Контуженый
Шрифт:
На окраине разрушенной деревни маленькое кладбище. Там я нахожу братскую могилу. По центру крест. На отдельных дощечках позывные близких друзей: Чех, Шмель, Днестр, Урал и Механик. Глаза слезятся, кусаю губы, чтобы не расплакаться. Когда наступит мир, моих друзей обязательно перезахоронят на аллее героев в родных городах и вернут им настоящие имена.
Еще одна табличка на могиле с именем Кедр. Напрягаю память, но не могу вспомнить. А вот имени Русика на братской могиле нет. Это наш оператора беспилотника. Он, хоть и ополченец из ЛНР, но стал полноценным бойцом «группы Вагнера». Где
На дороге останавливается БМП. На броне четверо бойцов в полной амуниции с шевронами «О» группировки «отважных». Я в камуфляже, но без оружия и опознавательных повязок.
— Кто такой? Чего забыл? — спрашивает боец, не забывая держать незнакомца под прицелом.
Вытягиваю из-под одежды жетон «Группы Вагнер».
— Я Кит из «музыкантов». Вернулся после ранения. К нашим подбросьте.
Боец хлопает по броне рядом с собой и наставляет:
— А наша Бэха после ремонта. По тропке ступай, на обочине мины попадаются.
Мы трясемся на броне, я глотаю пыль и радуюсь, что ребра почти зажили. А вот последние новости с фронта не радуют, и я спрашиваю:
— Чего вдруг отступаем, братцы?
Старлей, старший по званию, сжимает автомат и указывает на клубы дыма за горизонтом:
— Мы бьемся не за территорию, а против армии противника. Кончится их армия, территория перейдет сама собой.
— Побыстрее бы, — вздыхаю я.
— Кутузов тоже отступал, но победил. Нужно терпение и время.
В сумерках меня привозят на линию боевого соприкосновения, где всё указывает на недавний бой.
Старлей «отважных» настроен лирически:
— Бывай, «музыкант». Сегодня ваш «оркестр» выдал мощный концерт под гром «аплодисментов» нашей артиллерии.
Я подыгрываю:
— С той стороны новую массовку подгонят.
— И ладно, ты же хотел побыстрее. Огневого реквизита на всех хватит, — обещает «отважный».
Я в расположении «музыкантов Вагнера». Есть новые лица, но многих я знаю. Нахожу Вепря из штурмового отряда. Он чистит пулемет. Рядом босой Хан из бурятов меняет женские прокладки в походных берцах. Незаменимая вещь для сушки обуви. Не сомневаюсь, в его арсенале помимо обезболивающего промедола в шприц-тюбике есть и женские тампоны на случай пулевого ранения. Засунул в рану, тампон разбухает, кровотечение останавливается.
Вепрь замечает меня, смотрит косо:
— Кит приплыл. Ты теперь Контуженый?
— Контуженый, — соглашаюсь я.
— Контуженый хочет в штурм, к больным на всю голову? — Вепрь вроде бы шутит, но без усмешки. Глаза приглядываются ко мне.
— Приехал узнать про свой крайний бой. Сам ничего не помню.
— Мозги отшибло? Не можешь срать, не мучай жопу!
Шутки у Вепря грубые, но бойцам заходит. Рядом посмеиваются. Я настаиваю:
— Вепрь, про тот бой расскажи.
— Так не было боя, Контуженый. Ночью прилетело точнехонько вам по БК. Понял?
Я морщу лоб. Мы израсходовали боекомплект. Я передал по рации заявку. Под ночь подвезли мины. Взвод обеспечения предпочитает снабжать передовую в темное время суток, так меньше
шансов подставиться под беспилотник.Вепрь продолжает с обвинительным напором:
— Какого херы вы машину не разгрузили, во дворе оставили? Все мины разом рванули. Хата в труху вместе с твоими и водителем. А тебя за деревом нашли без сознания. Как ты там оказался?
Грузовик с боекомплектом, деревенская хата, ночь, дерево. Слова Вепря рассеивают туман памяти.
…Я вижу грузовик, наполненный ящиками с минами. Понурые лица бойцов. За долгий бой мы несколько раз переносили тяжелый миномет на новую позицию и перетаскивали мины туда-сюда. Я уж не говорю про эмоциональное выгорание.
Самый сильный из нас Урал тяжко вздыхает и спрашивает меня, как командира:
— Разгружаем за бруствер?
Шмель тоскливо смотрит на грузовик с просевшими рессорами:
— Утром передислокация. Опять загружать.
Да и водитель из части снабжения валится с ног:
— Я двое суток не спал.
Гнать такого обратно в ночь, провоцировать аварию. Наше расположение на околице разбитой снарядами деревни. Крайний дом сохранил стены и крышу — отель комфорт-плюс в условиях войны. Мы собираемся переночевать в нем.
Я задираю голову, изучаю темное небо. Прихожу к выводу, что вражеских «птичек» ночью не будет, и жалею измотанных бойцов.
— Кедр, перегони машину за дом под яблоню. До утра постоит, не заметят. Отоспись.
В глазах подчиненных облегчение. Мины подождут. Ночью мы редко работаем, огненный выстрел лишком сильно демаскирует позицию. Кедр прижимает грузовик к стене дома и заваливается спать в кабине.
Кедр! Так вот чья табличка на могиле. Взрыв прибрал с собой и водителя-снабженца. А где был я?
Ночь. Тишина. Я выхожу из хаты отлить. Не с порога же. Потягиваюсь, топаю, встаю за дерево — и в этот момент…
— Вспомнил? — с осуждением в голосе вопрошает Вепрь.
— Машину с БК за домом спрятали, — бормочу я.
— Кто приказал?
Я молчу. Ответ ясен всем. Оправдываюсь:
— Я очнулся только в больнице.
— Потому что успел смыться перед прилетом. Будто знал!
— Повезло.
Хан затягивает шнурки на берцах, стреляет в меня косым взглядом:
— Еще про ангела-хранителя скажи, что нашептал на ушко.
— Какого хера, Хан? Ты на что намекаешь?
Хан переглядывается с Вепрем. Вепрь собрал пулемет, держит его между колен стволом вверх и буравит меня взглядом:
— Мы потом взяли батарею укров откуда вас накрыли. Пленный артиллерист признался, что кто-то скинул им в чате координаты с минами. Понял?!
— Наши координаты? — недоумеваю я. — Так БК только завезли.
— А кто завез?
Перед глазами имя водителя на могиле — Кедр. Но я не понимаю смысла вопроса и тоже злюсь:
— Не всё ли равно?
Вепрь опускает глаза, на обветренном лице отчетливо проступают желваки.
Хан мне подсказывает:
— Кедр — его младший брат.
Обычно суровый Вепрь смотрит в землю и выглядит потерянным.
— Я поклялся матери, что в снабжении ему безопасно. Если со мной что не так, младший точно к ней вернется. Я до сих пор скрываю, что он погиб. Погиб из-за предателя.