Копи царя Соломона

Но возвращаюсь к своему рассказу. Мои расчеты не оправдались: солнце давно уже село, когда мы бросили якорь неподалеку от Дурбанского мыса и услышали выстрел, извещающий жителей городка о прибытии почты из Англии. Ехать на берег было уже поздно; мы понаблюдали за тем, как грузят в спасательную шлюпку почту, и отправились ужинать, а потом снова вышли на палубу.

Яркая луна висела над берегом и морем – даже огонь берегового маяка казался блеклым отблеском в ее ослепительном свете. Дома на Берейской набережной были ярко освещены. С большого брига, стоявшего рядом с нами, доносились песни поднимавших якорь матросов, которые готовились выйти в море. Стояла тихая ночь, одна из тех, что нечасто бывают в Южной Африке.

Мы прошлись вдоль борта к кормовым надстройкам.

– Ну, мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри после минутного молчания, – вы обдумали мое предложение?

– И что же вы решили? – в тон приятелю спросил капитан Гуд. – Надеюсь, вы примете участие в нашей экспедиции? Мы были бы счастливы, если бы вы дали согласие сопровождать нас не только до копей царя Соломона, но и…

Я наклонился через борт и стал выколачивать пепел из трубки; несмотря ни на что, мне нужна была еще минута на раздумья. И в то мгновение, когда искорки догорающего табака блеснули в темноте, решение было принято. Так часто бывает в жизни: вы долго колеблетесь и не знаете, как поступить, и в конце концов все решается в одну секунду.

– Хорошо, господа, – обернувшись к своим собеседникам, сказал я. – Будь по-вашему… Я согласен. Однако позвольте мне объяснить, почему и на каких условиях я принимаю это предложение. Начну с условий. – Лица у моих новых знакомцев выглядели в ту минуту чрезвычайно серьезными. – Первое. Помимо того, что вы оплачиваете расходы, связанные с путешествием, вся слоновая кость и другие ценности, добытые нами в пути, должны быть поровну разделены между капитаном Гудом и мною. Кроме того, прежде чем мы тронемся в путь, за свои услуги я возьму пятьсот фунтов стерлингов. Со своей стороны я гарантирую, что буду честно служить вам до тех пор, пока вы сами не откажетесь от продолжения нашего предприятия или пока мы не достигнем цели. Или не погибнем. И наконец, последнее. Прежде чем мы отправимся в Сулеймановы горы, необходимо юридически оформить бумаги, по которым в случае моей смерти или тяжелого увечья вы гарантируете выплату моему сыну Гарри, который изучает медицину в Лондоне, ежегодного пособия в размере двухсот фунтов на протяжении пяти лет. К тому времени он уже встанет на ноги и будет в состоянии зарабатывать на жизнь, если, конечно, вообще из него выйдет какой-нибудь толк. Таковы мои условия. Они для вас не обременительны, сэр? – Я взглянул на Генри Куртиса.

– Нет! – живо отозвался сэр Генри. – Я с удовольствием принимаю их, мистер Квотермейн, и от своего намерения не отступлюсь. Мой брат мне дороже любых денег. Принимая во внимание ваш опыт и исключительную осведомленность в деле, которое меня интересует, я готов заплатить даже больше.

– Жаль, что мне раньше не пришло в голову попросить сверх того, что я назвал, – отшутился я, дабы сгладить впечатление о своей чрезмерной практичности. – А теперь выслушайте, какие причины подтолкнули меня принять решение о том, чтобы пуститься в столь далекий и опасный путь. Прежде всего, джентльмены, должен признаться, что все эти дни я присматривался к вам. И не сочтите за дерзость – оба вы пришлись мне по душе. Я уверен, что мы великолепно поладим в одной упряжке. А когда собираешься в долгую дорогу, нет ничего важнее. Что до самого путешествия – я имею в виду попытку перевалить через Сулеймановы горы, – то скажу вам прямо, друзья: вряд ли мы вернемся оттуда живыми. Примером тому – судьбы старого дона Сильвестра и его потомка, а также, боюсь, и сэра Джорджа Куртиса. Будем честны перед собой: нас ждет та же участь…

Я умолк, чтобы понять, какое впечатление произвели мои слова. Мне показалось, что капитан Гуд был немного обескуражен, но лицо сэра Генри даже не дрогнуло, оно оставалось невозмутимым.

– Мы все же обязаны рискнуть, – спокойно пробасил он.

– Теперь скажу о себе, – продолжил я. – Предвидя такой конец нашего путешествия, я все же не отказываюсь от него, несмотря на то что рисковать не особенно люблю. Но на то есть две простые причины. Во-первых, я фаталист и убежден, что мой смертный час наступит независимо от моего желания. И если мне суждено достичь Сулеймановых гор и там погибнуть, значит, так предначертано судьбой. Все в руках Божьих. Во-вторых, я человек бедный. Я охочусь вот уже сорок лет и ничего не накопил, потому что моих заработков едва хватает на жизнь. Это занятие опасное, однако до сих пор мне везло, и я выжил. Погибни я на охоте, то после уплаты долгов мой сын Гарри, которому еще надо немало учиться, остался бы без всяких средств к существованию. Отправившись с вами, я обеспечу его как минимум на пять лет. Вот вкратце мои соображения.

– Мистер Квотермейн, – сказал сэр Генри, выслушав меня с глубоким вниманием. – Причины, заставляющие вас присоединиться к нашей экспедиции, понятны и делают вам честь. Время и ход событий покажут, правы ли вы. Но независимо от того, отправляюсь я на верную смерть или нет, мое намерение неизменно: довести это дело до конца. Ну а кроме того, я надеюсь, что перед предполагаемым концом мы все же сможем немного поохотиться. Как вы думаете, Джон?

– Разумеется, – сдержанно улыбнувшись, сказал капитан. – Думаю, мы все не робкого десятка и при случае сумеем постоять за себя. Поэтому – только вперед! А теперь я предлагаю спуститься в кают-компанию и выпить за благополучный исход нашего предприятия…

На следующий день мы сошли на берег, и я пригласил Джона Гуда и Генри Куртиса погостить в моем скромном домике на Берейской набережной. Он состоял всего лишь из трех комнат и кухни и был выстроен из необожженного кирпича, а крыша покрыта оцинкованным железом.

Зато сад у меня был замечательный. Там росли лучшие сорта японской мушмулы и чудные манговые деревья – саженцы подарил мне директор ботанического сада. Я даже держал садовника по имени Джек, одного из моих бывших охотников. Разъяренная буйволица так сильно покалечила бедняге бедро, что парню пришлось навсегда забыть об охоте. Однако он мог кое-как ковылять, ухаживая за садом. Джек был родом из миролюбивого племени гриква; зулуса вы никогда не заставите заниматься садоводством – земледелие ему не по душе.

Поскольку в моем домишке было тесно, сэр Генри и капитан спали в палатке, которую я разбил в аллее апельсиновых деревьев. Москиты им не досаждали, воздух был свеж, сад в цвету и полон благоухания. Добавлю только, что в наших краях апельсиновые деревья одновременно цветут и плодоносят, поэтому достаточно только руку протянуть, чтобы сорвать плод.

Решившись принять участие в экспедиции, я без промедления занялся неотложными делами. Прежде всего я получил от сэра Генри все бумаги, обеспечивающие будущее моего сына. С этим были некоторые проблемы: мистер Куртис являлся гражданином Англии и его деньги находились в тамошнем банке, однако все это удалось уладить благодаря одному ловкому адвокату, который содрал с него за услуги целых двадцать фунтов. Теперь, в случае моей смерти, Гарри сможет без проволочек получать свое пособие.

Положив чек на пятьсот фунтов в карман и разрешив, таким образом, проблему с собственными финансами, я купил за счет сэра Генри фургон, который обошелся в сто двадцать пять фунтов. Фургон был длиной в двадцать два фута, на железных осях, очень прочный и легкий, из сухого, хорошо выдержанного дерева. Правда, не совсем новый – он уже однажды побывал на Алмазных россыпях, но вернулся оттуда без повреждений. Передняя часть нашей повозки, предназначенная для багажа, была открыта, задняя же обтянута брезентом и приспособлена для жилья: там находилась постель из шкур, на которой могли улечься два человека, а также полки для оружия и необходимых вещей.

Затем я приобрел великолепную упряжку из двадцати зулусских быков, к которым приглядывался уже давно. Обычная упряжка состоит из шестнадцати голов, но на всякий случай я добавил еще четыре. Зулусский скот низкорослый и почти вполовину легче того, что используется для перевозки большого количества груза. Зато эти животные меньше подвержены болезням, чем крупные, чрезвычайно неприхотливы в корме и приспособлены к самым суровым условиям. Кроме того, наша упряжка, исходившая всю Южную Африку вдоль и поперек, была в какой-то степени гарантирована от той страшной формы малярии, которая часто уничтожает целые стада, когда они попадают в непривычные места. Что касается страшной легочной чумы, которая у нас так часто губит скот, то я позаботился о том, чтобы животным сделали прививку. Для этого на хвосте быка, примерно в футе от его основания, делается надрез, к которому привязывается кусочек легкого, взятого у животного, павшего от этой хвори. Через короткое время бык заболевает слабой формой чумы, хвост у него отмирает и отпадает на месте надреза, но зато само животное становится невосприимчивым к болезни.

Далее надо было решить вопрос о снаряжении, провианте и лекарствах, при этом, однако, не перегружая фургон. К счастью, оказалось, что Джон Гуд кое-что смыслит в медицине. В юности ему довелось прослушать курс полевой медицины и хирургии, и время от времени он применял свои познания на практике. Впоследствии мы убедились, что он понимает в этом деле больше, чем многие из тех господ, которые добавляют к своему имени титул доктора медицины. У капитана имелась отличная походная аптечка и набор хирургических инструментов. Когда мы были в Дурбане, мистер Гуд оттяпал у какого-то кафра большой палец ноги, причем до того ловко, что было просто приятно поглядеть. Смутило его лишь то, что пациент, флегматично наблюдавший за операцией, попросил пришить ему новый палец, добавив, что на худой конец сойдет и белого цвета.