Корабль идет дальше

.. Как-то в Архангельске (я уже десять лет командовал судами) меня окликнул знакомый голос:

— Эй, это ты? Погоди.

Я обернулся и увидел Августа Нугиса. Он был такой же чистенький, в выходной кепке, с твердым воротничком вокруг тонкой шеи… Такой же, как в тот знаменитый день, когда мы с Борькой водили его в ресторан… Боцман только постарел. Да и лет ведь прошло много…

— Ну, я ушел на пенсия. Три года назад. Живу новой квартире. Заходи. А где Борька? Видишь его?

Я сказал, что Борька полковник. Боцман покосился на мои нашивки.

— Капитан? Канатный помнишь? Не обижайся. Это был наука. Заходи домой, сделаем рюмка. Ну, когда придешь?

Я проплавал на «Мироныче» больше года. Подошло время моего отпуска. По приходе в Мурманск я с писался на берег. Отпуск пролетел как один день.

И вот я снова стою у окошка отдела кадров Балтийского пароходства и жду, когда дядя Вася Елизаров, старший комплектатор, вручит мне приказ на новое судно. Стукнуло окошечко, высунулась тонкая рука с узеньким листком приказа, и я услышал сердитый голос дяди Васи:

— На «Рошаль» пойдешь.

Михаил Петрович

«Рошаль» стоял у стенки второго района против домика контрольного пропускного пункта. Длинный, узкий, с высокой некрасивой трубой и почему-то с креном на правый борт.

Я вступил на палубу с волнением. Всегда немножко волнуешься, когда приходишь на новое судно. Какие люди встретятся тебе? Какой будет капитан? Ты обретаешь новую семью. В руках я держал круглый брезентовый морской мешок, кит-бег, сшитый на «Мироныче» под руководством боцмана Нугиса. Им я очень гордился. В старое время эти мешки являлись принадлежностью «просоленных» моряков. В них влезали все матросские пожитки: роба, выходной костюм, белье… Я шил его целый месяц. Наконец мешок был готов. Он закрывался специальным медным замком-ручкой, пропущенной в люверсы. Он получился тяжелым, неуклюжим и страшно оттягивал руки. В душе я проклинал старых моряков, не сумевших придумать что-нибудь более удобное. Но все же мне казалось, что кит-бег придает матросу солидность.

На палубе меня встретил чернявый парень с повязкой вахтенного. Он посмотрел на меня, на мой мешок, засмеялся и крикнул высунувшемуся из камбузной двери коку:

— Ты смотри! Матрос с фрегата «Летящее облако»… Где ты взял эту колбасу? — повернулся он ко мне и непочтительно пихнул ногой мой кит-бег.

— Бабушка подарила, — сердито ответил я. — Где старпом живет?

— А вот тут, Идем.

Матрос провел меня в узенький коридорчик, где с мешком я никак не мог развернуться.

— Да ты своего поросенка оставь. Не бойся. Никто не тронет, — опять засмеялся матрос. — Поставь здесь.

Он постучал в дверь, приоткрыл ее и сказал:

— Михаил Петрович, новый человек пришел.

— Давай его сюда, Сергеев, — услышал я веселый голос и протиснулся в каюту.

На вращающемся кресле лицом ко мне сидел маленький человек в форме старпома. Очень светлые голубые глаза смотрели на меня с доброжелательным любопытством. Не знаю почему, но я сразу почувствовал к этому человеку симпатию и доверие. Старпом полистал мою мореходную книжку.

Надо сказать, что в то время мореходная книжка не походила ни на один из обычных документов. Она была в красном или синем матерчатом переплете, с золотыми тисненными якорями, с продолговатой прорезью на обложке, через которую читалась твоя фамилия, а внутри на первом листе приклеивалась фотография владельца и ставился оттиск большого пальца правой руки. Дальше шло подробное перечисление судов, на которых ты плавал, сила их машин, тоннаж, районы плавания, замечания капитана, подпись администрации и печать.

В моей была только одна запись: о плавании на «Мироныче». Я боялся, что старпом отправит меня обратно в отдел кадров, как неопытного матроса. Я знал, что на «Рошале» требуются первоклассные рулевые. Пароход проходит Кильский канал без немецких рулевых. Правят свои. Меня об этом предупредили. Но старпом молчал. Потом он вернул мне книжку, взял приказ о назначении, положил в папку.

— Все в порядке. Идите, Сергеев покажет вам место в кубрике, а потом к боцману. Он поставит на вахту. Вам будет хорошо плавать. У нас неплохие ребята.

Чернявый матрос провел меня по всей палубе на самый нос, толкнул дверь в кубрик.

— Вот наша каюта люкс. Располагайся на верхней носовой койке.

Я был ошеломлен. После роскошной двухместной каюты на «Мироныче», уютной столовой, красного уголка — шестиместный грязноватый кубрик, тут же обеденный стол, грубо сколоченные табуретки-раскладушки, неудобные двухъярусные койки, и ко всему этому посредине кубрика — клюзовая якорная труба. Значит, когда отдают или выбирают якорь, здесь стоит невероятный грохот — не уснешь. А если ты сменился с вахты?

Заметив мой растерянный вид, Сергеев усмехнулся:

— Что, не понравилась каюта люкс? Ничего, привыкнешь. «Рошаль» пароход старый.

Я кинул свой мешок на койку, уселся к столу.

— По правому борту живут рогали, по левому духи, [2] — продолжал Сергеев, — у них такой же кубрик. Гальюн справа, баня слева. В шторм сами носим обед, потому как Таню пускать нельзя. Она у нас хроменькая, да вообще женщина. Опасно. Кубрик убираем по очереди, посуду моем тоже по очереди.

2

Рогали — (шутливое) матросы, духи — кочегары.

— Понятно. Ты лучше скажи, как старпом? Ничего парень?

— Михал Петрович? — Сергеев поднял кверху большой палец. — Такого не найдешь больше.

— А кэп?

— Дядя Вася мировой чудак. С ним вахту стоять одно удовольствие. Обсмеешься. Как начнет рассказывать, держись… — Сашка, что-то вспомнив, расхохотался. Потом согнал улыбку с лица — Только не думай… разгильдяев не терпит. Работу знает и требует. Некоторые приходили, решали, что тут все хи-хи-хи да ха-ха-ха и сачкануть можно… Долго не задерживались. Перо в одно место — и лети… А уж если дядя Вася выгонит — дело труба. В отделе кадров с ним считаются.

В кубрик вошел человек огромного роста, похожий на борца. Маленькая коротко стриженная голова сидела на бычьей шее. Вид у него был грозный.

— Ты что, Сашка, здесь вахту стоишь? Трап оставил?

— Никак нет, товарищ боцман. По распоряжению Михаила Петровича привел тебе нового матроса, — вскочил Сергеев, шутливо прикладывая пальцы к козырьку кепки. — Могу идти выполнять служебный долг?

— Давай иди, и поскорее. Треплешься много, — строго сказал боцман.