Корделия

Воцарилось тягостное молчание. Мистер Фергюсон и мистер Слейни-Смит подозрительно уставились на дядю Прайди, всецело поглощенного жареным морским языком.

— Боюсь, что исследования мистера Томаса Фергюсона слишком глубоки, — молвил мистер Слейни-Смит, — чтобы я мог с ним сотрудничать, — и продолжал болтать, настолько довольный своей шуткой, что ему даже не пришло в голову, что гости приняли его слова за чистую монету. А мистер Фергюсон решил, что, должно быть, дядя Прайди расхвастался в их отсутствие и ему не помешает небольшой урок.

— Атеизм, — разглагольствовал мистер Слейни-Смит, — естественное состояние ума цивилизованного человека. Пока наш мозг не очищен от религиозного дурмана… На прошлой сессии один студент спросил меня: "Сэр, неужели вы не верите в существование души?" — а я ответил: "Сэр, я поверю в существование души, когда вы покажете мне ее на операционном столе". По-видимому, ему не приходило в голову посмотреть на вещи с этой точки зрения.

— Если говорить об операционном, точнее, прозекторском столе, — сказал дядя Прайди с набитым ртом, — припоминаю, как одна землеройка…

— Ваши доводы представляются мне небесспорными, — снисходительно произнес мистер Фергюсон, совершенно игнорируя брата. — Если руководствоваться только тем, что можно воспринять визуально, придется исключить половину атрибутов цивилизации: совесть, чувство юмора, память…

Они еще немного поспорили, а затем, заметив пассивное поведение гостей, мистер Фергюсон перевел разговор на более знакомый ему предмет. Однако ученые продолжали вести себя весьма сдержанно, и нить разговора вновь перехватил мистер Слейни-Смит. На него абсолютно не действовало безучастное отношение публики.

Наконец мистер Фергюсон обратился к одному из гостей:

— Но, возможно, вы с нами не согласны, профессор Саймон?

— Вы оба весьма подкованы в теории современной биологии, — ответил тот. — Но, конечно, теория — еще не все. Мне кажется, мистер Томас Фергюсон хотел что-то сказать?

— По-моему, — проговорил Прайди, — все довольно просто. Все мы агностики, не правда ли? Вы стыдитесь этого, стыдитесь смирения. Вы не можете верить, потому что тогда вам придется признать, что вы почти ничего не знаете. Но атеизм — даже не один из шагов на пути к познанию, он — шаг в сторону. Ибо атеизм есть интеллектуальная гордыня, несовместимая со смирением. Это диаметрально противоположные вещи. Вот принципиальное различие, все же остальное — производные. Передай мне, пожалуйста, хлеб, Тиш.

— Вы не станете возражать, — спросил Грабтри Пирсон, водружая на переносицу пенсне, — если я запишу ваши слова, пока они свежи в моей памяти? Я буду вам чрезвычайно признателен. Сейчас, только достану блокнот.

Мистер Фергюсон и мистер Слейни-Смит тупо уставились на конспектирующего гостя. Мистер Слейни-Смит достал из кармана белоснежный шелковый носовой платок и вытер усы.

— Мне бы очень хотелось, — обратился профессор Саймон к дяде Прайди, — познакомить вас с мистером Гексли. Если будете в Лондоне…

— Мистер Гексли? — изумился мистер Слейни-Смит. — Вы его знаете?

— Да, мы вместе учились в школе. Так если будете в столице, мистер Фергюсон, я мог бы организовать встречу.

— Не знаю, — ответил Прайди. — Может быть, да, а может быть, и нет. Нужно подумать.

— Вряд ли, — в своей обычной манере олимпийца сказал мистер Фергюсон, — мой брат когда-либо поедет в Лондон. Зато я осенью собираюсь туда и с удовольствием познакомлюсь с мистером Гексли.

Профессор Саймон не очень-то любезно посмотрел на него.

— Не думаю, что это возможно.

— Естественно, я не собирался навязываться. Вы сами предложили…

— Я предложил вашему брату, сэр. Простите, если я задену ваши чувства, но мистер Гексли не располагает временем, чтобы принимать простых смертных.

Убийственная пауза. Атмосфера в комнате сгустилась до взрывоопасной.

Мистер Фергюсон жаждал выяснить все до конца.

— Что же позволяет вам предположить, будто моего брата ожидает более любезный прием в столь избранном кругу?

— Мне кажется, это очень просто. Если бы вы написали ученый труд такого же масштаба…

Опять наступило молчание. Корделия сидела с опущенной головой, обвиняя себя в том, что не предвидела подобного развития событий.

— Труд? — недоверчиво переспросил Слейни-Смит. — Вы имеете в виду его книгу?

Мистер Фергюсон никак не мог уразуметь.

— Но мы обязаны вашим визитом моей приятельнице миссис Вогэн?

— Мы приехали встретиться с вашим братом. Я думал это ясно.

Брук в первый раз за весь вечер открыл рот.

— Ничего себе!

— Здесь, должно быть, какое-то недоразумение, — пришепетывая от волнения, сказал мистер Фергюсон. — Почему вас заинтересовала книга моего брата?

— Мы считаем ее наиболее значительным вкладом в развитие биологии за последние годы. Скоро о вашем брате узнают повсюду.

Мистер Слейни-Смит обратился в камень.

— Если бы кто-нибудь, — начал мистер Фергюсон, — потрудился предупредить меня, просто нашел бы несколько минут времени, чтобы объяснить… Естественно, у себя дома ожидаешь, что тебя поставят в известность о том, что произошло до твоего прихода. Кажется, я не слишком многого требую.

Все молчали. Корделия поняла, что необходимо что-то сказать.

— Мне очень жаль. Мне следовало…

Мистер Грабтри Пирсон взглянул в лицо мистера Фергюсона и очень спокойно произнес:

— Должно быть, это недоразумение возникло отчасти по нашей вине. Иногда люди не понимают друг друга. Просим прощения. Возможно, нам удастся организовать для мистера Фергюсона встречу, о которой он мечтает. Как вы думаете, профессор Саймон? Возможно, мистер Гексли не откажется познакомиться с мистером Фергюсоном, если он приедет вместе со своим братом?

Эта уступка возымела обратный эффект.

— Я вовсе не собираюсь причинять вам лишнее беспокойство, — ледяным тоном заявил хозяин дома.

Дядя Прайди в это время доедал сочную баранью котлету. Через минуту он положил нож и вилку и сказал:

— Насчет мистера Гексли. Я высоко ценю ваше предложение. Несомненно, это великая честь. Но он на неверном пути. Как вы думаете, ему понравится, если я так и скажу? И еще кое-какие неприятные вещи?