Корабли Мериора
Шрифт:
— Я хочу поразмышлять. Распорядись, чтобы сюда никто не входил.
Лиренда поклонилась и быстро вышла. От невидимых воздушных потоков ярко вспыхнули угли в жаровне.
Главная колдунья осталась наедине с собой и своими думами. Морриэль сердито поджала бесцветные губы. У нес не было времени ждать, пока появится другая, более достойная преемница. Да, у Первой колдуньи есть недостатки, которые она должна изжить, однако нельзя отрицать ее блестящих способностей. Эта гордячка ни за что не признается, а ведь она наравне с Элайрой поддалась искушению. Правда, искушение слишком велико и ему трудно не поддаться. Морриэль отличалась цепкой памятью, и сейчас перед ее мысленным взором во всех подробностях предстал узор жизненных линий Аритона Фаленского.
От этого человека исходила
Если бы не старость с ее недугами и мечтами о том, чтобы смерть освободила тебя от опостылевшей жизни… наверное, и она, подпав под его обаяние, потеряла бы голову и ревела, как Элайра.
Но вместо этого хрупкие старушечьи пальцы сомкнулись над магическим камнем, отданным ей послушницей. В глазах Морриэль отразился мрак холодной северной ночи, и она прошептала:
— Будь же ты проклят, потомок Фаленитов!
Если одним своим появлением Аритон сумел завладеть сердцем взбалмошной Элайры, если ему удалось поколебать выдержанную и уравновешенную Первую колдунью, которую она готовила себе на смену… что ж, он сполна заплатит за все. Ощущая холодный огонь, пожирающий ее суставы, Морриэль принесла мысленную клятву уничтожить Фаленита.
А если ее ставка на Лиренду оказалась ошибочной и та при всех своих способностях не выдержит ритуальных испытаний и погибнет? Придется опять начинать сначала, искать подходящую кандидатуру и возиться с нею. В таком случае сама она будет вынуждена еще на сто лет продлить свое опостылевшее существование.
Когда-то она любила заглядывать в будущее. «С возрастом избавляешься и от этой глупости тоже», — подумала Морриэль.
Под шелест густой и сочной весенней листвы в Эрдану вступает возглавляемая Лизаэром Илессидским странная процессия, и глава города, вопреки давнишней неприязни к потомкам королевских династий, оказывает ему радушный прием. Все, кроме Дигана, немало удивлены, узнав, что наемники, лишившиеся оружия и не получающие жалованья, в течение трех недель безропотно сопровождали принца и их верность ему осталась непоколебимой…
Когда солнце в южных краях начинает припекать все жарче, Круг Старших покидает Фортмарк, повинуясь распоряжению Главной колдуньи Морриэль, которая едет вместе с ними в своем паланкине, тщательно укутанная одеялами. Все помыслы кориатанок устремлены к грядущему дню летнего солнцестояния, когда они соберутся для ясновидения и вновь попытаются отыскать неуловимого Повелителя Теней…
Явившись во внутреннюю цитадель Алестрона, Асандир ведет беседу с раздраженным сановником, повторяющим, что герцог и его братья заняты устройством помолвки. Хотя при осмотре подземелий тайные литейные мастерские не обнаружены, так же как и трактат по изготовлению дымного пороха, вельможа всячески увиливает от ответа, когда Асандир пытается узнать, почему стены арсенала покрыты магическими знаками, преграждающими доступ…
ГЛАВА V
Дверь в чердачную комнатенку, в которой жили Халирон и его ученик, распахнулась с таким грохотом, что взвыли петли и заскрипел косяк. Но даже эти неприятные звуки не заглушили переливов лиранты. Каскад аккордов был безупречным. Продолжая упражняться, Медлир взглянул на Дакара, только что бурно возвестившего о своем возвращении из джелотских бань. Нос Безумного Пророка напоминал сочное красное яблоко, одежда была полурасстегнута, на уши лезла влажная бахрома волос, а от бороды исходил пряный аромат розового масла.
— Вроде мы не давали тебе денег на благовония, — подмигнув, сказал ему Медлир.
Дакар недовольно поморщился; выданных ему денег не хватило даже на кружку эля. Он стряхнул со низенькой скамеечки все, что там лежало, и грузно плюхнулся на нее сам. Сознавая, что его свобода во многом куплена на средства Халирона, Дакар заставил себя дать пристойный ответ:
— Чмокнул тут по дороге одну милашку.
— Вот оно что, — усмехнулся Медлир, не переставая играть. — И как, разжился новыми сплетнями?
Дакар сосредоточенно
возился с манжетами рубахи, пытаясь вытащить их из рукавов своего оранжево-зеленого камзола, купленного почти за бесценок у торговца поношенной одеждой.— У жены председателя городского совета новая интрижка. Счастливчик рано обрадовался. Говорят, она меняет любовников чуть ли не каждый месяц. — Тесемки на рукавах камзола не желали поддаваться, и Дакар, оставив это занятие, продолжал: — Да, вот еще что. Слыхал про толстозадую Хавриту — хозяйку модного портновского заведения? Никуда носу не кажет. Заработала синяк под глазом: поцапалась с одной старой грымзой. У той свое заведение на Портняжной улице. Каждая утверждала, что ее швеям не продохнуть от работы, поскольку только у нее можно заказать по-настоящему модный наряд. Слово за слово, потом и до кулаков дошло. Как Хаврита теперь будет встречать заказчиц? У них ведь день летнего солнцестояния — чуть ли не главный праздник.
Дверь снова открылась, но уже не с таким грохотом. Дакар умолк. С прогулки по городским лавкам вернулся Халирон, зажимая под мышкой какой-то сверток.
Медлир возобновил упражнения.
— Представляешь, всем просто не терпится услышать тебя на празднике у правителя, — обратился к магистру Дакар. — Знатные горожанки чуть ли не в драку лезут — только бы получить приглашение.
— Бедняжки. Так и задушить друг друга недолго кружевами да жемчужными ожерельями, — проворчал старик, равнодушный к городским сплетням.
Халирон постоял, слушая игру Медлира, и одобрительно кивнул головой. Даже его взыскательный слух был удовлетворен. Месяцы, проведенные в их жалком пристанище, не пропали даром. Медлир существенно отточил свое мастерство. Вслушиваясь в незаметный переход с седьмых долей на пятые, старый менестрель ощутил дрожь во всем теле. Халирон и раньше подозревал, что ученик окажется талантливее его. Но только сейчас, слушая, как под пальцами Медлира обыкновенное упражнение превращается во вдохновенную лирическую балладу, старик понимал, что так оно и есть. Халирон не испытывал никакой зависти к своему преемнику. Только тихую радость. Он достаточно побыл непревзойденным менестрелем Этеры и сейчас хотел лишь одного: вернуться к давно покинутой семье — жене и дочери.
До дня летнего солнцестояния оставалась ровно неделя. И — свобода. Наконец-то можно будет покинуть опостылевший Джелот и возобновить прерванное путешествие в Шанд.
— Ты никак принес колбасу? — спросил Дакар, возвращая старика к мирским заботам. — Самое время перекусить. Может, вы с Медлиром и насыщаетесь струнными переливами, но я еще не научился питаться звуками.
Халирон молча направился к столу. Так же молча он переложил на другое место несколько латунных свистков-камертонов, мотки серебряной проволоки и маленькие зажимы, используемые для растяжки струн лиранты. Вслед за ними настал черед свитков и ветхих листов весьма редкой теперь рисовой бумаги. На свитках и листах, купленных Медлиром у какого-то старьевщика, были записаны разные варианты старинных баллад. Наконец, отодвинув шило и чернильницу, Халирон положил на стол сверток с едой. Стол сколотил из обрезков досок Медлир. Прежний стол без конца опрокидывался, и однажды, устав собирать черепки посуды, ученик отложил лиранту, разломал этого уродца на дрова и взялся за молоток. Крышка нового стола больше напоминала кусок корабельной палубы, но зато с нее ничего не падало. Она выдержала даже Дакара, первым навалившегеся на еду.
Халирон уселся на свою любимую низенькую скамеечку и, глядя куда-то в сторону, сказал:
— Сейчас я убедился, что ты больше не нуждаешься в моих наставлениях.
Медлир доиграл последний аккорд и приглушил струны лиранты.
— А мне они пока еще нужны. И потом… осталась одна баллада, которой ты меня не научил.
— Ты догадался? — Халирон привычным движением разминал суставы пальцев. — Жаль, конечно, что джелотский мэр не заставит тебя исполнить ее вместо меня.
Старик поежился. Близилось лето, но с залива по-прежнему дули холодные ветры, принося в город соленую влагу. Здешний климат был губителен для Халирона, хотя магистр стоически переносил ломоту в суставах и жаловался очень редко.