Корм вампира

— Что не так? — Я приготовился к длинному списку претензий, но доктор ограничился лишь коротким смешком, оставляя меня мучится в неизвестности. — Алексей Игнатьевич?

— Завтракай, капитан… — Полковник подошел к дальней стене и толкнул ее в сторону, демонстрируя потайной шкаф, спрятанный за панелью. — Потом одевайся и жди. Разговор у нас будет долгий…

Дождавшись, когда за врачом закроется дверь, проклиная вновь накатившую слабость, с трудом сел на кровати. Права была Валия, "возбуждение" пока надо отложить в дальний ящик, иначе — точно — сам в него сыграю!

Подтянув к себе поближе сервировочный столик, открыл первый термос-судок и потянул носом — пшённая каша. Во втором — шмат вареного мяса, судя по виду — говядина.

Рот наполнился слюной, и мозги сделали ручкой, дожидаясь насыщения желудка!

Глава 42

****

Толик Рыжов всегда жил по принципу "дураков бог любит", придуряясь по всем возможным, невозможным и запрещенным, поводам. Он даже своей будущей жене сделал предложение, отчаянно придуриваясь и кривляясь.

За что был бит будущим тестем и из разряда "будущих", одной только своей шуткой, перепрыгнул в разряд "так и не состоявшихся".

Через пару лет, глядя, во что превратилась Мари-Элена от семейной жизни, Толик признал, что боги дураков и вправду любят особой, нежной и трепетной, любовью. Хватило ему ума прийти и "выкатить" несостоявшемуся тестю целый литр мутного самогона, в благодарность за науку и вовремя "разведенные мосты".

В этот раз драки не было, а несостоявшаяся теща, которая тогда подзуживала супруга к физическому воздействию на идиота, две недели ходила, сверкая фонарями, сперва под левым, а потом и под обеими, глазами и втягивала голову в плечи при каждом громком звуке.

Как и когда в деревню приблудился Никитос — не помнил никто, просто в один прекрасный момент, вся деревня проснулась от двух глоток, горланящих "Ой мороз, мороз", в морозное январское утро и мешая спать односельчанам, после успешного празднования рождества.

Дураков искали побить, но песня, словно издеваясь, возникала каждый раз в новом месте и совершенно точно не собиралась дожидаться, когда злобные мужики, сдвинув шапки набекрень и распахнув волчьи и овчинные полушубки, догонят ее исполнителей и отведут душу.

Кто только, какими только страшными клятвами не клялся прибить дураков — все пропадало втуне.

Боги и вправду любили эту парочку, спасая от особо крутых неприятностей.

Хотя, бывало и били…

Как-то раз, нечаянно-отчаянно нарвавшись на крупные неприятности, парочка смылась на недельку в лес, благо, что лето, а деревенские парни, они такие, ко всему приспособленные, несмотря на то, что выглядят дураками…

Неделю оба не выдержали — компания друг-друга быстро надоела — и вернулись в деревню.

Пустую, деревню…

Не лаяли собаки, от скота и следа не осталось. От жителей — только вещи в незапертых домах.

И волчьи следы.

Много, волчьих следов.

Выводок Младших, оставленных Хозяином "на всякий случай", умирал страшно: волчьи ямы, валящиеся острые колья, ветви деревьев, смазанные составом почти без запаха, но уже через сутки после него, волчья шкура начинала облазить, а в человеческом обличье кожа покрывалась страшными, вонючими и незаживающими, язвами.

Хозяин, вышедший из сферы перехода, застал уже последние судороги самого младшего из всего выводка, сгнившего заживо, а пришедшая в деревню группа Алексея Колошко, любовалась двумя половинками кровососа, украшавшими собой стоящие друг напротив друга, деревья.

Так закончилась деревенская жизнь двух друзей и началась боевая.

Игнатич и до сих пор не мог понять, на кой долбанный икс он взял с собой двух этих парней, ведь ни особой стати, силы или мозгов у них не наблюдалось, чувство юмора было совершенно примитивным, а голоса — вызывающе громкими, словно все вокруг этой пары были глухими и им приходилось орать, что бы их услышали.

Семен, познакомившись с этими "приобретениями", мгновенно вспомнил о своей татарско-восточной крови и выкатил условие, что боевые, этим двум, он платить не будет до тех пор, пока они его не удивят.

Уже через пару часов он пожалел о своих словах, но, обещание данное командиром при всем скоплении подчиненных — свято и двух дурней пришлось ставить на довольствие.

Оба отца-командира — военной и научной части экспедиции — долго обсуждали сложившуюся ситуацию, сидя у костра и пришли к выводу, что дураков боги любят…

Деревенские парни, привыкшие и к тумакам, и к водке на халяву, честно пытались тянуть военную лямку, но вот не получалось у них, хоть жопную резинку на трусах порви — не получались из них солдаты. Проводники, скрытники, разведчики — худо-бедно. А вот солдаты, способные часами стоять на посту, обходить дозором одни и те же места — нет!

Сельская смекалка и природный опыт, помноженный на не замыленный глаз, странная хозяйственность, переходящая в манию тащить себе под кровать все, что ни попадя, приводили Игнатича в панику, а Махрсана — гнев.

Два этих чувства, накладываясь одно на другое, чаще всего взаимоуничтожались.

Но иногда…

Вот и теперь обоих "деревянных" рассадили в "номера-одиночки", на хлеб и воду, на трое суток. Соседняя, третья комнатушка, тоже не пустовала — ее занимал свалившийся с неба Бен Аркан, плохо говоривший по-русски, но прекрасно все понимавший и отлично матерящийся на пяти языках.

В четвертой сидела красавица, из-за которой на губу попали они все и что-то мурлыкала себе под нос, раздражая Толика своим голосом, словно проникающим под череп и расчесывающим там все, до чего мог дотянуться.

— Слышь… те-ка, красавица… — Никитос сдался первым. — А можно помолчать? Тут, некоторые спать пытаются, между прочим!

К мычанию Валии добавилось мычание Бена, и охранник предложил заткнуться всем, иначе он оставит в коридоре свои носки и закроет вентиляцию.

Угроза возымела действие и в четырех комнатах, выходящих своими решетчатыми дверьми в один короткий, тупиковый коридор, воцарилась тишина.

Засопел Никитос, причмокивая во сне губами, крутилась на узкой и жесткой лежанке, девушка, пытаясь устроиться по удобнее, Толику начал сниться третий сон…

Богатырский всхрап Аркана уронил прикемарившего за дверью охранника на пол, сразу в положение "стрельба лежа". Валия вспомнила рассказ Олега и покачала головой, считая короткое — "Бен храпит", очень невпечатляющим, по сравнению с услышанным собственными ушами.

Никитос перевернулся на другой бок, а его приятель сел на лежаке, глядя на прутья стеклянными глазами и изображая себя мышку из анекдота…