Копи царя Соломона / King Solomon's Mines
Шрифт:
succeeded [sk'si:dd] (succeed)
persuading [p'swed] (persuade)
wretched ['retd]
gourd [gd]
ostriches ['strz]
subsequent ['sbskwnt]
extinction [k'stkn]
С большим трудом я уговорил трех жалких кафров из поселка пройти с нами двадцать миль, что составляло первый этап нашего путешествия. Каждый из них должен был нести большую тыквенную бутыль, в которую вмещался галлон жидкости, за что я обещал им подарить по охотничьему ножу. Мы рассчитывали пополнить наш запас воды после первого ночного перехода, так как решено было тронуться в путь ночью, когда было сравнительно прохладно. Кафрам я сказал, что мы отправляемся охотиться на страусов, которые действительно в изобилии водились
All next day we rested and slept, and at sunset ate a hearty meal of fresh beef washed down with tea, the last, as Good remarked sadly, we were likely to drink for many a long day. Then, having made our final preparations, we lay down and waited for the moon to rise. At last, about nine o'clock, up she came in all her glory, flooding the wild country with light, and throwing a silver sheen on the expanse of rolling desert before us, which looked as solemn and quiet and as alien to man as the star-studded firmament above. We rose up, and in a few minutes were ready, and yet we hesitated a little, as human nature is prone to hesitate on the threshold of an irrevocable step. We three white men stood by ourselves. Umbopa, assegai in hand and a rifle across his shoulders, looked out fixedly across the desert a few paces ahead of us; while the hired natives, with the gourds of water, and Ventv"ogel, were gathered in a little knot behind.
solemn ['slm]
alien ['elin]
threshold ['reld]
Весь следующий день мы только и делали, что спали и отдыхали. На закате солнца, плотно поужинав свежей говядиной, мы напились чаю, причем Гуд с большой грустью заметил, что неизвестно, когда нам придется его пить в следующий раз. Затем, закончив последние приготовления к походу, мы снова легли и начали ждать восхода луны. Наконец, около девяти часов вечера, она появилась во всем своем великолепии. Свет ее хлынул на дикие просторы и озарил серебряным сияньем убегающую вдаль пустыню, такую же торжественную и безмолвную, как усыпанный звездами небесный свод над нами. Мы встали, но не двигались с места, словно колебались и медлили трогаться в путь: я думаю, человеку свойственно колебаться на пороге в невозвратное. Мы – трое белых – отошли в сторону. В нескольких шагах впереди нас стоял Амбопа с ружьем за плечами и ассегаем в руке; он пристально смотрел вдаль, в пустыню. Вентфогель и нанятые нами кафры с бутылями в руках собрались вместе и стояли несколько позади нас.
“Gentlemen,” said Sir Henry presently, in his deep voice, “we are going on about as strange a journey as men can make in this world. It is very doubtful if we can succeed in it. But we are three men who will stand together for good or for evil to the last. Now before we start let us for a moment pray to the Power who shapes the destinies of men, and who ages since has marked out our paths, that it may please Him to direct our steps in accordance with His will.”
succeed [sk'si:d]
– Господа! – сказал после небольшого молчания сэр Генри своим звучным, низким голосом. – Мы отправляемся в необыкновенное путешествие, которое вряд ли когда-либо приходилось предпринимать человеку. Едва ли оно окончится благополучно. Нас трое. И я убежден, что во всех предстоящих испытаниях, что бы с нами ни случилось, мы будем стоять друг за друга до последнего вздоха. А теперь, прежде чем тронуться в путь, вознесем краткую молитву Всемогущему, который управляет судьбами человека и с сотворения мира предопределяет его пути. Положимся же на волю Бога, и да будет Ему угодно направить наши стопы по верному пути!
Taking off his hat, for the space of a minute or so, he covered his face with his hands, and Good and I did likewise.
Он снял шляпу и, закрыв лицо руками, минуты две молился. Мы с Гудом последовали его примеру.
I do not say that I am a first-rate praying man, few hunters are, and as for Sir Henry, I never heard him speak like that before, and only once since, though deep down in his heart I believe that he is very religious. Good too is pious, though apt to swear. Anyhow I do not remember, excepting on one single occasion, ever putting up a better prayer in my life than I did during that minute, and somehow I felt the happier for it. Our future was so completely unknown, and I think that the unknown and the awful always bring a man nearer to his Maker.
pious ['pas]
Я,
как и большинство охотников, не умею горячо молиться. Что касается сэра Генри, то я думаю, что в глубине души он очень религиозный человек, хотя мне и не приходилось более слышать от него подобных речей, за исключением еще одного раза. Гуд тоже весьма набожен, хотя и любит чертыхаться. Во всяком случае, не помню, чтобы я, кроме еще одного случая, так искренно молился, как в этот раз. После молитвы у меня стало легче на душе. Наше будущее было совершенно неизвестно, но я думаю, что все неведомое и страшное всегда приближает человека к его творцу.“And now,” said Sir Henry, “trek!”
– Ну, – сказал сэр Генри, – а теперь в дорогу!
So we started.
И мы тронулись в путь.
We had nothing to guide ourselves by except the distant mountains and old Jos'e da Silvestra’s chart, which, considering that it was drawn by a dying and half-distraught man on a fragment of linen three centuries ago, was not a very satisfactory sort of thing to work with. Still, our sole hope of success depended upon it, such as it was. If we failed in finding that pool of bad water which the old Dom marked as being situated in the middle of the desert, about sixty miles from our starting-point, and as far from the mountains, in all probability we must perish miserably of thirst. But to my mind the chances of our finding it in that great sea of sand and karoo scrub seemed almost infinitesimal. Even supposing that da Silvestra had marked the pool correctly, what was there to prevent its having been dried up by the sun generations ago, or trampled in by game, or filled with the drifting sand?
distraught [d'str:t]
infinitesimal [,nfn'tesml]
В сущности, идти нужно было почти наугад. Ведь, кроме отдаленных гор и карты Хозе да Сильвестра, начертанной триста лет назад на клочке материи полусумасшедшим, умирающим стариком, нам нечем было руководствоваться. На этот обрывок холста было очень трудно положиться, но тем не менее на него возлагались все наши надежды на успех. Меня беспокоило, удастся ли нам найти тот маленький водоем с «плохой водой», который, судя по карте старого португальца, находился посреди пустыни, то есть в шестидесяти милях от крааля Ситанди и на таком же расстоянии от гор Царицы Савской. В случае неудачи мы неминуемо должны были погибнуть мучительной смертью. У нас не было почти никаких шансов найти этот водоем в огромном море песка и зарослях кустарника. Если даже предположить, что да Сильвестра правильно указал его местонахождение, разве не мог он за эти три века высохнуть под палящим солнцем пустыни? Разве не могли затоптать его дикие звери? И, наконец, не занесло ли его песками?
On we tramped silently as shades through the night and in the heavy sand. The karoo bushes caught our feet and retarded us, and the sand worked into our veldtschoons and Good's shooting-boots, so that every few miles we had to stop and empty them; but still the night kept fairly cool, though the atmosphere was thick and heavy, giving a sort of creamy feel to the air, and we made fair progress. It was very silent and lonely there in the desert, oppressively so indeed. Good felt this, and once began to whistle “The Girl I left behind me,” but the notes sounded lugubrious in that vast place, and he gave it up.
whistle ['wsl ]
lugubrious [lu:'gu:bris]
Молча, как тени, мы продвигались в ночном мраке, увязая в глубоком песке. Идти быстро было невозможно, так как мы беспрестанно натыкались на колючие кусты. Песок забирался в наши вельдскуны и охотничьи ботинки Гуда, так что время от времени мы были вынуждены останавливаться и вытряхивать обувь. Ночная прохлада смягчала и приятно освежала тяжелый удушливый воздух пустыни, и мы, несмотря на частые остановки и трудности перехода, довольно значительно продвинулись вперед. Кругом царило гнетущее безмолвие. Желая нас подбодрить, Гуд начал насвистывать песенку «Девушка, которую я оставил дома», но веселый мотив звучал мрачно и зловеще в бескрайных просторах, и он замолк.