признаю, этих самых левых эсеров.
— Но поймите, Каракута, таким, какой вы есть, мы вас не признаем. Не признаем ни чертей, ни Сатану. Пора кончать с этими чертовыми полками, с отрядами «смерть кадетам», которые от одного кадетского выстрела бегут без оглядки. Только регулярная Красная Армия способна вести борьбу против сильного, хорошо вооруженного врага. И вот, — комиссар указал на Алексея, — товарищ Булат назначается к вам политкомом. Помните, за каждый его волос вы лично отвечаете головой… Если с ним в дивизионе, не в бою, что-либо случится…
Каракута пренебрежительно с головы до ног осмотрел Алексея.
— Как вам будет угодно, валяйте, валяйте, пускай этот юнец идет к нам. Уживется с братвой — ладно. А нет — дело его. Одно вам скажу, комиссар, я в няньки ни к кому не нанимался…
— Этот товарищ в няньках не нуждается. И у него с десяти лет мозоли на руках…
— Я и говорю — как вам будет угодно. — Казалось, что и Каракута начал сдавать. Но это только казалось. Он вновь встал, выпятил грудь, поправил решительным движением кавказский поясок. — А этого Ромашку, — продолжал он гневно, — Ромашку или Подснежника, будь он сто раз левый эсер, я не приму. Сегодня он мой помощник, а завтра по вашей команде он же мне даст коленкой под зад. Понимаю… А я своим горбом, своим потом и кровью создал свой Чертов… или как там его — второй дивизион… И вот что, не жги ты меня, комиссар, своими глазищами, не страшусь… Я как-никак знаменитый старобельский живописец. Даже в Юзовку переманивали меня писать вывески, да…
И вмиг… Заговорщицки шептавшийся с рябым каракутовцем боевой моряк из глухих Коленцев, что на тихой реке Тетерев, лукаво усмехнувшись, пронзительно изрек:
— Хватит кочевряжиться, хватит тебе, Мукар-р-р-ррон!
После этой кинжальной реплики разгоряченный темпераментным диспутом кавалерист мгновенно смяк, сник и тут же вовсе съежился. Как ветром сдуло весь его вздорный апломб, всю его неуемную амбицию.
Не ощущая пяткой земли, герой античного мира Ахилл становился абсолютно уязвимым. Так и крайне занозистый партизан от одного лишь сакраментального слова превратился в жалкий отрепок мочалки. Сейчас это уже не был задиристый и крайне голосистый петух, а велосипедная камера, напоровшаяся на стальной шип. И этот внезапный прокол, с подсказа рябого, содеял краткий монолог Дындика.