Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

– Ты работал с картотекой, - утвердительно произнёс он. – Что можешь рассказать о ней? Поподробнее.

«Ага!» - сообразил Вилли. «Значит, Гевисман на всякий случай, чтобы не быть вышвырнутым из дела, не открыл тайны картотеки. Узнаю предусмотрительного шефа. Но один раз он, всё же, ошибся. Не может быть, чтобы не рассказал американцам подробно о своём товаре. Очевидно, проверяют. Или капитан что-то задумал?»

– Я, наверное, не смогу рассказать больше хозяина, - уклонился он от ответа.

– Попытайся, - приказал капитан.

Вилли уже знал, чем он может заинтересовать американцев. Возможно, это и будет ценой за свободу.

– Это были копии досье на агентов, - начал рассказывать он, - заброшенных в тыл или оставленных при нашем отступлении в тылу русских. Многие были законсервированы Гевисманом и теперь понятно зачем. Были редкие досье и на агентов в других странах, в том числе, в Америке, Англии, Франции. С ними работал сам Гевисман, а я – только с восточной агентурой.

Вилли постарался как можно подробнее разъяснить структуру и содержание картотеки, принципы работы с ней, умышленно не называя имён. Капитан слез с подоконника, мягко заходил по комнате, вслушиваясь в рассказ Вилли. Потом прервал:

– Теперь эти подробности никому не нужны. С погибшими досье погибли и агенты, они сорвались с крючка, так?

Вилли быстро поправил:

– Лучше сказать: оборвалась леска, здесь, у нас.

– Не один ли чёрт? – с досадой возразил капитан.

– Её можно поймать и восстановить связи, - подсказал Вилли.

– Как?

– С моей помощью.

Вилли замолчал, ожидая естественной заинтересованности. Но не тут-то было.

– Продолжай, - приказали ему, не принимая предложения.

Всё же капитан оказался грубым человеком. Ему или не нравилась вообще вся эта затея с картотекой, или он не доверял всем немцам без исключения, или, хуже того, просто ненавидел их и не пытался скрыть этой неприязни в раздражённом тоне своих нетерпеливых понуканий. Он не шёл ни на какую сделку, считая, что Вилли обязан выложить всё за так, платой за жизнь и плен. Приходилось лавировать.

– Я долго работал с картотекой и многих её абонентов и их реквизиты хорошо запомнил, - продолжал торговаться он. – Могу воспроизвести по памяти, хотя бы частично, погибшие досье. Помню и многие крючки: обязательства агентов, компрометирующие их материалы, а главное, пароли и адреса, способы связи, с помощью которых можно дать им понять, что материалы на них целы, и в их судьбе ничего не изменилось, сменились только хозяева.

Капитан прекратил, наконец, свои маятниковые передвижения по тесной комендатуре, остановился перед Вилли, внимательно посмотрел.

– Ну, что ж, попробуй вспомнить кого-нибудь ради эксперимента.

Вилли немного призадумался, потом медленно и монотонно, как бы читая, произнёс:

– Игнатюк Василий Романович, кличка «Зубр», 1915 год рождения, украинец, бывший сержант Красной Армии, сдался в плен в октябре 1941 года. Был «подсадной уткой» в лагерях военнопленных, весной 1942-го внедрён в партизанский отряд в Полесье, на который вывел роту СС. После уничтожения отряда примкнул к другому, из которого пришлось уходить с перестрелкой. Ранен в левую ногу ниже колена, есть шрам. Лечился в госпитале в Минске. После выздоровления зачислен в карательный отряд по уничтожению евреев и наведению порядка в русских поселениях. Быстро стал заместителем командира, участвовал во многочисленных акциях. За пьянство, дебош и драку с немецкими солдатами после одной из акций посажен в тюрьму, откуда взят Гевисманом в диверсионную школу, и после её окончания заброшен в тыл к русским, осенью 1942 года. В течение двух лет поставлял сведения о передислокациях и составе русских войск, устроившись по ранению в ездовые интендантской части. Провалов не было, но не было и исключительной информации. Очень осторожен. Регулярно получал оплату через связников, имеются расписки, вернее, были в досье. В 1944 году снабжён рацией, и тогда же Гевисман приказал ему перебраться в Оршу и там осесть капитально. Игнатюку были выданы документы на увольнение из армии по ранению и паспорт на имя Василия…

Капитан оборвал:

– Достаточно.

Вероятно, он не хотел открывать агента майору. Вилли всё же добавил:

– Я позволил себе опустить некоторые детали его деятельности, которые хорошо помню, но их перечисление заняло бы много времени и не прибавило бы ничего существенного к характеристике агента и к оценке моей памяти.

– И правильно сделал, - одобрил заметно повеселевший капитан. – И так ясно, что это премерзкий тип, годный разве что на разбой, - охладил тут же ожидания Вилли. – Нужны другие, хотя бы немножко интеллектуалы. Война закончилась, теперь будет другая работа.

– Есть и такие, - сказал Вилли.

Капитан подошёл к майору, что-то спросил. Они что-то обсудили между собой, и в результате Вилли оказался в маленькой комнатке в задней части комендатуры, предназначенной, вероятно, для отдыха дежурных. Здесь стояла кровать, были стол и стул. Вскоре солдат принёс постельное бельё и поношенную солдатскую форму американского пехотинца. Капитан, молча присутствующий при поселении, приказал:

– Переодевайся. Будешь жить здесь. Даю тебе пять суток времени и магнитофон, чтобы ты надиктовал всё, что вспомнишь из картотеки. Ясно?

– Да.

– Майор позаботится о твоём снабжении. Когда я прослушаю всё, что ты надиктуешь, тогда поговорим и об оплате, - успокоил подопечного. – Так что старайся, это в твоих интересах. Сейчас принесу магнитофон, научу пользоваться и приступай. И запомни, - предупредил, - кроме меня, никто не должен воспользоваться плёнкой. Отвечаешь головой. Всё. Жди.

– 11 –

Капитан ушёл. Итак – свершилось. Он и без Гевисмана вышел на американцев и добудет себе свободу сам. С Гевисманом, да и с рейдом к русским всякое могло случиться. Теперь же он сам хозяин своего положения. И никто не знает, что он русский. Да и не русский он вовсе. Наврал Гевисман. Он – немец и всегда будет немцем. Русским он быть не хочет. Пока капитан ходил за магнитофоном, Вилли успел переодеться и застелить постель. «Комфорт!» Хотелось посмотреть на себя в чужой форме со стороны, но зеркала не было, а в окно били прямые солнечные лучи, мешая отражению на стёклах.

Сосредоточившись, мысленно воспроизводя перед глазами неоднократно перелистанные досье и благодаря бога за дар хорошей памяти и точного фотографического зрительного запоминания текста, Вилли, не отвлекаясь, продиктовал на четыре большие ленты часовой продолжительности данные по десяти агентам. Приходилось часто останавливать ленту, чтобы упорядочить воспоминания, ещё и ещё раз перепроверяя мысленно: не перепутал ли он сведения по разным агентам, не забыл ли что или не придумал ли произвольно что лишнее. Это не была гладкая и ровная диктовка, это была изнуряющая и долгая работа с собственной памятью, которую он всё же закончил раньше назначенного срока, в три дня.

 И какое же его ждало разочарование, когда капитан, забрав ленты, принёс новые и заставил повторить диктовку заново. Вилли не смог сделать этого сразу. Опустошённый усталый мозг отказывался работать. Пришлось сделать перерыв на день. Всё это время ему приносили еду в комнату, и не ту бурду, что выковыривали солдаты из общего котла для военнопленных, а настоящую, сытную, с мясом, сыром, колбасой («будь она неладна»), настоящим кофе и даже с пивом. Вторая диктовка после отдыха далась легче. Затверженное при первой, легко отыскивалось в памяти и ложилось на ленту в той же последовательности и, может быть, в тех же выражениях, хотя он этого и не знал. Но в том, что записи будут идентичны и по своей сути, и по деталям, не сомневался. Он знал цену своей памяти, доверял ей, неоднократно убеждаясь в её безотказности.