Коридоры кончаются стенкой

— Я, товарищ майор, подготовлю план оперативно-следственных мероприятий и, если вы разрешаете, через час доложу вам свои предложения.

— Хорошо. Можешь идти.

В дверях следователь столкнулся с Абакумовым и отпрянул в сторону. По выражению лица заместителя Малкин понял, что пришел он с добрыми вестями.

— Садись, Николай. Давно не видел тебя сияющим. Да, пожалуй, вообще не видел таким.

— Есть информация, что «Виржинию» засекли в горотделе накануне ареста Заратиди.

— Чему ж ты радуешься? Что я нарушил конспирацию и загубил агента?

— Иван Павлович! — Абакумов с укором взглянул на Малкина. — Ну зачем вы так? Я поручил установить связи Заратиди и, думаю, к вечеру преступление будет раскрыто.

— Спасибо, — смягчился Малкин, — молодец. Вот таким ты мне нравишься. А на ворчанье мое не обижайся. Побарахтаешься с мое в этой клоаке — озвереешь, как я. Всех, кого удастся установить, арестовать сегодня же. Возьмете — растолкайте по камерам, чтоб не общались и не сговаривались. Всех пропустите через внутрикамерную разработку — сил жалеть не надо. Меры при допросах применяйте самые жесткие, пока не поползут по швам. Ну вот. Теперь вопрос другого плана… — Малкин помолчал. — Да! — сказал резко. — Как видишь, в «Бочаровом ручье» образовалась вакансия. Нужна сестра-хозяйка. Нормальная женщина, приятная во всех отношениях, не из тех липучих, что рвутся к сотрудничеству, а… ну в общем нормальная, но с перспективой на вербовку. Подумай, посоветуйся. Договорились?

— Договорились.

— Ну, пока. — Малкин с чувством пожал руку Абакумову и тот вышел из кабинета странно взволнованный. Ему вдруг почудилось, что человек этот, обладающий огромной властью, очень одинок, хотя постоянно окружен людьми. Может, и груб потому, и жесток, и придирчив, а может, потому и одинок, что обладает этими нечеловеческими качествами.

Вечером из УНКВД поступила телетайпограмма, которой Малкину предписывалось прибыть с докладом о готовности личного состава отдела к работе в особый курортный период. Сделав необходимые распоряжения, Малкин предупредил жену об отъезде, прихватил с собой на всякий случай статотчетность, характеризующую оперативную обстановку в городе, и отправился на вокзал. До отправления поезда оставалось несколько минут.

Предстоящий доклад Малкина нисколько не волновал. Обстановку он знал неплохо, потому что во все дела вникал лично. Каверзных вопросов не боялся, знал, что сумеет ответить достойно. Знал и то, что последует за этим: руководители УНКВД и отраслевых служб выслушают его с умными лицами, обменяются мнениями, не похвалят, для острастки выскажут ряд «серьезных» замечаний, дадут несколько стандартных рекомендаций, обязательных к исполнению, и отпустят с миром, предупредив, чтобы проявлял бдительность, остро реагировал, помнил о высоком доверии… Обо всем этом он знал, поэтому в пути отсыпался, либо предавался воспоминаниям. В памяти всплывали события, оставившие заметный след в его жизни, и он начинал их переосмысливать, переоценивать с высоты сегодняшнего его отношения к действительности.

Тридцать четвертый год лишил его ангела-хранителя в лице давнего друга и покровителя Евдокимова. По решению ЦК партии он направлен в Пятигорск секретарем Оргбюро ЦК ВКП(б) по Северо-Кавказскому краю, точнее, того, что от него осталось после выделения Азово-Черноморья. Малкин затосковал, но вовсе не потому, что боялся прийтись не ко двору новому руководству. Первым секретарем Азово-Черноморского края остался Шеболдаев, а его он знал много лет, не раз трудился с ним в одной упряжке в напряженные дни особого курортного периода, когда город наводнялся знатными московскими гостями. Не единожды в интимной обстановке тот покровительственно похлопывал его по плечу, искренне, как тогда казалось. Малкину, восхищаясь филигранной работой сочинских чекистов, обеспечивающих безопасность вождей. Но то всегда происходило с участием Евдокимова, умышленно подливавшего масла в огонь, чтобы при его ярком свете Шеболдаев мог лучше разглядеть и запомнить его подопечного. Запомнил ли? Не возгорится ли желанием заменить Малкина на этом важном чекистском посту более близким ему человеком? Вряд ли он захочет пакостить Евдокимову, гнал Малкин прочь сомнения и был безусловно прав: слишком многое связывало этих двух людей — яростного большевика и ярого чекиста. Не ясно только было, как судьба распорядится самим Шеболдаевым. После XVII съезда ВКП(б) в чекистской среде муссировались слухи о попытке старых и достаточно влиятельных большевиков, среди которых был и Шеболдаев, сместить с поста Генсека Сталина, заменив его Кировым. Говорили даже о том, что в последний момент Киров струсил и доложил о заговоре Сталину, который немедленно принял контрмеры и таким образом удержался у власти. Насколько верны были эти слухи, Малкин не знал и потому настороженно ждал, не закатится ли политическая звезда секретаря крайкома. Прошли месяцы после съезда, а Шеболдаев по-прежнему оставался в фаворе, возглавляя одну из крупнейших партийных организаций страны. Решение правительства о разделе Северо-Кавказского края на одноименный с центром в Пятигорске и Азово-Черноморский с центром в городе Ростове-на-Дону вызвало в стране массу кривотолков и опять их авторы возвращались мыслями к XVII съезду партии, расценивая расчленение края как месть Сталина Шеболдаеву за некорректное поведение во время выборов руководящих органов партии.

Малкин на этот счет придерживался официальной точки зрения, полагая, что «в условиях непрекращающейся классовой борьбы, активизации подрывной деятельности антисоветских элементов и преступных вылазок оппозиции приближение парторганов к массам» естественно и необходимо. Стало быть, решение правительства своевременно и закономерно. Конечно, жить в условиях политической неразберихи без крепкого покровителя сложновато, но, черт возьми! Чему-то он научился за время многолетней службы в органах госбезопасности! С тех пор, как пришел он добровольцем в Красную Армию и метался по фронтам гражданской войны, немало воды утекло — неужели не сможет наладить отношения с новым руководством? Тем более что новый аппарат УНКВД сформировался в основном из старых кадров, которые всегда относились к нему доброжелательно.

Томила неясность, связанная с убийством Кирова. Он терпеливо пережевывал информацию, которую в изобилии поставляла истеричная пресса, кое-что поступало из скупой чекистской «почты». Но чем больше ее накапливалось, тем острее становились мучившие вопросы, на которые ответов не было.

Ясно было одно: выстрел в Смольном — это прелюдия к массовому террору. Кто будет подвергнут репрессиям прежде всего? Враги Кирова или его друзья? Не те ли, кто пытался возвести его на трон на XVII съезде: месть за предательство — вполне естественно. О работниках госбезопасности, не сумевших уберечь крупного партийного и государственного деятеля, а возможно принявших непосредственное участие в его убийстве, и говорить нечего. Вряд ли кому из них удастся дожить до суда. Другое дело, ограничится ли следствие расправой только над ними или попытается «вскрыть» в органах госбезопасности «антисоветскую террористическую организацию». Соблазн, конечно, очень велик. Как бы там ни было, а даже Малкина не покидала уверенность, что стрелял не Николаев. Неважно, что он был схвачен на месте происшествия и сознался. Выстрел в затылок — это слишком чекистский прием.

Впрочем, как знать? Для объективных выводов нужно как минимум располагать данными, которые есть у следствия. А их нет. Значит придется брать на веру то, что выдаст Наркомвнудел своим подразделениям на местах.

«Если вспыхнет террор против органов НКВД, — размышлял Малкин, — то волна его обязательно докатится до Сочи. Здесь излюбленное место отдыха руководителей партии и правительства, — значит, в Сочи без террористов, замышляющих или подготавливающих покушение, никак нельзя. Значит, надо готовиться к любым превратностям судьбы и прежде всего усилить бдительность. С чего начинать? С упреждающего удара? Если так, то нанести его надо быть готовым по первому требованию текущего момента».

Поезд, притормаживая, подходил к перрону. Малкин не торопился к выходу. Он выжидал, когда схлынет толпа, чтобы спокойно, без суеты покинуть временное убежище. Такой миг настал. Покинув уютное купе, Малкин вежливо распрощался с услужливой проводницей и, пожелав ей счастливого пути, вышел на перрон. Обычная вокзальная сутолока не раздражала, и он не торопясь выбрался на привокзальную площадь.

— Парикмахера Долидзе знаешь? — спросил он долговязого таксиста, стоявшего у автомашины с распахнутыми настежь дверцами.

— Знаю.

— Вези к нему.

— Вы без вещей?

— Как видишь.

— Садитесь.

— У нас говорят — присаживайтесь.

Шофер не ответил. Вероятно, не понял намека. Сутуля узкую спину, он на мгновение застыл над баранкой. Затем задумчиво посмотрел на пассажира и запустил двигатель. Машина, шурша шинами по умытому булыжнику, развернулась на площади, юркнула в узкий переулок и вскоре оказалась на широкой центральной улице города. «Молчун. С таким не разговоришься»,— подумал Малкин о шофере и сразу потерял к нему интерес.

Долидзе встретил Малкина с распростертыми объятиями и, не придержи его Малкин, наверняка полез бы целоваться.

— Ка-аво я ви-ижу! — устремил он навстречу лоснящиеся глаза. — Да-авно не имел удовольствия… Присаживайтесь, дарагой. Будэм бритца?

— Как всегда.

— Эта мы пажалуста.

Наезжая время от времени в Ростов, Малкин брился только у Долидзе. Разговорчивый грузин работал стремительно, но за короткое время успевал поделиться всеми новостями, полученными, как он утверждал, из самых достоверных источников. Малкин знал, что это не треп: услугами Долидзе пользовалась половина сотрудников УНКВД, а среди них было немало таких, кого распирало от желания высказать сокровенное.