Кораблики, или «Помоги мне в пути»

И Петька это понял. Он посмотрел на меня укоризненно, горько даже. Сказал шепотом:

– Ну как ты мог забыть... такое. Самая любимая мамина. Мы же эту пластинку с ней вдвоем слушали тогда вечером. Накануне...

Я спросил виновато:

– Накануне... чего?

У него потемнели глаза.

– Ну... перед тем, как утром она уехала в Боровиху...

"Каким именно утром?" – думал я. Мама часто ездила в Боровиху к своей знакомой, тете Жене. Ходили они за ягодами, за грибами. Иногда и меня с собой брали...

– Она будто чувствовала, – прошептал Петька. – Сказала тогда: "Ты, Петушок, потом будешь вспоминать меня, когда услышишь эту арию..." Я испугался, а она засмеялась: "Да шучу, шучу... Я до ста лет не умру..." А на самом деле... – Он сморщил лицо и отвернулся.

Я проговорил через силу:

– Что... "на самом деле"?

Тогда Петька яростно повернулся ко мне. Даже капли полетели у него с ресниц.

– Ты что?! Даже не помнишь, как погибла мама?! Вагон слетел под откос, потому что лопнул рельс... – И добавил уже еле слышно: – Она... одна из всех пассажиров... Остальные успели...

Мне показалось, что я в черной пустоте. И пустота эта с неслышным свистом летела мимо меня. Таким бывает первое впечатление в капсуле тренажера "Межпространственный вакуум".

Великий Хронос, неужели это возможно? Неужели Валька Сапегин ошибся, "обрубая" ветвь программы, посвященной многовариантности одного события?

Я тихо сел на стул. Тихо подумал. Тихо сказал:

– Иди ко мне, Петушок. Попробуем разобраться.

Он обмяк, уронил с плеч куртку, подошел. Я посадил его на колено. Он не сопротивлялся, только отворачивался и вытирал глаза.

– Видишь ли, в чем дело, Петь... До сих пор я знал, что мама не погибла... Она, правда, один раз сильно простудилась в Боровихе, лежала в больнице с воспалением легких, и я даже поставил в церковном подвале кораблик – с молитвой, чтобы она скорей поправилась... И мама поправилась, и мы с ней приехали потом сюда. И она жила еще долго. Умерла, когда мне было тридцать семь лет. Сразу, от остановки сердца. Во сне... И похоронена здесь, на старом Приморском кладбище.

Глаза у Петьки были теперь большущие, и он смотрел мне в лицо неотрывно. Не перебивал.

Когда я кончил, он спросил с какой-то незнакомой тревогой и со взрослой озабоченностью:

– Пит, а ты правда... был Петькой Викуловым?

– Клянусь.

– Но тогда... почему? Вот так...

– Давай... Вот что давай, Петушок. Спокойно посидим, передохнем. У меня ведь тоже в голове сумятица... Но для начала попробуем все это объяснить хотя бы самым простым способом...

– Каким? – шепнул он.

– Сейчас... Есть научное предположение о тесном сосуществовании множества параллельных миров. Они вроде бы очень похожи друг на друга, но некоторые события в них могут отличаться. В одном случае лопнувший рельс не выдержал тяжести вагона, в другом выдержал. Разные варианты... Была даже придумана формула для определения возможного числа вариантов...

Петьке плевать было на формулу. Он ладонью вытер щеки и все еще шепотом спросил:

– Значит, мы с тобой все-таки не совсем одно и то же?

– В чем-то одно, а в чем-то... Ох, Петька, чем дальше мы копаем загадки Вселенной, тем они непостижимее. Что мы знаем о многомерности Времени и Пространства? Помнишь старинную картинку: монах подобрался к самому краю небосвода, нашел дыру, сунул голову и обалдело смотрит на всякие небесные механизмы? Вот и мы так же. Вроде бы и добрались до дальних планет, ковыряем межзведные дали, нащупали корпускулы времени, но это ведь самые крохи знания...

Говорил я почти машинально. Лишь для того, чтобы расслабить у Петьки (и у себя) нервы. С Петькой это, кажется, получилось лучше, скорее. Он повозился у меня на колене и пробормотал:

– Значит, наша с тобой жизнь катилась как по параллельным рельсам, да?

– Выходит. До поры...

– А потом рельсы пересеклись, – вздохнул он. – Я знаю, когда... Хотел догнать маму, а вышло вон что...

– Это там, на концерте?

– Да...

– Кто же знал, что дьявол дернет Полоза сунуться туда со своим хроноскопом, – сумрачно сказал я.

Петька опять поглядел мне в лицо мокрыми глазами:

– Я думаю, дело здесь не только в Полозе...

– А в ком еще?

– Не знаю... в ком или в чем... Пит!

– Что, Петушок?

Он сунулся носом мне в плечо и спросил еле слышно:

– А мамина могила сохранилась... здесь?

На Приморском кладбище давно никого не хоронили, но и не сносили его. Здесь было много всяких исторических памятников: адмиралам, художникам, ученым, изучавшим древности этого края... Мамина могила сохранилась. Все долгие годы, когда меня не было, за ней присматривал Юджин. А после возвращения приезжал я сюда уже два раза – по утрам, когда Петька сидел в школе...

А сейчас мы с ним вдвоем шли мимо замшелых надгробий с черными якорями и корабельными цепями, мимо покосившихся мраморных колонн, гранитных и бронзовых бюстов, часовенок и камней с чугунными барельефами парусников и броненосцев.

Хотя городские власти и старались поддерживать здесь порядок, многие участки заросли дремучим шиповником, белоцветом и чертополохом. Как ни выбирай дорогу, все равно приходилось шагать сквозь всякие сорняки. Меня они хватали колючками за штанины, а Петька на ходу растирал на икрах царапины, тихонько шипел сквозь зубы, но не отставал. И не говорил ни слова.

Наконец мы пришли.

Солнце желтыми, уже вечерними лучами светило сквозь кроны вековых каштанов. Кроны были еще густые, хотя листья с подсохшими краями часто падали на траву и на гранит.

На холмике, обложенном по бокам серыми плитками, доцветали бархатцы и синие цветы дикого, от прилетевших семян, цикория. И еще какие-то мелкие желтые цветы – вроде тех, что густо усыпают крепостные развалины. Я их не выдергивал: всякая трава имеет право жить и радоваться солнцу на том месте, где проросла...

Памятник был простой: красноватый гранит высотою мне до плеча, отглаженный с одной стороны. На гладком месте – надпись и фаянсовый медальон-портрет.

Мы с Петькой стояли рядышком и ничего не говорили. Петька переступал с ноги на ногу, трогал коленками пушистые шарики белоцвета, что выросли рядом с холмиком, и неотрывно смотрел на медальон. Потом прошептал не оборачиваясь:

– Похожая... Только старенькая... Там, в Старотополе, тоже была фотография на камне... только молодая. И камень не такой. Поменьше и серый.