Корень нации. Записки русофила

Промыслительной оказалась и моя «база отдыха» в поселке Заветы Ильича возле Пушкино, как раз по моей Ярославской дороге. Наш боевой соратник Адель Петровна Найденович, с которой на пересылке в Потьме познакомился еще Кузнецов, отсидев 2 года за «хранение» романа Пастернака «Доктор Живаго», жила с мамой, крупным специалистом на медицинском поприще, и активно включилась в только что зародившееся правозащитное движение. За эту активность она, будучи инженером, была уволена с работы и лишена возможности (по указанию КГБ) трудоустроиться на другом месте. Ей светила ссылка в Сибирь за «тунеядство». Поскольку я в это время был одинок (первая жена ушла к другому) и невеста у бездомного пожарника с зарплатой в 65 рублей не намечалась, я решил помочь бывшей политзечке и оформил с ней фиктивный брак. Но зато тогда я действительно выручил Адель. Она поведала потом, как в квартиру победоносно явился милиционер и объявил о скором судилище за «тунеядство»: «Ваша песенка спета!» – «А я замужем!» – отпарировала обвиняемая. – «Как так, покажите свидетельство и паспорт». – «Пожалуйста!» Страж порядка изучил документы и ретировался. Правда, позже докучали ее вопросами, как она с мужем живет вдвоем на 65 рублей. – «Платите ему больше. А вы считаете, что государство платит заведомо нищенскую зарплату?» Так считать они не имели права и в общем отстали. Как раз в это время мать Ады купила дачу в Заветах Ильича, на которую они ездили только летом, а в остальное время года я отапливал дом углем (после дежурства в Александрове), чтобы не замерзли трубы, и работал над журналом. От поселка до Москвы добирался на электричке минут за 40. В Москве встречался с авторами и соратниками.

Шульгин

В августе 1970 года иеромонах Варсонофий Хайбулин зашел ко мне в пожарную охрану и предложил вместе с ним посетить город Владимир по одному делу. Мы вылетели туда из Александрова на маршрутном вертолете. Дело – делом. Но попутно, поскольку нашлось свободное время, мы посетили с ним бывшего «прогрессивного националиста», депутата Государственной Думы Василия Витальевича Шульгина. К тому времени Шульгин после освобождения из заключения жил в самом областном центре, на улице Осипенко. Был довольно популярен в глазах нашей интеллигенции, видевшей в нем живой осколок старого режима, своего рода представителя Российской Империи (против которой, увы, он яростно боролся). Помнится, еще в конце 50-х годов к нему ездил друг А.М. Иванова поэт Головатенко («Эх, романтика, синий дым, / В Будапеште советские танки…»). Мне и о. Варсонофию Шульгин рассказывал о жутком красном терроре «снизу» в первом десятилетии XX века. По его словам, Пуришкевич однажды протянул через весь огромный зал Государственной Думы бечевку с нанизанными на ней вплотную многочисленными портретами жертв революционного кровопускания. Это обилие фотографий убитых потрясало. Шульгин поведал также о странной смерти генерала П.Н. Врангеля (1878–1928), внезапно умершего в момент подъема антибольшевистских сил. Как раз в это время к денщику Врангеля приехал из СССР его брат и вскоре после этого вождь Белого движения скончался. Мы с о. Варсонофием не стали задавать неприятные для старика вопросы о его участии в заговоре против Императора Николая Второго. Тем более, что ранее такие вопросы уже были заданы одним из друзей Хайбулина. Меня поразило отсутствие какого бы то ни было раскаяния и за бунт в рядах антимонархического «прогрессивного блока», и за лживые провокационные речи в Думе, и за требование (совместно с Гучковым) отречения Государя от престола в пользу трепачей и преступников, разваливших Армию и Империю мгновенно после 2 марта 1917 г. Больше того, Шульгин еще продолжал мечтать на склоне лет о важной роли в… объединении Германии. Эту роль ему предрекла гадалка в эмиграции, и, как человек, подверженный внецерковному мистицизму, он даже в 1970 году, в 92 года, верил в эту сказку. У человека, предавшего Царя и толкавшего Россию к пропасти, болела голова о Германии… Гадалка просто перепутала его с Горбачевым, который действительно помог объединению Германии, подложив одновременно бомбу под СССР— Россию. Автор исследования «Император Николай II и генерал-адъютант М. В.Алексеев» Виктор Кобылин, досконально изучив поведение Шульгина в дофевральский и февральский период, писал: «Но такого брезгливого чувства, какое вызывает во мне этот «монархист», никто не вызывает». И ведь сам же Василий Витальевич признался: «В минуты сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями». Сионист Агурский был сердечно благодарен Шульгину и за его позицию в еврейском вопросе: «В 1913 г. именно Шульгин СПАС БЕЙЛИСА. Будучи издателем газеты «Киевлянин», которая сильно влияла на присяжных, Шульгин неожиданно для всех резко осудил процесс Бейлиса, чем вызвал бурю негодования в правых кругах» [36] . Я покинул 92-летнего свидетеля роковых дней России с чувством невыразимой горечи.

36

Агурский М. Пепел Клааса. С. 327.

Я не видел другого важного дела в то время, помимо издания патриотического журнала. Чаял восстановить традиционное течение русской жизни, прерванное февральской катастрофой 1917 года. Но сие, так сказать, в тумане будущего, а пока – «сеять разумное, доброе, вечное», то есть просвещать современников в обратном нигилизму направлении. В эти годы я познакомился с массой новых людей, конечно, патриотического склада. Посещал иногда «Русский клуб» – регулярные собрания русофильски настроенной интеллигенции. Тот поворот в сознании целого слоя русской элиты, который, на мой взгляд, произошел в середине 60-х годов (пока я «пахал» в Мордовии), претворялся и в докладах названного клуба, и в деятельности по охране памятников культуры, и в оживлении умственной жизни вокруг тогдашнего журнала «Молодая гвардия». Как зов трубы, прозвучали «Письма из Русского музея» Владимира Солоухина. Как он сам признает, «Письма» были вдохновлены его тогдашним наставником И.С.Глазуновым. Почти одновременно на литературном своде явилось созвездие «деревенщиков», среди которых Белов, Распутин, Шукшин, Астафьев наиболее олицетворяли русское национальное чувство. Огромную, беспрецедентную роль сыграла живопись Ильи Сергеевича Глазунова. Он и сам в силу своей кипучей натуры становится магнитом, центром притяжения патриотических сил. Хочу подчеркнуть явление «Молодой гвардии» как важнейшее событие в идейной жизни второй половины 60-х годов. На выжженной, словно после атомного взрыва, русской почве нежданно-негаданно взметнулась плеяда Белинских, причем Белинских в обратную сторону, Белинских лишь в смысле таланта и темперамента. Кожинов, Лобанов, Семанов, Чалмаев, Палиевский, Олег Михайлов, Дмитрий Жуков, Лангциков – только по тоталитарной необходимости им приходилось еще считаться с марксистской галиматьей. Правда, Кожинов за долгие годы ухитрился ни разу не процитировать Ленина. Но всем своим содержанием, всем духом своим статьи «молодогвардейцев» по существу отвергали антинациональное, а следовательно, и марксистское мышление, космополитические «ценности» революции. Байгушев считает важнейшим Русским Манифестом с четкой почвеннической программой статью С.Н.Семанова «О ценностях относительных и вечных» в № 8 «Молодой гвардии» за 1970 год. Но не дремал «агент американского влияния» А.Н.Яковлев и не дремала проеврейская госбезопасность. Со знанием дела Александр Иннокентьевич утверждает: «Чекисты работали против своей партии, против советской власти и еще гордились тем, что ими «все контролируется» [37] . Науськиваемая могучими русофобами, партия (впрочем, не химерой ли она стала к этому времени?) уже к концу 1970 года проявила свою троцкистскую бдительность: 4 ноября Секретариат ЦК КПСС осудил «русофильство» «Молодой гвардии». Брежневу подсунули «антисоветские» стихи в печатном органе ЦК ВЛКСМ. Кириленко выпалил: «Пока кончать с русофильством!» В итоге был снят с должности редактор А. В.Никонов. По данным Сергея Викулова, «Обвинительное заключение» зачитывал все тот же А.Н. Яковлев, а внимал ему сам Леонид Ильич!.. Приехал специально, хотя в отпуске находился…» [38] .

37

Байгушев А. Указ. соч. С. 444.

38

Викулов С. На русском направлении. М., 2002. С. 225–226.

Мои друзья приуныли. Особенно горячо мы обсуждали ситуацию с Михаилом Кудрявцевым, замечательным человеком и архитектором. В кругу его соратников я предложил взять на себя издание независимого машинописного журнала православно-патриотического направления. Название родилось в беседах с другим подвижником русского дела – священником Дмитрием Дудко.

19 января 1971 года вышел первый номер журнала «Вече». Позже я узнал, что именно в этот день трагически погиб поэт Николай Рубцов. «Гвоздем» первого номера стала работа М.П. Кудрявцева (1938–1993) «Судьба русской столицы» – о погромной вакханалии Кагановича и его шайки, разрушивших 426 только наиболее известных архитектурных шедевров Первопрестольной.

Макет номера я передал на хранение известному правозащитнику Владимиру Буковскому, ибо я допускал мысль, что могу быть арестован сразу после выхода первого номера и «для истории ничего не останется». Буковский держал его в чемодане, доступ к коему имел и Петр Якир, тогдашний лидер либерал-коммунистов, издатель «Хроники текущих событий». Якир обнаружил в схроне макет «Вече» и прочел один из вариантов предисловия, где шла речь о необходимости искоренения троцкизма в широком духовном смысле. Т. е. в оценке, скажем, даваемой этому явлению С.Н.Семановым. А Петр Ионович страстно почитал Троцкого. Он немедленно передал «антитроцкистский» вариант предисловия иностранным корреспондентам, и 27 февраля 1971 г. радиостанция «Свобода» уже вещала о появлении в СССР «шовинистического» и «антисемитского» журнала. Пришлось разъяснить всем, включая «Свободу», что к чему, и обнародовать подлинное предисловие к изданию. Прошу прочесть его с учетом того, что оно мне инкриминируется Владимирским областным судом как «антисоветское». Наряду с другими материалами, в этом предисловии, по мнению подчиненных Андропова, «в искаженном виде изображена советская действительность, коммунистическая идеология, быт советского народа, делаются попытки доказать необходимость изменения существующего в СССР строя». Совокупность таких текстов тянет на 8 лет.

«На Вече!

Двадцатый век – век прогресса науки и техники, и в то же время век небывалого развития корыстолюбия и преступности. В погоне за личным материальным благополучием люди стали равнодушными к духовным сокровищам прошлых столетий. Это наблюдается в равной степени и у нас, и на Западе. Но нас, естественно, прежде всего заботит Россия – наша мать, боль и надежда.

Наше нравственное состояние оставляет желать много лучшего. Эпидемия пьянства. Распад семьи. Поразительный рост хамства и пошлости. Потеря элементарных представлений о красоте. Разгул матерщины – символа братства и равенства во хлеву. Зависть и доносительство. Наплевательское отношение к работе. Воровство. Культ взятки. Двурушничество как метод социального поведения. Неужели это все мы? Неужели это – великая нация, давшая безмерное обилие святых, подвижников и героев?

Да имеем ли мы право именоваться русскими? Словно зараженные бешенством, мы отреклись от своих прадедов, своей великой культуры, героической истории и славного имени. Мы отреклись от национальности. А когда мы пытаемся теперешнюю пустоту и убожество назвать тысячелетним словом, мы только оскорбляем святое имя.

И все же еще есть русские! Еще не поздно повернуться лицом к Родине. Обратиться к материнской земле, к наследию праотцов.

Нравственное всегда национально. Аморализм не имеет нации. Возродить, сберечь национальную культуру, моральный и умственный капитал предков. Продолжить путеводную линию славянофилов и Достоевского.

Предстоит большая и тяжкая работа. Мы изолированы друг от друга. Мы выварили мысли в своем соку, не обмениваясь, не споря. Вынесем их теперь на русское вече. Пусть мнения противоречат, пусть один опровергает другого. Все наши споры должны иметь одну цель – благо России.

С этой целью мы приступаем после длительного молчания к изданию РУССКОГО ПАТРИОТИЧЕСКОГО журнала. Мы приглашаем всех патриотов к участию в нашем журнале.

Да благословит нас чистый, немеркнущий лик России!

На Вече!

Редакция.

Январь 1971 г.».

* * *

Куском отнятой жизни обошлась мне путеводная линия славянофилов и Достоевского. Плюс – потоком инсинуаций и клеветы. Например, я совсем не ждал удара от представителя Русской Православной Церкви. Между тем, пока я сидел под следствием во Владимирской тюрьме, священник-экуменист Александр Мень дал интервью западным корреспондентам, в котором обозвал «Вече» шовинистическим и антисемитским журналом (в унисон Якиру). Игорь Ростиславович Шафаревич поправил Александра Меня, но поправку известного академика-патриота никто на Западе не пожелал печатать. Не хотели обижать батюшку. Чекисты, конечно, радовались: каждый плевок из несоветской среды как бы подкреплял и усиливал позицию карателей. Радовала чекистов и другая писулька за подписью Репникова и других прогрессистов, «преодолевших» христианство.

Журнал выходил три года, по три номера в год. На каждой книжке (а это был толстый «кирпич» страниц на триста) я ставил свою фамилию и адрес. Категорически отвергал всякое поползновение на «подполье». Вот он я, не нравится – берите, сажайте. Хотя сажать – если подходить строго, согласно УК РСФСР с комментариями – было не за что: никаких «выпадов» против «советского социалистического строя» не было. «Выпадов»-то не было, но была другая идеология – национально-православная. Такое не вязалось с обычаями советской жизни. Первый год власти довольствовались угрозами через моих знакомых: «Его песенка спета, мы его вот-вот посадим» или «Сидеть будет до седых волос» (они не лгали: так и случилось). Я жил в ожидании ареста в любой день и час. Отдежурив смену в пожарке города Александрова Владимирской области, еду на электричке в Москву (с заездом в Заветы Ильича), где, собственно, и готовил очередной номер. Чекистский «хвост» часто сопровождал меня уже от александровского вокзала. Однажды, не заметив «топтуна», привез его за собой к одной из машинисток, печатавших «Вече», Н. Н. Орловой. Гебисты потом явились к ней с угрозой: «Как можете Вы, комсомолка, печатать такое мракобесие?» Журнал изъяли. Орлова, естественно, от дальнейшей работы отказалась. Вдруг чекисты пустили слух, что я арестован. Якир посылает Аду Найденович проверить это. Та, взволнованная, прилетает в Заветы Ильича (по Ярославской дороге), где я тогда обитал после дежурства. Я мирно печатаю на машинке. – «Слава Богу – не арестован». Вообще политическая тематика в журнале отсутствовала. Печатались материалы о Православии, Церкви, о взглядах славянофилов, Достоевского, К.Леонтьева, других русских мыслителей, об охране окружающей среды, об охране памятников, о демографических проблемах русского народа… Обо всем, только не о КПСС и советской власти. Исключение составила одна статья – «Русское решение национального вопроса» (к 50-летию СССР) в шестом номере от 19 октября 1972 года. Писалась она коллективно, хотя наибольший вклад, пожалуй, внесла С.А.Мельникова, едва ли не самый усердный из моих помощников. Чекисты приписали статью мне и за нее я тоже получил срок, но я никаких показаний на следствии не давал, ничего не «уточнял», и версия гебистов вошла в текст приговора. Позже, когда я глухо сидел в Мордовии, издательство «Посев» по собственной инициативе включило редакционную статью в мой сборник, а в период перестройки «Наш современник» опубликовал ее среди моих материалов. И вдруг мой бывший друг А.М. Иванов, за которого я бросился на амбразуру 9 февраля 1959 г., публикует в газете «Русский вестник» (№ 6 за 1993 г.) заметку «Вношу уточнения!», что эту статью сочинил он, а не Осипов, и затем дает реестр своих публикаций во избежание «краж» (!) в будущем. Далее следует заведомая выдумка: «Странно также, что В.Н. Осипов включил ее в изданный НЕДАВНО сборник своих статей». Где и когда издан этот фантастический сборник и кто издатель, естественно, «без уточнений». Действительно странно, зачем лгать? (М.Ю.Лермонтов: «Или друзей клевета ядовитая…») Между тем он присутствовал на зачтении приговора по моему делу, в котором «его» якобы статья приписывалась и инкриминировалась мне, и мог бы заявить протест: дескать, это моя статья, судите за нее меня, а не Осипова. Однако протеста не последовало. Еще раз уточняю: статья редакционная, больше всех над ней работала Светлана Александровна (именно она, к примеру, сделала вставку о составе советской делегации в Лиге Наций – там не было ни одного русского!), а Анатолий Михайлович принимал лишь частичное участие. Я же не только не автор статьи, посвященной 50-летию СССР, но, будучи монархистом и антикоммунистом, заведомо не мог ни написать ее, ни поставить под ней свою подпись. Ни тогда, ни теперь я не мог утверждать, что якобы не может быть «никакого противоречия между русским и советским патриотизмом», как, видимо, и по сей день убежден в этом Анатолий Михайлович. После бурного обсуждения на редколлегии я, хотя и не согласный в чем-то, все же дал добро на публикацию статьи в качестве редакционной. Ибо главная мысль сводилась к тому, что, несмотря на торжество нерусской стихии в Октябре и в Феврале, «можно твердо верить в одно: новая федерация народов создана была по-русски». То есть, в отличие от Америки, уничтожившей национальные отличия «в огромном котле стандартизованного образа жизни», и Китая, покончившего со всяким некитайским началом вообще, в Союзе ССР – во всяком случае, это было провозглашено – реализовалось равенство наций, равенство их прав на развитие своей самобытности. Здесь, конечно, много спорного, были 20-е годы, когда иудео-большевики пестовали любую народность, кроме русской, были 60-е годы, когда масонствующий Хрущев стирал различия у всех народов. Но важна сама по себе обнаженная идея о том, что русский народ никого не давил и не поглощал иные этносы.

Видимо, эта статья вызвала критику А. И.Солженицына, который счел, что «группа В. Осипова, самиздатский журнал «Вече», дескать, потянулись «прислониться для опоры и защиты к чему-то крепкому, уже реально существующему», «поддалась тому мифу о якобы начавшемся национальном перерождении коммунизма…» [39] . Неужели пятнадцать лет в два захода я отсидел в лагерях за «прислонение» к советской власти? Причем в зоне принадлежал к самым «неисправимым», к зачинщикам всяких голодовок и забастовок. Но в данном случае признаю: среди широкого круга вечевцев действительно теплилась надежда на эволюцию советского режима в лучшую сторону, в перспективе – в национально-православную. Было немало живых людей в партийном и советском активе 70-х годов, мысливших патриотично. Считали даже покровителем русофильства члена Политбюро Д.С.Полянского. Русофоб Андропов, конечно, пресек эти иллюзии. И государство затем – при Горбачеве и Яковлеве – действительно переродилось, только в худшую, русоненавистническую сторону.

39

Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 1998. С. 147.