Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Длинный стол, накрытый белой скатертью, теряется своими концами в белой туманной дымке. Он уставлен многочисленными тарелками. На тарелках – колбаса, нарезанная кружочками, одна колбаса. С одной стороны стола сидит Вилли, напротив – Гевисман и убитый пехотинец, тот самый, из дома-крепости. Эмма в тончайшем воздушном пеньюаре, с мягкой улыбкой на лице берёт полными белыми руками одну за другой тарелки со стола и кормит Гевисмана колбасой, вкладывая отдельными кружочками в широко открытый жующий рот. И ни кусочка Вилли. Он хочет попросить её, пожаловаться и не может произнести ни звука. Только поднимает руки и тянется через стол к Эмме. А та смотрит на него, всё так же улыбается, поглаживает Гевисмана по волосам, почти не касаясь их, и кормит, кормит, кормит колбасой. Невыносимо! Вилли всё тянется, тянется к ней, опрокидывая длинный белый стол, падает и тут же просыпается, свалившись со стула.

– Господин офицер, что с вами? – обеспокоенно спросил подошедший хозяин подвала.

– Ничего страшного. Просто неудачно проснулся.

Гауптштурмфюрер вышел в ту же слабо освещённую комнату, посмотрел на стол: колбасы уже не было. «Ну и чёрт с вами! Лавочники! Свиньи!»

– Так, где у вас выход во двор?

– Здесь, господин офицер, здесь, за ширмой, - с готовностью показал хозяин.

Он отодвинул цветастую ширму от стены и обнажил дверь, закрытую на короткий засов. Офицер сам отодвинул засов, толкнул дверь и вышел в неглубокую нишу с короткой цементной лестницей наверх. Не попрощавшись, поднялся по лестнице, услышал стук закрываемой двери и поспешный скрежет засова и увидел неширокий и захламлённый какими-то ящиками, коробками, разбросанными бумажными мешками двор с узким арочным выходом на улицу.

– 7-

Было ещё светло. Дождь кончился, но небо было затянуто сплошными свинцовыми облаками, быстро проплывающими над городом. Не раздумывая, гауптштурмфюрер пересёк двор, вышел на улицу и быстрым шагом, настраиваясь на долгий путь, пошёл по тротуару, обходя завалы из битого кирпича и бетона. Эта короткая улица была ещё сравнительно цела и должна была вывести его на знакомую Фридрихштрассе. Потом будут ещё несколько поперечных улиц и кварталов и, наконец, его дом с Эммой. И с ужином. А вдруг ей удалось добыть немного эрзац-колбасы?! Опять хотелось есть.

Короткая автоматная очередь заставила его метнуться с середины тротуара под укрытие домов. Как назло, вблизи не было ни одного подъезда, только кирпичные стены с высоко расположенными окнами. Пули, цвикая, прошли над головой и там, где они встретили тротуар, поднялись маленькие облачка пыли. Офицер не успел сделать и десятка шагов вдоль стен, как новая очередь заставила пригнуться, а потом побежать. Теперь пули стремились догнать его. Он упал, пропуская их над собой, и знал, что, поднявшись, будет неминуемо убит, не поднявшись – тоже. Тело отяжелело, голова и шея покрылись испариной. Оцепенев, он ждал последней очереди. И услышал.

Но ничего не произошло. Он жил. С трудом до его сознания дошло, что это не та очередь, которую он ждал, что взамен её длинно бил шмайссер. И тогда, рывком поднявшись, он бросился вперёд, туда, откуда слышался уверенный спасительный бой родного автомата, и бежал до тех пор, пока автомат не стал слышен рядом, над головой, в окне.

– Эй, СС, - услышал он весёлый крик, - кончай драпать, давай сюда, я на втором этаже, вход - дальше.

Гауптштурмфюрер увидел входную дверь, вбежал в подъезд и, разом потеряв все силы, остановился, прислонившись к стене. Сердце бешено колотилось, в голове гудело, испарина покрыла лоб, было мокро и липко под воротником, не хватало воздуха. Медленно возвращалось осознание случившегося. Снова Всевышний стал на его защиту. Зачем? Может быть, потому, что он лишний в этой драке? С трудом оторвавшись от стены, медленно поднялся по грязной лестнице на второй этаж, толкнул дверь в квартиру слева, она подалась, и он вошёл в тёмную маленькую переднюю, в конце которой была приоткрыта дверь в комнаты.

– Заходи, я здесь.

Гауптштурмфюрер отёр лицо и шею мягкой и, очевидно, пыльной шторой, свисавшей по краю двери, глубоко вздохнул и вошёл в комнату.

– О, оказывается, мы в одном звании, - сказал кто-то невидимый в глубине тёмной комнаты. – Привет, капитан. Ох, и смеялся бы ты, если бы видел, как извивался и скакал по тротуару. Хорошо, что я вовремя заметил, что и Иван смеётся, издевается над тобой. Он мог бы прошить тебя одной очередью, но решил поиграть как кот с мышкой. И доигрался. До сих пор вижу, как он падает из окна с улыбкой, так и не поняв, вероятно, как это вышло, что и стрелял он, и убит тоже он. Всё как в этой паскудной жизни. Кажется, вот она – цель. До Москвы на трамвае можно доехать, а в результате получили такого пинка под зад, что уже здесь, в Берлине, прячемся как крысы. Как тебе это нравится? Просрали наши генералы победу, пока делили кресты, портфели и места на победном параде. Хайль Гитлер! Плевать я хотел на Гитлера, если он отнял у меня мою маленькую победу. Кретин! Чёрт с ними! Располагайся, капитан. Ты куда бежал-то?

– Домой.

 Из темноты раздался хохот:

– Из школы удрал, что ли? Домой! Слово-то какое. Давно воюешь?

– Уже целый день.

– Ха-ха-ха, - ещё громче рассмеялся невидимый собеседник. – Уморил! Ты что, здесь просидел всю войну? Штабник? Из какого свинячьего ведомства?

– Из Абвера, - ответил Вилли послушно. – Работал старшим шифровальщиком. Спецшифровки и русские расшифровки. На фронт не отпустили, - оправдывался он, - хотя и просился, пока не отсидел за настойчивость на гауптвахте несколько дней.

– А почему ж тогда на тебе чёрная шкура? Да ещё и гауптштурмфюрер? Смотри-ка, и Крест новенький!

Армейский капитан в тёплой зимней шинели, тёплых яловых сапогах, ещё целых, и суконной пилотке с шерстяной подкладкой вышел из темноты и близко подошёл к пришельцу. Обветренное лицо капитана, покрытое серой щетиной, закаменело, светлые глаза смотрели с неприязнью. Уже в который раз за сегодняшний день Вилли почувствовал опасность от своих.

– Ты не поверишь, - объяснил он, - но всё это мне вчера дал Гитлер.

– Что?! Сам, что ли? – не поверил капитан.

– Да. Он даже руку мне жал.

Гауптштурмфюрера непроизвольно передёрнуло от почти осязаемого ощущения холодной и мокрой ладони вождя.

– За что ж он тебя так облагодетельствовал? – продолжал ядовито допрашивать капитан.

Вилли рассказал, как было дело.

– Ладно, - смягчился, наконец, спаситель. – Может быть, и не врёшь. Давай знакомиться. Виктор Кранц, пехота, как видишь.

– Вальтер Кремер. Вилли.

Они пожали друг другу руки.

– Так значит, ты всю войну просидел в Берлине?

– Я ж говорил, что несколько раз писал рапорта об отправке на фронт.

– Осёл! Чего ты там не видел? Ещё год назад я презирал таких как ты штабников, а теперь завидую.

Капитан прошёл в комнату, посмотрел в окно, резко подвинул к нему стол, положил большой ранец, открыл его.

– Хочешь жрать?

– Ещё как, - сознался Вилли.

– Тогда давай сюда, - пригласил Кранц. – У меня хорошие запасы. Трофеи войны, добытые в собственном тылу. Что тебе хотелось бы заглотить?

– Приличный кусок колбасы.

– Соображаешь, - одобрил Виктор, копаясь в своём мешке. – Ты получишь полкруга в награду за то, что не участвовал в этой вонючей бойне, и за то, что ты – первый нормальный человек, которого я встретил за последние годы. Ты получишь не крест и чёрный саван, чем наградил тебя говённый вождь, а настоящую краковскую колбасу. Что нужно сказать?

– Хайль Гитлер!

– Чтоб ты провалился со своим Гитлером! Мозги тебе всё же сумели заморочить.

– Извини. Спасибо.