Координатор

Так вот, запах был просто сводящий с ума, сало вкусно пахло, так что пока летел, пока садился на дозаправку, только и глотал слюни. А по прилёту, подхватив мешок, отправился по командирам. Не зря же те меня в тыл отправили, надо отблагодарить, вот все домашние вкусности и разошлись по рукам. Кстати, моё такое понимание ситуации командирам нравилось, так что подарки принимали в охотку, сообщив что вечером посидим, отметим, попробуем вкусности. Тем более отмечать есть что, меня утвердили на должности командира второй эскадрильи, и пусть в эскадрильи всего пять истребителей, считая мой, но главное воевать есть на чём и есть с кем. Парни опытные.

А на следующий день начались полёты, мою эскадрилью сразу включили в план боевых вылетов. Кстати, узнал насчёт штурмовиков. Их уже не было, вывели на пополнение и переформирование. За десять дней боёв от полка осталось всего два самолёта, латанных-перелатанных. Их оставили другому полку и отбыли в тыл. Вот такая она война. В этих сталинградских сражениях наш полк проявлял чудеса героизма и ведения боевых действий. По крайней мере потери у нас были минимальны, если так смотреть по статистике потерь по нашей Воздушной армии. Правда, и задания нам дают серьёзные. Мы работаем мы по прикрытию города. Но если возникает нужда, получаем и другие приказы. Например, первый боевой вылет моей эскадрильи, прикрытие пикировщиков «Пе-2», которые летели бомбить фронтовой аэродром противника. Хорошо поработали. В этом вылете я сбил один «мессер» из дежурной пары, что находилась над аэродром, а потом спикировал и выпустил «эрэсы» по зенитным точкам, для облегчения работы наших бомбардировщиков. Уничтожил две зенитки, да и парни постарались. Я с одной парой выполнял обязанности группы по расчистке воздуха, ещё одна пара непосредственно сопровождала «пешки». Тут и они подошли, две эскадрильи, пятнадцать машин общим счётом, и смешали с землёй стоянку техники и склады с бомбами и «ГСМ». Вот при возвращении на нас навалились двенадцать «мессеров», видимо с другого аэродрома. Ох и пришлось покрутиться. Обошлось без потерь, все вернулись, но два вражеских истребителя заземлили, ещё один уходил с дымами. «Пешки» потерь не понесли. Немцы прорваться к ним не смогли. Так сопроводив «больших» до их аэродрома, мы повернули к своему, благополучно вернувшись. Я сдал машину механику, требовалось заправить и боекомплект пополнить, а сам направился в штаб на доклад, куда и остальные лётчики моей эскадрильи потянулись.

Постепенно я втянулся в боевую работу, воевал, и мой личный счёт поднялся до тридцати одного сбитых лично, когда произошла трагедия. При заходе на посадку, а мы отбивали очередной налёт на город, два «Хейнкеля» на моём счету, внезапно вынырнувшая пара «охотников», подлетевшая на бреющем, дежурная пара их не заметила, срезала меня. Высота небольшая, я ничего не успел сделать, и самолёт грохнулся на полосу, комом металла и стали закрутившись. Хорошо баки пустые, иначе полыхнул бы. Всего я этого не видел, потерял сознание, когда в полосу врезался.

Очнулся я в санитарном эшелоне, лежал на нижней полке весь в гипсе. Очнулся раз и навсегда, сознание ясное было. Тело болело, явные переломы ныли, но уходить обратно в беспамятство я не спешил. Осмотрелся, снаружи явно ночь и редкие фонари мелькали, похоже мы через какой-то город проезжали, те изредка освещали купе. Пить хотелось просто страшно, все мысли только и были о живительной влаге.

В купе из персонала никого не было. На соседней нижней полке лежал раненый весь в бинтах и монотонно стонал. Кто на верхних лежал не видел, только рассмотрел свешивавшиеся руку или ногу. Пить хотелось с каждой минутой всё сильнее, пошевелится я не мог, гипсовый каркас не давал, да и мышцы деревянные, не пошевелишься. Лишь отметил что ноги чувствую, это хорошо, позвоночник цел. Я пытался подать голос, но из горла лишь вырвался хрип, попытался набрать слюны, смочить горло, и не сразу, но получилось, так что попытался окрикнуть:

– Эй, есть там кто?

Полуоткрытая дверь купе давала надежду что меня услышат, и не сразу, но действительно услышали. Зашёл полусонный санитар, что дал мне напиться, узнал, как у меня дела, ловко подсунул утку, и ушёл. А я вскоре уснул. Надо завтра врача расспросить, узнать, что со мной, а то санитар ничего не знает.

Наш эшелон шёл на Москву. Там центральный узел приёма раненых, дальше уже распределяли по тыловым госпиталям. Далеко не все оставались в столице. Правда, местных, москвичей, старались оставить, особенно если родственники есть. У меня были, и я предупредил об этом врача, так что теперь знал, что попал в списки тех, кого высадят в столице. Также я узнал о своём состоянии. Пара сломанных рёбер, левая рука, и серьёзный перелом правой ноги, мне её практически по кускам собирали, и в результате та укоротилась на пять сантиметров. В общем, ранения такие, спишут под чистую, воевать и летать мне больше не придётся. Чудом уцелела левая нога, та где я в прошлом году получил ранение в колено. Она одна не в гипсе, ну и правая рука. Хорошо меня в обломках истребителя поломало, перемололо, можно сказать.

За два дня эшелон добрался до столицы, и там уже привычное для меня дело. Опять ночью разгрузка, перевозка до госпиталя, и выгрузка на койку. В этом госпитале я ещё не бывал, ранее лечился в другом.

Утром при обходе консилиума врачей, в этот раз просить гитару или баян я не стал. Как оказалось, у Кирилла напрочь отсутствовал музыкальный слух, отчего тот и не стал музыкантом при такой-то маме, вот и я не стал разубеждать. Не умею так не умею. Иначе палево будет. Так и терпел. А записку я через санитара своим передал. На завод к отцу унесут, а тот постарается помягче сообщить остальным. Надю не хочу волновать, ещё молоко пропадёт. Да уж, ситуация. Всего две недели назад покинул Москву, улетев на фронт воевать, и вот вернулся в таком виде. Голова лысая, в нашлёпках ран, зелёнкой всё обмазано, в гипсе. Открытые части тела тоже в зелёнке, ссадины замазали. Вид ещё тот, ужасный. При первом ранении я куда лучше выглядел.

В общем, будем лежать и лечится. Раз для меня всё, врачи уверенно говорят, что летать я не смогу, комиссию не пройду, даже пытаться не стоит, так и не буду, хватит, навоевался, то стоит поискать себе работу по мирной профессии. С другой стороны, летать не смогу, но при штабе-то службу нести вполне. Вплоть до начштаба полка могу дослужится, или какую другую должность получить. В общем, до конца войны можно будет где найти место, чтобы дослужить и вытянуть стаж до майора. А это уже старший командный состав, другое дело, и группа по инвалидности тоже другая. Точнее отчисления по ним. После обеда, ел я сам, правая руках хоть и плохо слушалась, отбита, вся в синяках, но действовать ею мог, и лёжа, ел супчик. А что мне на гипс постелили клеёнку, поставили тарелку на грудь, и я поел, в прикуску с белым хлебом, пока санитарка по очереди кормила других. Когда она закончила, я уже очистил тарелки, аппетит у меня был ого-го, второе съел и компот из яблок выпил. Хорошо.

Именно после обеда и отец пришёл. Взволнован был. С работы отпросился. Директор, понимая ситуацию, отпустил, и вот тот никому из наших родственников не сообщая, рванул сюда, в госпиталь. В какой палате я лежу узнал внизу в регистратуре. Да уж, вид мой его поразил, даже на слезу пробило, я как мог успокаивал его.

– Как же так-то?

– Да обычно, бать. После боевого вылета заходил на посадку, и пара «мессеров» атаковала, и сбила. Наше охранение над аэродромом их прощёлкало, вот и врезался в землю. Очнулся уже в санитарном эшелоне. Врачи говорят нога раздроблена, укоротили. Летать больше не смогу. Так что буду искать мирную профессию для себя. Думаю, поступить в медицинский университет. Нога учиться, и потом лечить других людей, не помешает.

– Врачом хочешь стать?

– Давно подумываю. Я как-то понял, что полёты это не моё. Нет, летать люблю, но делать это профессией… Это была моя ошибка. Зря я в лётное училище пошёл.

Тридцать шесть лет спустя. Москва, один из районов частной застройки. Частный дом.

Греясь на солнышке, я довольно щурился. Год уже как на пенсии нахожусь, отработав три десятка лет рядовым терапевтом, и не скажу, что я сделал ошибку, когда пошёл учится на врача. Надя у меня сейчас главврач городской столичной больницы. Ещё лет пять и тоже говорит на пенсию уйдёт, а пока ей нравится. Старший наш, Алексей, лётчик-космонавт, уже дважды на орбите был. Герой Советского Союза, как и отец. Всего у нас с Надей четверо детей. Кроме Алексея, дочка Настя, она сейчас врач в детской поликлинике, по нашим стопам пошла. Потом младшая дочка, замуж за офицера вышла, на Севере живёт. По профессии она учитель начальных классов, ею и работает. Ну и младший сын, двадцатидвухлетний Андрей. В честь деда назвали. Заканчивает МГУ, по вычислительным машинам. У троих детей есть свои дети, наши с Надей внуки, пятеро их у нас ровным счётом. Ещё Настя ждёт, скоро шестой внук будет. Или внучка. Недавно телеграмму присылала, сообщала как себя чувствует. Чую Надя рванёт к ней, сама роды принимать захочет. Дважды уже принимала у снохи.

В остальном всё отлично, и я могу сказать, с уверенность даже подтвердить, что вот эта жизнь стала самой счастливой моей жизнью из всех. Кстати, война закончилась третьего мая. Не знаю это я лепту внёс или такие другие изменения были, но факт остаётся фактом. И Берлин мы брали, союзников в него не допустили. Дом купленный мной до свадьбы так и сохранился, я лишь кирпичный пристрой сделал на две комнаты, да ванную с тёплым туалетом установил. Мы живёт тут с Надей и младшим сыном, остальные разъехались, получили свои квартиры, живут с семьями. Сейчас лето, у нас двое внуков гостят, но сейчас их нет, взяв удочки убежали на речку рыбачить. Сына тоже нет, неделю назад на практику в Ленинград уехал, вернётся только через месяц. Однако внуки скучать нам не давали, так что жизнь шла и тянулась. Я был доволен, да я был счастлив и вполне видел свою старость и смерть в окружении любимых внуков и супруги. А то что мне немного осталось, я знал, здоровье в последнее время сильно подводило.

Вот так сидя на лавке у ворот во двор дома, я и грелся на солнце, когда раздался хлопок, и лениво открыв глаза, я их снова закрыл, пробормотав:

– Тебя только не хватало.

– Как я вижу, ты очень рад меня видеть, - хмыкнув, сказал Дарт.
– Кстати, как ты меня узнал? Я же сменил тело переселением? Теперь оно не искусственное, а в вполне настоящее.

– Твою наглую рожу только слепой не узнает.

– Подвинься, - велел маг, подходя, и несмотря на то что лавка была широкой, сел рядом. Взяв кувшин и стакан, и налив пенного напитка, сделав глоток, тот причмокнул от удовольствия.
– Хороший квас. Сам варил?