Коридоры кончаются стенкой

— Я всегда готов!

— Такова установка ЦК. Указания получишь.

На следующий день газета «Большевик сообщила своим читателям, что в коллективе УНКВД с большим подъемом прошло собрание, на котором горячо было встречено предложение о выдвижении кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР заместителя наркома внутренних дел Фриновского. «Собрание единодушно приняло решение, — отмечала газета, — просить тов. Фриновского дать согласие баллотироваться в депутаты Верховного Совета от Туапсинского избирательного округа».

В победе на выборах Малкин был уверен. Да, собственно, о какой победе может идти речь? Все предопределено заранее. Хотя, чем черт не шутит? А вдруг большинство избирателей проголосует против? Последствия он представлял туманно, но знал наверняка: после такого удара ему не подняться.

Итоги выборов превзошли все ожидания: он получил 96,5 % голосов от числа избирателей, принявших участие в выборах. И все же подспудно душила обида: авторитет Марчука оказался выше его — Малкина — на 2,0 %. «Зря согласился на Туапсинский избирательный округ, — корил он себя. — Много там пересажал, но надо было больше. Фриновскому отдали почти сто процентов голосов, а мне девяносто шесть и пять!» Все это было уже неважно. Он — депутат Верховного Совета СССР — высшего законодательного органа страны.

Муки предвыборной кампании окупились неслыханной «победой» блока коммунистов и беспартийных по всей стране. 870 коммунистов и 273 беспартийных — все, кому ЦК задолго до выборов было предначертано стать избранниками, были осчастливлены доверием «народа» и могли теперь спокойно и уверенно вершить свои дела от его имени.

Ликовала и служба госбезопасности, которой удалось в результате «четкой, бескомпромиссной, героической борьбы с вредными и враждебными элементами, затесавшимися в среду избирателей, обеспечить беспрецедентную политическую активность масс и их морально-политическое единство». Эта «неоспоримая, историческая заслуга» была отмечена лучшим другом НКВД товарищем Сталиным: результаты выборов в Верховный Совет СССР, а чуть позже и в РСФСР, он поставил в полную зависимость от репрессивной деятельности Наркомвнудела. «В 1937 году, — скажет он на одном из форумов большевиков, — были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Выборы дали советской власти 98,6 процента всех участников голосования. В начале 1938 года были приговорены к расстрелу Розенгольц, Рыков, Бухарин и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховные Советы союзных республик. Выборы дали советской власти 99,4 процента всех участников голосования». Всего за полгода усилий вооруженному отряду партии методами, санкционированными ЦК ВКП(б), удалось поднять число проголосовавших за блок на ноль целых и восемь десятых процента! Превосходный метод! Вернейшее средство пропаганды и агитации. Очарованный темпами возрастания любви советского народа к партии и советской власти и желая впредь иметь успехи выше достигнутых, товарищ Сталин поставил перед партией задачу «не забывать о капиталистическом окружении, помнить, что иностранная разведка будет засылать в… страну шпионов, убийц, вредителей, помнить об этом и укреплять… разведку, систематически помогая ей громить и корчевать врагов народа».

42

Неприязнь к собственной персоне, которую Сербинов ощутил с первых дней работы в УНКВД, насторожила его и озадачила. Отравляясь из Москвы в Краснодар, он, естественно, не рассчитывал на распростертые объятия, но откровенной враждебности тоже не ожидал: нелогично встречать в штыки человека, который прибыл в твое подчинение не по своей воле. И все же… И все же разговор состоялся, и Малкин недвусмысленно дал понять, что вместе им не работать. Так стоит ли испытывать судьбу? Сербинов решил действовать немедленно и, возвратившись после беседы с Малкиным в свой кабинет, на одном дыхании написал рапорт на имя наркома с просьбой перевести его на работу в другой регион. Прошел месяц. Из Москвы ни телефонного звонка, ни письменного ответа. Сербинов напомнил о себе повторным рапортом — и снова молчание. Незадолго до выборов в УНКВД поступил приказ наркома об увольнении из органов госбезопасности работников, родившихся на территории иностранных государств или имеющих там близких родственников. Сербинов воспрял духом и лихорадочно стал думать над тем, как с максимальной выгодой использовать сложившуюся ситуацию для собственного спасения. Малкина в Краснодаре не было: уже около недели он разъезжал по краю, проверяя готовность подразделений НКВД к выборам, одновременно встречаясь со своими избирателями. Ежедневно он звонил Сербинову, интересовался оперативной обстановкой в крае, и, выслушав подробный доклад, исчезал, не считая нужным хотя бы приблизительно обозначить свой маршрут. Разыскав его с помощью дежурного по управлению, Сербинов доложил о приказе Наркомвнудела и предупредил, что ответственность за его исполнение возложена лично на начальника УНКВД. Разговор состоялся в полдень, а около десяти вечера Малкин, слегка уставший с дороги, но жизнерадостный, ввалился в кабинет Сербинова и, дружески пожимая руку, дохнул перегаром:

— Ну, показывай, что там у тебя за страсти-мордасти.

Сербинов достал из сейфа приказ и передал Малкину.

— Много у нас таких? — спросил тот, бегло ознакомившись с содержанием. — Надеюсь не много?

— Я дал команду кадровикам разобраться. Подготовил соответствующее указание на места. Завтра, думаю, будем иметь результаты. Но… Дело в том, Иван Павлович, что я тоже подпадаю под действие этого приказа.

— Да ну? — притворно удивился Малкин. — Как же тебя угораздило?

— Так сложилась жизнь. В четырнадцатом, после смерти отца, семья уехала в Польшу к родственникам. Я остался в Москве, уезжать отказался. В двадцатом при отступлении от Варшавы был пленен и лишь в двадцать первом вызволен в порядке обмена.

— С родными остаться не захотел?

— С момента их отъезда по сегодняшний день никаких сведений о них не имею. Так что, Иван Павлович, готовьте представление в кадры, пусть решают мой вопрос.

— Никаких представлений я готовить не буду. Твое личное дело в Москве. Пусть там изучают, думают, решают. Я в эту историю вмешиваться не хочу.

— В кадрах проморгают, а с вас спросят…

— Проморгают — это их проблема, не моя. Я к твоему назначению не причастен.

— Иван Павлович! Но это тот случай, который дает вам возможность бескровно избавиться от неугодного зама.

— Неугодного зама? Это что-то новое. Я так не говорил.

— Ну как же…

— Не говорил. Я подчеркивал, что твое назначение со мной не согласовано. А это, как ты понимаешь, далеко не одно и то же. Как проходит массовая операция? — спросил он без перехода, давая понять, что разговор о взаимоотношениях исчерпан.

— В общем нормально. В районах Анапы, Новороссийска, Туапсе, Сочи, Краснодара изъято около тысячи человек.

— Особой активности проявлять не надо. Мы приступили к ней досрочно, указание поступит, вероятно, после выборов. Да! Ты сказал: «В общем нормально». Есть осложнения?

— Да.

— В Чем?

— Запсиховал оперуполномоченный портового отделения Новороссийска Одерихин. Отказался вести следствие по делу бывшего белогвардейца Пушкова, поддерживающего активную связь с заграницей.

— Почему?

— Считает арест незаконным, а применяемые к нему меры физического воздействия — преступными.

— Ишь ты! И что? Забросал рапортами?

— Два на имя ВРИД портового отделения Кузнецова, по одному начальнику одиннадцатого отдела Безрукову и мне. Грозит написать в наркомат.

— А что за дело? Ты изучил?

— Поручил Безрукову.

— И что?

— Формально Одерихин, конечно, прав. Там действительно все запутано.

— Так распутай.

— Сложно завязано. Пушков уже дал признательные показания.

— Выбили?

— Похоже, что так.

Малкин насторожился.

— Ты, Михаил Григорьевич, не юли. Наломали дров — так и скажи. Будем вместе искать выход. Одерихина я знаю по Сочи. Зануда. Твердолоб, но честен. Если уперся — значит, дело действительно не чисто. Итак, как на духу.

— Тут, Иван Павлович, юли не юли — все на поверхности. В ноябре оперуполномоченный Агузаров принял агентурное донесение на работника морского порта Пушкова Максима. Источник сообщил, что Максим в прошлом служил у белых, имел связь с троцкистами, тайно перевозил за Кордон секретаря Троцкого и золото для Троцкого, а ныне ведет активную антисоветскую пропаганду, клевещет на руководителей партии и правительства. В числе связей Максима был назван его брат Пушков Петр, член ВКП(б), доброволец Красной Армии, служил на военно-морском флоте.

— Назван как соучастник?

— Нет, как родственник.

— Ну и что?

— При заведении дела-формуляра и составлении справки на «тройку» Агузаров перепутал имена Пушковых и при истребовании у водного прокурора санкции на арест вместо Максима указал Петра.

— При чем здесь прокурор и его санкция?

— Пушков проходил не по массовой операции, а как одиночка.

— Все равно. Поменьше возитесь с этими придурками.

— Ну, в общем, санкцию взяли и Петра арестовали. Следствие поручили Одерихину. Тот состыковал агентурное донесение со справкой Агузарова и обнаружил их несоответствие. О находке доложил Кузнецову и предложил немедленно освободить арестованного. Кузнецов разбираться не стал, обругал Одерихина, обвинил в том, что он размагничен и не способен бороться с контрреволюцией, после чего потребовал расколоть Петра, добиться от него признательных показаний и подготовить документы на «тройку». Одерихин вести следствие наотрез отказался.