Корабль
Шрифт:
4
Я был безумно счастлив, когда Сервус спросил меня, где я предпочёл бы жить… После наших долгих бесед мы подошли к двери, преграждавшей путь внутрь Корабля, и открыв её, пустились блуждать по столь нелюбимым мной коридорам. Все они походили друг на друга, и в моём воображении они давно уже представлялись мне частью одного огромного, спутанного лабиринта, который, увы, никто не оказался бы в силах распутать. Я был более чем уверен, что возьмись я что-нибудь в нём разыскивать, мне не удалось бы не то что достичь желанного, но даже разобраться в том, что мне требуется найти, как и в том, что реально имеется в этих бесконечных переплетениях и ответвлениях, вечно ускользающих куда-то за поворот. Но теперь я был вынужден учиться ориентироваться, запоминать и различать эти туннели. Иначе нельзя было никак. Я бы просто заблудился, а Сервус затем оторвал мне голову за то, что я не явился на работу. Так что, напрягшись, насколько это было возможно после столь долгого и утомительного дня, я пытался запомнить путь от палубы до койки и всё время повторял у себя в голове: «Прямо, налево, прямо, переход, снова налево. Прямо, налево, прямо, переход, налево, непростая развилка, и здесь мне направо…» Так и прокручивал я в голове маршрут, пока Сервус не остановил меня и не спросил: «Значит так, молодой человек. Есть лишь несколько кают. Основная разница заключается в том, что некоторые из них с окнами, а другие без. Может показаться, что лучше будет выбрать ту, что с окном, но…» «Я хочу в ту, что с окном!» – радостно и взволнованно воскликнул я, перебив Сервуса. «Сигниф, но вы ведь даже меня не выслушали! Солнце встаёт очень рано и мешает спать!» – пытаясь переубедить, продолжал он говорить. «А всё равно! Пусть будит меня Солнце! Это справедливая плата за обладание окном», – всё с той же радостью и воодушевлением отрезал я, при этом махнув рукой, показывая тем самым своё безразличие. «Ну как знаете, как знаете, молодой человек… Будете меня потом просить вас переселить, а я откажу!» – сказал он со слегка различимым сарказмом. «Вот увидите, не стану я вас ни о чём просить», – ответил
5
«Где это я?» – пронёсся, внезапно пронзивший, как кинжал мою голову, вопрос. Ночь. Палуба. Кругом ни души. Я был в полном одиночестве. Тишину нарушали лишь всплески волн позади меня и странный, пугающий шум. Я прислушался. Предо мной была дверь. Вход на Корабль. Чуть приоткрытая и колыхаемая сильным ветром, она слегка покачивалась, издавая пронизывающий до глубины души скрип. Я не помнил, как здесь очутился и почему. «Странное дело, – подумал. – Нужно идти спать». Как только я двинулся с места, реальность пошатнулась и всё пространство вокруг меня начало скручиваться и сворачиваться, а дверь принялась разрастаться, всё больше и больше увеличивая свой размер. Я попытался остановиться, но ноги меня не слушались. Дверь занимала метр за метром, и меня невольно потянуло к ней. В какой-то момент я стал скатываться по палубе, а дверь стала раскрывать свою пасть. Когда она отворилась полностью, я уже начал падать, и почти в тот же миг я провалился в неё. Дверь с грохотом захлопнулась. Я лежал на полу. В коридоре было темно. Как только я шевельнулся, загорелась лампочка. Происходящее нагоняло на меня неописуемый словами ужас, который, как ни странно, заслоняло собой безразличие. «Мне просто нужно вернуться в каюту, а потом я обязательно найду объяснение всей этой бессмыслице», – успокаивал я себя. Кое-как мне удалось встать на ноги. Сделать это было очень трудно, так как казалось, что пол либо был очень скользким, либо попросту уезжал у меня из-под ног. Поднявшись, я ощутил сильное головокружение или что-то иное, но по-другому осмыслить творившееся не удавалось. Стены коридора то перемешивались, закрывая мне ход, то становились абсолютно ровными и неестественно высокими. «Мне просто нужно вернуть в каюту. Может, я нездоров?» – крутилось у меня в голове. Прежде всего необходимо было сосредоточиться и вспомнить дорогу к каюте. Я стал припоминать: «Прямо, налево, потом прямо…» Но всё тщетно, в голове было пусто. Я решил, что лучше всего будет начать идти, а потом всё непременно вспомнится. Я зашагал. «Пока что идти нужно прямо, затем налево и опять прямо. А потом, потом переход», – вспоминал я на ходу. Идти было чрезвычайно сложно. Голова казалась жутко тяжёлой, и меня всё время клонило в сторону. «Может, я ударился обо что-то, пока был на палубе? Поскользнулся?» – размышлял я, продолжая шагать. Я дошёл до поворота. Меня так и тянуло вправо, но я сопротивлялся как мог и всё же повернул куда следовало. «Так, прямо, переход, затем снова налево. И угораздило же меня вляпаться в такую историю… Интересно, какой сейчас час? Скоро ли рассвет? Нужно только добраться до каюты, и тогда всё будет хорошо…» – думал я. Тем временем я всё шёл и шёл. Пройдя переход и повернув, как и следовало, налево, я добрался до развилки. «Что дальше? Давай, давай! Вспоминай! Налево или направо? Точно, направо!» – еле передвигая ногами, которые будто были закованы в тяжёлые кандалы, решал я, куда мне всё же нужно идти. Пройдя ещё немного, я стал припоминать помещение. Появились первые каюты. «Ещё немного, ещё чуть-чуть. Я точно знаю, что здесь мне направо, затем прямо и налево. Лучше всего я запомнил именно это место», – сказал я себе и ускорил шаг, насколько это было возможно. Мне хотелось как можно скорее попасть в свою комнату, тогда весь этот кошмар должен был рассеяться. Но как бы я ни старался, я шёл всё медленнее. Чем сильнее я напрягал своё тело, тем короче становился каждый шаг. Я чувствовал, как стены коридора давили на меня. Они явно не хотели меня отпускать. Казалось, я ощущал на себе всю тяжесть Корабля в эти минуты. А минуты… тоже текли всё медленнее и медленнее, пока вовсе не остановились. «Как долго я иду? Сколько времени я уже здесь? Существует ли вообще время?» – спрашивал я себя. Последний поворот, и вот я уже был почти на месте. Но окончательные мгновения превратились в вечность, из которой, казалось, мне никогда не выбраться. Но это случилось, я смог! «Наконец-то!» – воскликнул я. Произнесённое разнеслось на многие коридоры. Возникло ощущение, что мой вскрик не встречал абсолютно никакого сопротивления и пронёсся по всему Кораблю. И всё бы хорошо, но вернувшееся ко мне эхо гремело точно хохот, жуткий хохот. «А где же дверь? – произнёс я, полный отчаяния. Предо мной была голая стена. – Как это? Где дверь? Где она? Возможно ли это?» На меня нахлынул всепоглощающий страх. Я не знал, что думать. Дрожащими руками я стал ощупывать холодную стену. «Что же мне теперь делать? Куда идти?» – подавленным голосом, чуть ли не заикаясь, спрашивал я себя. Хохот всё нарастал, заполняя собой всё вокруг. Тут вдруг он начал искажаться и переходить в нечто иное. Мне становилось всё страшнее, а смех делался всё более истеричным и писклявым, пока не превратился в какой-то монотонный звон.
6
«А?» – вскрикнул я спросонья. Жутко не хотелось открывать глаза, куда-то идти и я лежал дальше. Ааа, это тот самый звон Часов, про который говорил Сервус. Теперь я знал, что было причиной моего пробуждения. Пот покрывал всё моё тело. А сердце сильно стучало в груди. Я пытался удержать убегающие воспоминания о Сне, но ничего не удавалось. Лишь мельчайшие фрагменты удалось мне поймать и удержать в памяти. Бесконечные коридоры, и какое-то странное, необъяснимое чувство страха. Я понял, что большего мне, увы, не спасти, да оно мне было и не нужно. Сейчас я должен был вставать и быстрей идти на завтрак. Желудок был абсолютно пуст, и сейчас он уже словно переваривал самого себя. Чувствовалось, как прохладный ночной воздух сменял зной, а за дверью послышались далёкие людские голоса. Я открыл глаза и уставился на потрёпанный старый потолок. Повернув взгляд, я окинул комнату. «Обычная человеческая комната…» – промелькнуло у меня в голове. Теперь она была освещена, и я смог разглядеть, что в ней находится. Здесь были лишь маленький деревянный шкаф и много полок, заваленных разнородным хламом. Среди этого хлама виднелся светильник, который я не рискнул искать ночью, а также чернила, большие листы бумаги и куча прочих безделушек. Я приподнялся, сел на край кровати и стал собираться с мыслями. Предстоял долгий, сложный день. «Опять придётся мыть палубу или, что нисколько не лучше, Сервус выдумает мне ещё какое-нибудь изнуряюще скучное занятие. Я лучше предпочёл бы лечь дальше спать, так как я ужасно себя
чувствовал, или в крайнем случае просто просидел бы весь день здесь», – размышлял я. По причине того, что ни один из вариантов не был возможен, я встал. Ощущая острую боль в мышцах после вчерашней утомительной работы, я подошёл к двери и, выйдя из неё, тут же оказался в толпе людей, направлявшихся в сторону выхода.Я был зажат со всех сторон, и люди буквально несли меня. Моё участие было необязательным, и я почти что полностью расслабил мышцы тела, пока люди волокли меня на завтрак. Долго ждать не пришлось, и я довольно быстро был принесён ко входу в помещение, над которым висела табличка с надписью «Столовая». В толпе я увидел Сервуса, который, приветливо махнув мне рукой, подошёл и добродушно сказал: «А вот и вы! Как спалось, Сигниф?» Я не сразу нашёлся, что ответить, так как впечатления от первой ночи у меня остались смешанные и по большей части негативные. Подумав немного, я решил, что лучше будет соврать: «Прекрасно. Правда, было немного жарковато и я слегка не выспался, но в остальном… Спал я хорошо». «Это хорошо, что хорошо! – ответил он. – Сегодня нас ждёт много работы! Я в предвкушении, хочется как можно быстрее подкрепиться и приняться за труд! А вы готовы трудиться?» «Да, да. Я тоже жду этого с нетерпением!» – поддерживая разговор в дружелюбном ключе, слукавил я. На самом деле настроение у меня было подавленное. Сильно клонило в сон. И уж чего я ждал с нетерпением, так это того, чтобы этот день поскорее кончился и я вернулся в свою каюту. Очень жаль, что я не мог отстраниться от всего происходящего и пропустить всю эту суматоху, не участвуя. Хотелось побыть посторонним зрителем, но не более того.
«Сигниф! Вставайте за мной в очереди. Какой-то вы сегодня вялый. Точно всё хорошо?» – спросил Сервус. «Да, вполне. Я ж говорю, маленько не выспался, а так всё в порядке!» – скрывая своё раздражение от его назойливых вопросов, ответил я. Очередь потихоньку продвигалась. Чуть выглянув, я увидел её конец. Один за другим люди подходили к стойке, где старая, неприятная, полная женщина с непонятно по какой причине грубым выражением лица вручала каждому в руки тарелку с его порцией пищи неизвестного происхождения и стакан с водой. Вскоре та же участь настигла и меня. Пытаясь следовать примеру Сервуса, который взял еду передо мной, я любезно улыбнулся и сказал: «Спасибо», в то время как женщина тупо и враждебно взглянула мне прямо в глаза и, ничего не ответив, сунула мне в руки тарелку со стаканом. Я прошёл дальше, и меня окликнул Сервус: «Сигниф! Идите сюда! Можете присесть со мной». Помещение было сплошь заставлено маленькими столиками и четырьмя маленькими стульями с каждой стороны. Поставлены они были так близко друг к другу, что протиснуться между ними представилось невозможным, и мне пришлось долго бродить по столовой в поисках пути к Сервусу. Когда я всё-таки отыскал проход и, поставив еду, сел, я принялся рассматривать содержимое тарелки. Еда, как и в принципе вся обстановка в столовой, вызывали у меня жуткое отвращение. И несмотря на то, что я не ел целые сутки, аппетит у меня пропал. Порция представляла собой бог весть что, политое мерзкой жижей болотно-зелёного цвета. Из всех ингредиентов я распознал лишь рыбу. Более того, от пищи ужасно воняло, и этот отвратительный запах заполнил собой всю столовую. Как было несложно догадаться, помещение не проветривали, так что не будет преувеличением сказать, что дышать было нечем. «А вы приборы-то не взяли, Сигниф», – сказал Сервус утвердительно и с некоторой иронией в голосе. Я был настолько увлечён изучением содержимого моей тарелки, что не сразу ответил. «Как вы сказали? – спросил я и, немного помедлив, продолжил: – Да, это правда. И впрямь не взял. Где же я могу их раздобыть?» – равнодушно проговорил я вполголоса, не скрывая своего глубокого безразличия. Сервуса мой ответ явно потешил. Хихикая как дурак, он ответил: «Забавный вы человек, Сигниф. Возможно ли было не заметить, что все столовые приборы у нас находятся сразу после стойки, где выдаётся еда?» «Ох, даже не знаю, как так вышло… Я и не подумал о приборах, о том, что они пригодятся», – рассеянно и неохотно ответил я. «Пригодятся, непременно пригодятся! А как же? Забавный вы, Сигниф. Забавный! Вы всё время где-то витаете! Вот сейчас, например! Что же вы сидите? Как можно скорей пойдите и возьмите их! Время, знаете ли, не резиновое! А что ещё важнее, так это то, что нас с вами ждёт работа. А вы, Сигниф, ведёте себя так, будто вам никуда не нужно и в вашем распоряжении целая вечность. Но нет! Более того, мест в столовой меньше, чем людей, здесь питающихся, и пока вы сидите, кто-то вынужден стоять, а потом этот кто-то опоздает на работу из-за вашей безалаберности. А теперь на минутку представьте, что каждый будет вести себя так, как вы сейчас, и просиживать за столом по полчаса просто так. Что же из этого выйдет? Я скажу вам! Люди будут меньше трудиться, и деятельность на Корабле пойдёт на спад! – В этот момент он многозначительно посмотрел на меня, я же, в свою очередь, одарил его удручающе равнодушным взглядом. Он продолжил: – И не смотрите на меня так! Думаете, мол, невелика беда? Но не тут-то было! Сегодня некоторое количество рабочих опоздает минут на десять, завтра это вновь повторится, и так ведь каждый день! Вы показались мне толковым, понимающим молодым человеком, Сигниф, но сейчас вы ведёте себя, как ленивец! Не расстраивайте меня и идите уже скорей за приборами!» Как сильно не хотелось мне хотя бы чуть-чуть просто посидеть, я медленно и нерадиво поднялся со стула. Вокруг меня всё пребывало в нескончаемом движении. Люди за столами не покладая рук расправлялись со своими порциями мерзкого месива в тарелках, иные бегали туда-сюда по непонятным причинам. Мне же нужно было вспомнить, как пройти чрез весь этот хаос. Но я сразу же оставил эту безнадёжную и изначально обречённую на провал мысль и стал пробираться через столовую, опираясь лишь на интуицию и чутьё, которые, что и не удивительно, из раза в раз меня подводили.
Добравшись не без изрядного напряжения сил до нужного места, я взял заветные вилку, ложку и нож и пошёл обратно. Усевшись вновь за стол, я взглянул на Сервуса, который уже доел и теперь нетерпеливо посматривал на меня, и принялся размазывать пищу по тарелке, пытаясь совладать с отвращением. Сервус не выдержал и выпалил: «Ну вы будете есть, или как? Сколько можно вас ждать! Мир не вертится вокруг вас, молодой человек! У меня куча дел, как, собственно говоря, и у вас! Так что ешьте уже давайте!» Пытаясь скрыть, насколько это было возможно, свою брезгливость, я набрал полную ложку этой жуткой смеси и, засунув в рот, поспешил как можно скорей проглотить эту гадость. Надеясь, что, сделав всё быстро, ничего не почувствую, я прогадал и сполна насладился тошнотворным вкусом. Так или иначе, мне нужно было съесть всё, чтобы не умереть с голоду, и я ускорился. Через силу впихивая в себя ложку за ложкой, я держался как мог, чтобы не вырвать. Сервус смотрел на это с весьма странным выражением лица. Довольно быстро мне удалось поглотить всё содержимое тарелки. Во рту осталось мерзкое послевкусие. «Ну наконец-то! – воскликнул Сервус. – Теперь мы можем идти! И как вам? Понравилось? Я согласен, это был глупый вопрос, ну, конечно же, понравилось! Ещё бы! Ведь у нас здесь так прекрасно готовят! Даже несмотря на то, что еда отнимает так много времени, мне безумно нравится ходить в нашу столовую. Но довольно, всему свой час, в том числе и разговорам. Пойдёмте же!» Мы встали, и Сервус повёл меня прочь из этого скверного, битком забитого людьми места. Нужно признать, что он был очень искусен в том, чтобы находить лазейки между столами, и мы довольно быстро оказались у выхода. Там нас ждала очередь. Каждому выходившему вручали в руки какую-то пачку. Я также получил такую и, поспешив за Сервусом, бездумно сунул её в карман. Мы вышли, и Сервус уже было хотел отвести меня на палубу, но я остановил его и спросил: «Скажите, а есть ли у вас здесь уборная, и если да, то где она?» Повернувшись и осуждающе посмотрев на меня, он ответил: «Да, разумеется. Дело вполне ясное, пойдите, конечно. А находится она у нас… В общем, вам сейчас… – Он указал пальцем в нужном направлении. – Идите в ту сторону, затем сверните направо и, пройдя ещё немного, по левую сторону вы увидите дверь. Вам туда. И возвращайтесь как можно скорей! Я буду ждать вас на палубе. Впрочем, вы и так уже знаете, что должны делать. Обед не пропустите! Как все пойдут внутрь, так и вы с ними идите». «Хорошо, я вас понял. Постараюсь не задерживаться», – как бы оправдываясь, ответил я и пошёл в указанном направлении.
Идти оказалось недалеко. Как он и сказал, я увидел дверь слева и, войдя в неё, был поражён загаженностью помещения. Мне в нос сразу ударил резкий тошнотворный запах. Вдобавок к этому меня мутило после отвратительного завтрака, и, простояв несколько мгновений в оцепенении на входе, я не выдержал. Кое-как добежав до ближайшего сортира, я вырвал. Успев немного отдышаться и почувствовав, как желудок скрутило, я был охвачен новым позывом. И так много раз. Из меня вышло почти всё, что было внутри. Почувствовав чуть уловимое облегчение, я сел, опершись спиной на унитаз. Я был измождён, тело лихорадило, некоторое время я не решался двинуться, чтобы не вызвать новый приступ. Хотелось поскорее уйти из этого мерзкого места, но сил на это у меня пока не было, и волей-неволей, чтобы как-то отвлечься от тошноты, я стал размышлять: «Ну вот! Забавно выходит! Теперь понятно, что можно было и не есть эту гадость. Всё напрасно. Но не могу же я вовсе не есть? Мне придётся. Даже несмотря на омерзение, мне придётся. Если хочу жить, мне придётся. Как же привыкнуть к такому питанию? Отвратительно, отвратительно, отвратительно! Какая еда, такие и люди! Вот она, истинная сущность людей: сплошные помои и отходы, испражнения, размазанные всюду, куда ни глянь. Лишь грязь, мерзость и похоть – вот что такое человек. Человек – самое гнусное животное, а это скверное место – достойное человека творение. Всё, до чего бы он ни дотронулся, он порочит, оскверняет и смешивает с собой. Говорят, человек – царь природы. На деле он является мучителем и угнетателем всего прекрасного, что есть в природе и в самом человеке. Всего красивого, высокого, изумительного, очаровательного, бесподобного и обворожительного! Люди гадят, гадят и гадят! Люди отравляют жизнь! Люди убивают жизнь! Они убивают природу и убивают себя! Как же гадко быть человеком! Ах, отвращение и гнусные минуты жизни! Презрение… Презрение человека к человеку, человека к самому себе, что может быть хуже этих гнусных минут! Но вот отступает презрение и приходится же ведь ещё признаваться себе, что не всё в человеке так плохо! Насколько он бывает низок, настолько бывает и высок. Насколько отвратителен, настолько и прекрасен… Иногда человек творит невозможное и освещает мир блеском своего гения. Но прекрасен и велик человек бывает лишь тогда, когда кто-то прибирает за ним все его испражнения. Сам по себе он жуткая напасть и страшная, всеотравляющая болезнь, превращающая всё вокруг в нечистоты! Чтобы хорошо мог сыграть человек на сцене жизни, требуется ему ещё закулисье. И требуется это закулисье, чтобы тайно убирать за ним помёт!»
Конец ознакомительного фрагмента.