Контуженый
Шрифт:
— И долго ты ее будешь искать? Всё из-за денег?
На два вопроса она хочет услышать ответы: нет и да. Именно в такой последовательности. Я не желаю крови из носа и молчу.
Некоторое время мы идем молча. Маша накапливает обиду и не сдерживается:
— Я видела, как к Злате приезжал боец с Донбасса. Она страшно испугалась, обманула твою маму, выманила деньги и сбежала.
— Какой еще боец?
— Раненый. На голове бинты.
— Откуда он?
— С войны, наверное. Я слышала, как про Луганск говорили.
Я озадачен. Из переписки
Но это в прошлом. Кто мог приехать из Луганска к Злате? Мои бойцы погибли, Николай Краско умер, в живых остался только его сын Руслан. Кстати, он получили ранение. Мог знать о Злате, раз она приезжала к его отцу. Но Русик тихий парень, с чего бы Злате его бояться?
— Маша, ты уверена, что это был боец из Луганска?
— Не знаю. Злата обокрала твою маму, могла обобрать кого-то в поезде. Тот явился за деньгами. Она и сбежала!
— А бинт на голове?
— Кипятком плеснула!
Я вынужден согласиться. Злата воровка. Она обокрала даже близких. Как ее найти?
— И в соцсетях ее нет, — бормочу я.
Озвученные мысли окончательно обижают Машу:
— А в мои ты заглядываешь?
Я спохватываюсь, думаю, как угодить Маше, и достаю телефон:
— Хочу твое фото.
— Злую и раздраженную?
— Улыбнись.
— Я не могу улыбаться по приказу!
Маша собирается уйти, я хватаю ее. Но вместо слов извинения, я обвиняю:
— Вы же со Златой подружки. Почету ты не отговорила ее от аборта?
Маша с глазами, как чайные блюдца, превращается в статую.
Я проклинаю себя, что невольно проговорился. Вырвалось то, что копилось в душе тяжким грузом после прочтения в разбитом телефоне Чеха его диалога с сестрой. А может, это к лучшему. Пора разобраться, это вымышленный разговор или настоящий.
— Кто отец? — выдыхает Маша.
Она озвучивает название рассказа. Только в названии слов вдвое меньше, а знаков вопроса больше — «Кто??»
Я опускаю взгляд:
— Какой отец, если был аборт.
— Это ты? — наседает Маша. — У тебя было со Златой. Только не ври!
— Не знаю.
— Что ты не знаешь, было или нет? Или от кого ребенок?
— Какой ребенок? Мы говорим про аборт?
— Не увиливай!
Я вспоминаю любовную сцену — Злата с Денисом. Ее глаза закрыты, а губы распахнуты. Со мною, наоборот. Ее губы стиснуты, а в открытых глазах боль и презрение.
— Это мог быть Денис.
— А мог быть ты? Злата с тобой и с ним! Одновременно или по очереди? Тебя это устраивало?
Маша сыпет обвинения с безжалостностью обманутой женщины. Я унижен, не знаю, что ответить. Моего унижения ей недостаточно, и Маша оттаптывается на сопернице:
— Так Злата же проводница! Всем улыбается и всем дает. Зря вы ее к Лупику не пустили, она сама
к нему хотела.Тут я не выдерживаю, срываюсь, рычу или кричу:
— Проводница — не означает шлюха!
Машу берет оторопь. Она замолкает, по щекам катятся слезы. Слезы касаются губ и превращаются в слова:
— А меня бы ты так защищал?
— Маша, я про другое.
— Ты всегда про другую.
Она бросает слова и уходит. Гордая и решительная.
В моей руке телефон и я все-таки фотографирую ее со спины. Разглядываю фигуру на дисплее. Вспоминаю, как прижимался к ней в постели. Моя грудь к ее спине, живот, пах, попа, ноги — почти без зазоров. Как ложечка к ложечке. Тепло и уютно.
— Дурак, — шепчут мои губы.
— Контуженый! — окликает кто-то со стороны.
Рядом останавливается полицейский «уазик» с Костей Воиновым.
— Садись, — зовет он.
Я в машине рядом с нормальным полицейским, который согласился поступить по-людски и поставить на место Макса Лупика.
Костя видит в моем телефоне фото уходящей Маши и сочувствует:
— С женщинами сложно. А как женишься еще сложнее будет.
— Так разведись, — подкалываю я.
— Сложно, не значит плохо. Хорошее тоже бывает сложным. Вот сделаешь что-то сложное хорошо, и забудешь про сложности, потому что тебе стало что? — Воинов запутывается в словах и обрубает: — Я не за этим! Как там жмот Лупик, спекся?
— С твоей помощью, — подтверждаю я и добавляю: — Сложное дело сделали хорошо.
Воинов улыбается собственной цитате. Но сразу становится серьезным:
— Так, пистолет твой я выбросил. Куда, не спрашивай! И больше с такими делами…
— Сложными? Есть попроще. — Мне не дает покоя раненый боец, явившийся к Злате. — Костя, у тебя знакомые в Луганской милиции найдутся?
— Пересекался в Ростове на сборах. Обменивались контактами.
— Узнай про Руслана Краско. Его ранили в тот же день, что и меня. Хочу выяснить, как он.
— Твой сослуживец?
— Да. Теперь он владелец «Краскопласт». Это крупный завод в Луганске. Местные должны знать.
— Попробую, — обещает Воинов.
Он ищет в телефоне контакты, звонит кому-то, обменивается приветствиями. Когда разговор переходит к делу, включает громкую связь.
Я слышу из трубки:
— Руслан Краско? Нормальный парень, не из мажоров. Воевал, награжден, был ранен.
— Тяжело?
— Говорят, лицо посекло. Чай не баба, с лица не пить. Мужику с деньгами можно быть и кривым.
В моей голове щелкает — ранение в лицо! Русик из Луганска. О приезжем с бинтами на голове говорила и Маша. Пока многое сходится.
Я громко спрашиваю:
— Он точно ранен в лицо?
Голос постороннего человека луганского милиционера напрягает.
— Воинов, тебе свидетель нужен? Тогда не ко мне. Сам я Краско не видел и мед-справок его не читал. Ты что-то расследуешь?
— Нет. Это мой друг о сослуживце интересуется.
Костя благодарит знакомого луганчанина и прощается. Он рад, что помог мне.