КОНУНГ

– В этом случае пригодится любая хитрость, — возразил кормчий. — Норд поступил как настоящий кровник. Так было и так всегда будет, пока стоит гора и боги спускаются по ней в Мидгард. И тебе не дано изменить ход вещей, более того, будет величайшей глупостью, если ты попытаешься что–нибудь изменить.

– Слово, данное человеку, не значит ничего, — повторил Рюрик, и Визард сильно рассердился на его слова:

– Не о том думаешь, ярл! Не пора ли очнуться и посмотреть себе под ноги? Слышал я, Харальд не имеет привычки посиживать на камнях.

Визард сказал правду: Харальд Косматый, собрав большие силы, принялся опустошать северные фьорды и убил многих знатных свободных людей, а их владения присоединил к своим, и сам назначал в них угодных ему лендрманнов и херсиров.

Когда Харальд вступил в Херланд, против него поднялись лучшие знатные люди — Кьятви Богач и Торнир Длиннолицый. Людей из Южного Рогаланда возглавил великий викинг Сульке. Был известен и такой человек в лагере свободных ярлов, как Энунд, сын Офейга Косолапого, — его позвали с собой Длиннолицый и Кьятви; он согласился и примкнул к ним со своими дружинниками. В Хаврсфьорде с обеих сторон сошлось большое войско, и со стороны свободных ярлов выступали свей и датчане, не обошлось и без ладожских русов, остатки которых после той битвы отступили в Бьеорк–фьорд. В Хаврсфьорде разгорелась страшная сеча, знаменитый Энунд храбро бился против корабля самого Харальда, а вместе с ним бился Торнир Длиннолицый — он поразил множество воинов конунга и с секирой кидался в гущу битвы, свирепый и яростный, как и полагается волчьей шкуре. Но железный Харальд стал одолевать: многие его противники были изрублены на месте или утонули в водах Хаврсфьорда. Кьятви Богач вынужден был отступить, Торнир пал, и берсерки Харальда накинулись на корабль Энунда — в этой битве ему отрубили ногу, но сам викинг чудом спасся и выжил, после чего и стали называть этого славного морехода Энунд Деревянная Нога.

Многие после той битвы бежали на Запад, за море, в Исландию, их владения присоединил к своим Харальд. И был Косматый беспощаден с теми, кто не желал подчиниться его воле. Недалеко было уже Харальду и до Бьеорк–фьорда, но Рюрик ни к кому не примкнул и ничего не предпринимал, хотя не раз приходили к нему с дурными вестями. Вот что с ним было: он часто искал уединения — уходил от людей и сидел на камне возле горы. Он давно уже взял такую моду, и с этим все смирились. Эфанда оказалась достойной Астрид и не спрашивала мужа, в чем дело, но людям Бьеорк–фьорда казалось странным, отчего даже молодая жена не может развеселить Рюрика Молчуна или хотя бы взбодрить его и отвлечь от опасных раздумий. Нрав его уж точно сделался таким, что никакие события не могли его вывести из себя. И тем более странно повел себя сын Олафа, когда после злосчастной битвы в Хаврсфьорде многие воины прибыли в Бьеорк–фьорд с надеждой найти в сыне Удачливого последнюю опору. В Норвегии, у свеев и даже за озером Нево в Гардарики еще не развеялась слава о знаменитом походе Рюрика к южным землям, его воины еще щеголяли в сакских доспехах, пили из греческих кубков, и многие за то время удачно продали своих рабынь арабам. Так что по этим и по другим причинам в Бьеорк–фьорде собралось множество викингов, и от кораблей на Лосином Мысу сделалось тесно — все ожидали решения сына Удачливого.

Рюрик же в те тяжелые времена позвал Гендальфа, неунывающего скальда, любимца многих женщин, и вот о чем повел разговор:

– То слышал я, Гендальф, еще от своей матери, что не случайно остаешься ты таким же юным и бодрым, как и в годы моего детства. И дело тут в тайне, только не Отмонд причастен к той тайне. А все оттого, что похаживаешь ты время от времени к женщине, имя которой Энгерд, и та женщина не простая смертная.

Гендальф вынужден был с тем согласиться и добавил, что упомянутая Энгерд знает много всего такого, о чем даже Отмонд не догадывается, а главное, знает она, как надолго сохранить молодость и гибкость. И еще он с удивлением воскликнул:

– Если ты беспокоишься о своей молодости, уверяю тебя, долго ты можешь еще даже не вспоминать о той Энгерд!

Рюрик сказал тогда:

– Поговаривают, что уже столько лет сохраняет эта бьеоркская ведьма силу и гибкость девушки оттого, что знается с эльфами и прочими духами. Знает она также некоторые заклятья на тот случай, если придется столкнуться с самими богами…

Гендальф кивнул:

– И то верно. Энгерд сама водит хороводы с духами в кустах возле хутора Гудмунда Рыжего, да вот только лесной нечисти не удается увести ее с собою, а все оттого, что ведомо ей заклятие от тех чар, которые околдовывают любого другого человека. Как нечисть ни старается, ничего ей не удается поделать с этой Энгерд, она же над нею только посмеивается!

Тогда Рюрик заявил, что ему во что бы то ни стало нужно видеть ту ведьму.

– Уж не за любовным ли заклятием в такое время собираешься ты к ней направиться? — проворчал Гендальф, которому эта затея очень не понравилась. — Или не хватает тебе молодой жены? Или чувствуешь приближение старости? Ты же хорошо знаешь — просто так с нею не водятся. Не буду даже рассказывать, чем я расплачиваюсь за ночи, проведенные с Энгерд, но вспомни Одина — ему ведь пришлось отдать один глаз. А за что? За мудрость, которая сделалась для него к тому же еще и головной болью! А ведь Один прекрасно мог без нее обходиться! Порой плата бывает невыносимой! И что еще можешь просить ты, имеющий стольких воинов и такую славу? Мне кажется, боги благоволят к тебе. От добра добра не ищут — это всем известно. Видно, слишком обласкан ты судьбой, если начинаешь задумываться о подобных вещах, сын Олафа. Уж не желаешь ли попробовать нектар Иггдрассиля? Не забывай — всему есть предел, и даже Хед [26] рано или поздно может испытать зависть к тому, кто слишком многого желает… Так не слишком многого ты захотел?

26

Хед — бог добра и справедливости.

Рюрик ответил:

– Как бы там ни было, я отправлюсь к Энгерд?

Гендальф воскликнул:

– Тебе бы стоило обратить внимание на сына Хальфдана, пока не поздно, а не задумывать всякие глупости. Харальд не дремлет, пока ты посиживаешь на своем валуне!

Рюрик сказал скальду:

– Предупреди Энгерд — я приду к ней.

Жила Энгерд за хутором Гудмунда Рыжего, в местах, где прорастали мхи да кривые болотные сосны, и с той женщиной бьеоркскому ярлу пришлось немало повозиться, прежде чем он добился своего, а все из–за упрямства и изворотливости известной в тех краях ведьмы. И для начала встретила Энгерд гостя, прикинувшись старухой: горб сгибал ее до земли, с носа текло, и бородавками было усыпано ее лицо, шипела она, точно болотная змея, и брызгалась слюной — однако Рюрика это нисколько не смутило. Тогда Энгерд засмеялась, хлопнула в ладоши, и тотчас груди ее оказались грудями девственницы, и живот опал, и горб исчез. И длинные волосы заструились, а смех был молодым и озорным — в таком обличье кружила она голову не одному заблудившемуся в этих местах пастуху. Рюрик, схватив Энгерд за волосы и намотав их на свой кулак, сказал, зачем пришел, и тогда Энгерд взялась над ним издеваться:

– Не к Одину ли думаешь направиться в гости? Но разве нет для этого более короткого пути? Выйди один на один со всем харальдовым войском — и окажешься в Асгарде раньше, чем успеешь о том подумать.

Рюрик не отпускал ее волосы, пока ведьма наконец не согласилась ему помочь:

– В ночь полной луны буду я кружиться на полянах за хутором бирюка Гудмунда. Если не оробеешь — присоединяйся, да развесь уши и прислушайся, когда закричу. Запомнишь мое заклятие — твое счастье, но второй раз я не буду его для тебя повторять! И еще: ты должен полностью обнажиться, как и я, и позабыть про свой стыд!

– Готов я снять даже свою кожу ради того, чтобы снести голову проклятому Рунгу! — поклялся ярл. И с тем они поладили.

В ночь полной луны, когда кусты за полянами осветились ее светом, Энгерд обнажилась и вышла из своего жилища: сделалась она юной девушкой, ее груди были едва видными холмиками, а лоно совсем безволосое. Пошла она плясать и крикнула Рюрику, чтобы тот сбрасывал одежду и следовал за ней, а сама смеялась и приговаривала:

— И все–таки, что за блажь вколотил ты в свою голову и с кем вздумал связаться? Смотри не упусти то, что попираешь сейчас своими ногами. И вот еще что скажу — не стоит благородному водить дружбу со мной и Отмондом — ни к чему хорошему это тебя не приведет!

В то время духи накинулись на них со всех сторон — увидел Рюрик при свете луны, что эльфы и взаправду, как и рассказывают о них, невероятно хороши собой. Воздух наполнился их болтовней, подхватили они его и Энгерд, и хоровод начался. Энгерд крепко держала ярла за руку и шепнула, чтобы как ни хотелось ему, не выпускал он ее руки из своей. Нечисть вертелась и верещала все веселее и громче, у ярла голова пошла кругом, и был он нагим, словно новорожденный, но не чувствовал ни холода, ни стыда — проносились перед ним юнцы и девицы необыкновенной красоты, вот только уши у них были вытянуты, и губы бледны, и пахло от них болотной водой и тиной. И когда хоровод закружился совсем уж сильно и не почуял Рюрик земли под собой, прокричала Энгерд заветные слова, чтобы нечисть навсегда не увлекла их с собой в лес, — и все исчезло.

– Горе тебе, если не успел ты запомнить слова! — сказала Энгерд, поднимая ярла; стояло уже утро, очнулся он, как от долгого сна, и лежал нагим во мху, а солнце всходило над горой Бьеорк. Тотчас вспомнил Рюрик заклятье и хотел уже повторить, но ведьма закрыла его рот рукой:

– Не дело ты затеял! Вот что скажу — против всякой нечисти применяй то заклятье. Но не вздумай ухватиться хотя бы даже за кончик радуги Хеймдалля. А теперь ступай к жене и расскажи ей, как развлекался сегодняшней ночью.