Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Слушай, не учи меня, – говорит второй.

– Нас, евреев, все учат, – говорит второй.

– ООН, Евросоюз, ПАСЕ, Совбез, – говорит он.

– Заткнись, – говорит первый.

– Папа римский, общественное мнение, Саркози, блядь, – говорит второй.

– Еще и ты, засранец, будешь меня учить, – говорит второй.

– Да забейся ты! – говорит первый.

– Дай ему что-то, чтобы он очухался, – говорит первый.

– Сейчас, – говорит второй.

Пара шлепков – это легкие пощечины. Над камерой склоняется мутное пятно – лицо, – и постепенно картинка проясняется. Общий план: в палате лежат

чернокожий доктор и мать Натальи, оба на полу, без нижней части одежды и с покрасневшими, раздутыми лицами. В шею каждого врезался черный шнурок. У кровати отца Натальи мужчина, очень похожий на агента «Матрицы» из одноименного фильма: безобидный дебил с претензией на угрозу. Он даже одет в костюм, как у агента Смита. Второй мужчина выглядит добродушно, этакий Энтони Хопкинс на пенсии. Понятно, что он намного опаснее своего якобы крутого напарника. Отец Натальи ошарашен, потому что не видит жены и ее чернокожего любовника, те ведь на полу. Куда все подевались, где те, кто здесь только что трахался, что за галюны – все написано на его лице, потому что он, говоря прямо и цитируя кумира советских интеллигентов Булгакова, далеко не бином Ньютона.

– Очухался, – довольно говорит первый (Хопкинс).

– Арановски, мы по твою душу, – говорит он.

– Думал спрятаться, гамадрил? – рычит второй (Матрица) и замахивается.

– Да перестань, – говорит первый.

– Мля, педераст! – рычит второй и снова замахивается.

Папаша Натальи лишь испуганно жмурится.

– Натан, ты мешаешь мне представиться, – говорит первый.

Встает со стула, обходит тела задушенных и присаживается на краешек постели больного.

– Арановски, мы по поводу сокровищ, – говорит он.

– Каких сокро?.. – пищит отец Натальи.

Как и все крутые на руку бизнесмены эпохи борьбы с ОБХСС, он оказывается жалким трусом, не способным постоять за себя, с него слетает весь налет грубости, резкости. Он становится похож на беременную женщину, которая знает, что беременна, и поэтому несет себя плавно.

– Чё ты придуриваешься? – рычит второй.

Размахивается и изо всех сил втыкает шприц, которым делал укол, прямо в ляжку отцу Натальи. Тот визжит, но ему быстро затыкают рот.

– Копи Царя Соломона, – говорит второй.

– Я… что… как… отку?.. – говорит отец Натальи.

– Думал спрятаться, чмо, да, спрятаться? – шипит второй и замахивается кулаком.

– Я… не… по… – блеет отец Натальи.

– Доктор Хау… – замирает с возгласом на устах чернокожая медсестра.

– Мля, я же тебе сто раз говорил, – говорит первый второму.

– Закрывай ты эти гребаные двери, чмо! – говорит он второму.

– Кто чмо, я?! – говорит первый.

– Ты, потому что ты не закрыл дверь, идиот, – говорит второй.

– Мне надоело твое хамство! – неожиданно ранимо заявляет первый.

Все время переговариваясь, они – на диссонансе – очень слаженно и быстро втаскивают в палату медсестру и душат ее: первый обхватывает сзади и валит на колени, второй затягивает шнурок. Нам становится понятно, как именно ушли в мир иной доктор и мать Натальи. Медсестра умирает, так ничего и не поняв. Первый и второй возвращаются к постели больного. Второй смотрит многозначительно на первого.

– Что надо сделать? – спрашивает он.

– … –

думает первый.

– Идиот, ЗАКРОЙ ЖЕ НАКОНЕЦ ДВЕРЬ, – говорит второй.

– Что за манера? – злится второй, закрывая.

– Ты как моя жена, – говорит он.

– Нет чтобы, мля, положить носок в корзину для белья, – говорит он.

– Надо обязательно сказать мне, где он, и ждать, мля, что я его положу куда надо, – говорит он.

– Твоя жена – умный человек, – говорит первый.

– Настоящая женщина, умная, мужественная, красавица, – говорит он.

– А еще у нее муж-идиот, непослушные дети и много общественных дел, – говорит он.

– Настоящая еврейская женщина, – говорит он.

Обращают, наконец, внимание на отца Натальи. Тот очень похож на медсестру – такие же выпученные глаза, только он еще живой. Но, глядя на три тела на полу палаты, мы понимаем, что это временно.

– Арановски, он же Глумовски, он же Хершель, – говорит второй.

– Уроженец МССР, села Калараш, – говорит он.

– Думал спрятаться здесь под фамилией Портман, лошок? – спрашивает первый.

– Я… не… – говорит отец Натальи.

– Dobrui dzen tovaritch, – говорит, склонившись, первый (до сих пор разговор шел на английском).

Молчание. Отец Натальи бледнеет.

– У тебя, Арановски, есть должок перед правительством Израиля, – говорит Хопкинс.

– И ты это знаешь, чмо, – говорит Матрица.

– Копи Царя Соломона, – говорит первый.

– С учетом роста цен, инфляции, кризиса, гиперроста показаний Доу-Джонсона, – говорит он.

– Получается пятьдесят миллионов долларов США, – говорит он.

– Все то бабло, на которое миллионы счастливых еврейских семей могли бы покинуть СССР и устроиться в Израиле, – говорит второй.

– Ты, гомосек, государственный преступник, – рычит первый.

– Ты кинул еврейский народ, государство Израиль, ты кинул ребе, которого вы с подельниками удавили в этой сраной МССР, – рычит он.

– Ты убил всех своих сообщников и решил вывезти все сокровища, – рычит второй и методично шлепает газетой, свернутой в трубочку, по голове жертвы.

– Я не… я не убивал их, – пищит отец Натальи.

– Нам это по фигу, – спокойно говорит Хопкинс, и именно в его устах это звучит очень страшно.

– Карта, Арановски, – говорит Хопкинс.

– Мы сотрудники Моссада, и мы никогда не забываем тех, кто совершил преступления против еврейского народа, – говорит он.

– Так чего же вы не в Латвии? – борзо пищит несчастный папаша Натальи.

– Там, мля, фашисты свои шествия устраивают! – хрипит он, потому что первый его слегка придушил.

– Вы, мля, чмошники… – с вызовом – видно, что у него истерика, – бросает отец Натальи.

– Ты нам тут ОРТ не устраивай, – говорит второй, встав.

– Украл у советс… тьфу, мля, еврейского народа пятьдесят миллионов баксов и думаешь, что, мля, святее самых святых цадиков? – говорит второй.

– Когда возникает выбор или убить врага государства и поиметь с этого пятьдесят миллионов долларов, или просто убить врага государства, настоящий еврей всегда выбирает вариант номер один, – говорит Хопкинс.

– А мы, в отличие от тебя, лошок, настоящие евреи, – говорит он.

– Благодаря таким, как мы, наш народ и существует еще, – говорит он.

Поделиться с друзьями: