Коридор

Неожиданно Александр Григорьевич прижился. И да­же приобрел особое, очень важное положение: он снова, как много лет назад, стал репетитором, на этот раз внука-первоклассника. Теперь Александр Григорьевич чувство­вал себя на своем месте. И невестка стала благоволить к нему и не заикалась о переезде.

Однажды Александра Иннокентьевна позвонила в Басманный, что делала крайне редко, и наткнулась на голос бывшего мужа. Говорить с ним она не стала, но подробно выяснила у Олимпиады Михайловны все об­стоятельства, касающиеся Александра Григорьевича. И, убедившись, что Александр Григорьевич вернулся по закону и со дня на день дожидается оформления соответ­ствующих документов, через сына предложила бывшему мужу не злоупотреблять гостеприимством Бадрецовых и вернуться на свою жилплощадь.

Александр Григорьевич послушно собрал чемодан и отбыл в Уланский.

Но в Басманный продолжал ходить через день – за­ниматься с Ромкой и вообще…

Александре Иннокентьевне он на всякий случай об этом не говорил, да она и не интересовалась, загружен­ная общественной работой.

– …Господи! – всплеснула Липа руками. – Я ведь вам подарок приготовила…

. Александр Григорьевич образил смущение, помы­чал и, пока Липа металась по квартире в поисках подар­ка, продолжил обед.

– Нашла, слава богу! – С этими словами Липа по­дошла сзади к жующему свату и обеими руками напяли­ла ему на голову шляпу. – К зеркалу, к зеркалу…. – Позвольте… – забормотал Александр Григорьевич, подойдя к шкафу. – Какая роскошь! Благодарю вас, Олимпиада Михайловна, ей-богу, даже неловко… – Алек­сандр Григорьевич поправил шляпу. – Великолепный ве…

– Бабуль, а мы с дедушкой Сашей сейчас пойдем Мясницкую смотреть, да, дедуль? – сказал Ромка, дое­дая суп. – Где дедушка работал у капиталистов.

Александр Григорьевич поморщился от нелюбимого слова «дедуль», но кивнул.

– Чрезвычайно все было вкусно. Засим разрешите откланяться. Я думаю, часика через два Рома освобо­дится.

– Всего вам доброго, – закивала Липа. – Приходите к нам, ради бога, без всяких стеснений.

– Да-да, – пробурчал тот, снимая по привычке с ве­шалки старую шляпу.

– Оставьте шляпу в покое. Я ее выкину. У вас теперь новая есть.

Калоши не забудьте, – напомнил Ромка.

Александр Григорьевич послушно вбил ноги в кало­ши, Ромка, сев на корточки, поправил ему завернувший­ся задник.

На троллейбусе они доехали до Красных ворот. Че­рез илощадь Александр Григорьевич перевел внука за На чем мы с тобой остановились в прошлый раз?

– Вы по своей воле пошел в солдаты. – Ромка все еще звал деда на «вы», как малознакомого, но в глаголах всегда употреблял единственное число, потому что множественное резало ему ухо своей глупостью.

– Опять «вы»! Ну, ладно… Так, вольноопределяю­щимся… А в подтверждение своих слов я сегодня принес тебе для более детального ознакомления свою солдат­скую книжку. Вот, пожалуйста, только аккуратней.

– «Первого Лейб-Гренадерского Екатеринославско-го Императора Александра Второго полка, – бойко про­чел Ромка, порадовав Александра Григорьевича бегло­стью чтения, потому что достался внук ему в плачевном состоянии. – Личный номер сорок семь». А вы за царя был или за Ленина?

– Хм. Сложный вопрос ты задал. – Александр Гри­горьевич заложил руки за спину и неспешно ступил на Кировскую, тяжело ставя ноги в калошах носками врозь, так что Ромка время от времени, забывшись, наступал ему на ноги. – Как тебе ответить… Ну-с, скажем так: в это время я еще был недостаточно умен по молодости лет – и поскольку я жил в России, а Россией в то время, к сожалению, правил царь, следовательно, значит, и я был… Да, сложный вопрос. Давай, Рома, вернемся к не­му через несколько лет. Договорились?

– А через несколько лет вы уже можешь умереть. Вы уже старенький…

– Какая чепуха! Не говори глупостей. Ромка заглянул в книжку:

– А 1911 год – это до революции или после?

– До.

– А вы с Лениным служил в армии?

– Нет, Владимир Ильич в это время находился в эмиграции. Он вернулся в Россию в 1917 году.

Ромка задавал вопросы, но не успевал дослушивать ответы дедушки, потому что в красной книжке было еще очень много интересного.

– Вы иудейский мещанин был, да, дедуль, дедушка?

– Дай сюда! – Александр Григорьевич раздражен­но выхватил у Ромки книжку. – С чего ты взял? – Он ос­тановился, поднес книжку к глазам. – Сословие: меща­нин. Хм. Вероисповедание: иудейское… Ну, это я бы не сказал, не совсем верно, потому что я был неверующий. Я был человек просвещенный. Я работал, ездил по стра* не как заготовитель. Посещал концерты, оперу…

– А если война будет, мы всех победим! – не слушая его, заявил Ромка. – Потому что все рабочие за нас. Монгольцы за нас, индейцы за нас.

– Это верно, – пробормотал Александр Григорьевич, так зачитавшийся своей книжкой, что чуть не врезался в столб. – Ты смотри, Рома, как интересно: оказывается, нам выдавали приварочные, хлебное довольствие, мыль­ное…

– А вы пистолет армии принес?

– Оружие при демобилации сдается.

– Жалко, – вздохнул Ромка. – А я бы не отдал. Я в солдаты не пойду.

– То есть?

– Я хочу на машине работать, которая снег сгребает, а сзади у нее в грузовик сыплется.

– Да, конечно… – не зная, как нужно реагировать на слова внука, согласился Александр Григорьевич. – Одна­ко служить в армии необходимо. Вот, мы пришли! Чай Высоцкого, кофе Бродского. Вот этот китайский дом шо­коладного цвета и есть место моей службы. Понял?

– Ага! – совершенно не увлеченный последним сооб­щением деда, Ромка вертелся по сторонам. – Ух ты! Смотрите, какой подшипник здоровенный! На той сторо­не. Посмотрим, а? Ну, пожалуйста!

– Ты меня совершенно не слушаешь, Рома, – строго сказал Александр Григорьевич. – Итак, до революции я работал у фабриканта Высоцкого…

Слово «фабрикант» провело на внука наконец неко­торое впечатление, и Ромка отлепил взгляд от огромного, в полметра, подшипника в витрине напротив.

– Вы у него как крепостной был?

– Ну-у… Я работал у него. Очень много работал. С утра до вечера. Потому что отец мой умер, а у матери нас было четверо. Я – старший. Я должен был заботить­ся обо всех.

– А вы какой институт кончил?

– К сожалению, я института не кончал. Мне при­шлось уйти последнего класса реального училища, чтобы работать и, как я уже сообщил тебе, содержать всю семью.

– А после революции Высоцкого в тюрьму посадили?

– – Одних посадили, других прогнали. А все их состояние, капиталы стало достоянием народа…

– А после революции вы что стал делать? Стал на­чальником?

Александр Григорьевич посмотрел на часы.

– Та-а-ак, ну, тебе, по-моему, уже пора. Сейчас я те­бя провожу до остановки… На конку есть?

– Ага– засмеялся Ромка, он всегда смеялся, когда упоминал про неведомую конку, которую по Москве таскали по рельсам лошади. – Я уже есть хочу.

Александр Григорьевич тщательно скрывал свое пос­лереволюционное прошлое. Работал он в кооперации «на­чальником», как говорил Ромка. От этого времени оста­лась пожелтевшая фотография: вилла на море, Алек­сандр Григорьевич, Александра Иннокентьевна, Оля и крохотный Лева – все в белом, прислуга… Потом в его жни проошел неожиданный поворот: товаровед в «Галантерее», маленький оклад и всеобъемлющий страх… На вопросы детей, тревожащих его по необходимости при заполнении анкет: «Папа, какого ты сословия?» – он на­чинал неистово топать ногами: «Какое, к черту, сосло­вие!.. Ваш папа умер!..»