Корабль-призрак
Шрифт:
Ни на мачте, ни на кормовом флагштоке не было флагов, и низенькую рубку не украшали никакие эмблемы, но внешний вид корабля не оставлял сомнений: дело происходит отнюдь не в шестьдесят третьем году.
Торпедные катера таких больших размеров строила лишь одна страна в относительно короткий период своей истории.
Нацистская Германия.
График Юхана Азиди все-таки оказался фальшивкой.
4.
Когда-то давно, совсем в иной жизни, Лесник учился на историческом факультете и даже защитил диплом. Но специализация
Однако недавно ему пришлось весьма плотно изучить внешний вид всех типов боевых единиц, плававших в Северном море в двадцатом веке, – после того, как стало ясно, что многие смутные описания мореходов старых времен, видевших в тумане «корабль-призрак», вполне могут относиться к достаточно современному военному кораблю.
Лесник знал: Германия, попавшая в удавку Версальского договора, в течении полутора десятков лет не имела каких-либо возможностей развивать оставленный ей победителями скудный флот.
После прихода к власти нацистов перед адмиралами Крингсмарине встала сложнейшая задача: в сжатые сроки подготовиться к большой успешной войне на море. Постройка крейсеров и линкоров требует огромных затрат, как времени, так и ресурсов, – и главная ставка была сделана на подводные лодки и торпедные катера.
Причем на торпедные катера, весьма отличавшиеся от боевых кораблей того же класса, имевшихся у прочих морских держав. Знаменитые немецкие шнелльботы превосходили все иностранные аналоги и размерами, и дальностью хода, и мореходными качествами.
И вот теперь один из шнелльботов готовился взять на абордаж «Тускарору»...
Возможно, приглядевшись повнимательнее, Лесник смог бы определить даже серию и год постройки – но времени приглядываться не осталось. Двадцатимиллиметровый зенитный автомат на корме катера пришел в движение...
Лесник – пригибаясь, стараясь не показываться на глаза немцам – бросился к морякам Рожественского. Те, тоже не имея оснований доверять вооруженным пришельцам, залегли, ловили шнелльбот прицелами винтовок.
– Открывайте огонь! – коротко бросил Лесник Старцеву. – Не мешкайте!
– Кто это? – спросил капитан-лейтенант, не спеша отдать приказ.
– Немцы!
– Мы не воюем с Германией, и...
– Здесь – воюем!!! – яростно перебил Лесник. – И если им достанутся бумаги Азиди – мы просрем эту войну! И Россию, и весь мир! Стреляйте, мать вашу!
Старцев медлил. Командир шнелльбота тоже – катер сбросил обороты, затем дал задний ход – и закачался на волнах чуть поодаль от «Тускароры». Лесник, надеясь на поддержку коллежского асессора, поискал взглядом Буланского, – и не увидел.
– Вашскобродие, господин капитан-лейтенант! – взволнованно заговорил один из матросов. – Я ж в ту ночь вахту держал на «Князь Суворове», ну, когда миноносцы-то... Они ж это, верно говорю! Святой истинный крест – они! Правда, те сумерках чуть большей показались, но по виду – точно они!
– Стреляйте!!! – выкрикнул Лесник. В бинокль он разглядел, как Азиди поднес к лицу нечто небольшое, черное, квадратное. Затем опустил и показал рукой прямо на то место, где залегли русские.
Старцев не успел ничего скомандовать – немцы начали
первыми. Загрохотала зенитка, через секунду к ней присоединились два ручных пулемета. И матросы открыли огонь без приказа...Лесник в бой не вступил – одним прыжком пересек простреливаемую зону, бросился на спардек. Ворвался в заставленное аппаратурой помещение, где они провели несколько последних часов. Шансов на победу практически нет – мосинскими винтовками против двадцатимиллиметровой скорострелки с трех сотен метров долго не повоюешь. Тем более что огонь корректирует Азиди, сберегший какой-то чертов детектор, явно произведенный в будущем... Досадно, что Харпер перед отплытием демонтировал все вооружение «Тускароры»... Но чем бы ни закончился бой, секрет атомной бомбы не должен угодить к Гитлеру. И не угодит...
Он выволок наружу железный ящик, содрал крышку. Вновь метнулся обратно, подхватил пару свертков с микрофильмами и припрятанную в дальнем углу канистру. Емкость эта, обнаруженная во время одинокой экскурсии по «Тускароре», содержала не бензин, и не спирт, – но какую-то хорошо горевшую жидкость с резким запахом.
Лесник запрокинул горловину над ящиком, прозрачная струя хлынула на документы. Звуки боя не смолкали. Продержитесь еще пару минут, ребята, всего пару минут...
Пламя полыхнуло с громким хлопком – над ящиком встал огненный столб, повалили клубы удушливого черного дыма.
Он метался как заведенный – внутрь и обратно, внутрь и обратно. Пакеты с микрофильмами летели в огонь. Проще было бы сжечь все на месте, но кто знает, в каком состоянии на эсминце автоматические системы пожаротушения, – чего доброго среагируют на дым, зальют все пеной...
Ну вот и всё... Последний пакет. Схватка с шнелльботом явно шла к финалу – зенитный автомат грохотал, не переставая, винтовки отвечали ему всё реже, пулемет боцмана смолк...
Простите, ребята, но пойти и умереть рядом с вами не могу... Не имею права. Кто-то должен потопить проклятый эсминец, чтобы история не повторилась вновь. Времени у немцев немного, и дотошно обыскать весь корабль они не успеют.
Он уже направился к ведущей внутрь двери, когда прозвучал негромкий, какой-то словно приглушенный, словно донесшийся сквозь толстый слой ваты, но тем не менее очень мощный взрыв.
Содрогнулась палуба. Содрогнулся Лесник. Содрогнулась вся «Тускарора».
Что за чертовщина?!
Неужели немцы пустили в ход торпедный аппарат?! Иного вооружения, способного вызвать похожий эффект, на шнелльботах нет... Но зачем?! Какой смысл?! Достаточно было подавить с безопасного расстояния ответный огонь и высадиться на эсминец, добив уцелевших...
Забыв о первоначальном намерении, он поспешил на противоположный борт.
Шнелльбота не было. Вообще. Катер не шел на сближение, не отступал в туман, не горел, не тонул... его просто не было, лишь расходилось маслянистое пятно над бурлящей водой.
Искореженный металл надстроек. Палуба, залитая кровью. Скорчившийся труп в черном бушлате – вместо головы кровавая каша. Раненый – стонет громко, протяжно, с подвыванием. Склонившаяся над ним громадная фигура боцмана Кухаренко. Буланский с окровавленным лицом, но твердо стоящий на ногах.