Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1
Шрифт:
– Ну, чё ты выставилась посередь дороги, рыжая?
Баритональный голос шофёра был сиплым, вероятно, от чрезмерного курева и пыли, а тихим и спокойным, очевидно, от непроходимой усталости и притуплённости интереса к окружающему, от задушившей обыденности. Встреча на дороге для него была развлечением, первым в череде ожидаемых от поездки в город, что счастливо отвлекало от монотонной каторжной летней работы.
– Даванул бы невзначай – попортил бы портрет, лейтенант зараз бросил бы. Не видишь, везу котлеты для трудящегося народа?
В кузове машины, привязанные к жидким ограждающим жердям, стояли две понурые тощие и грязные коровёнки, не выказывающие никакого отношения к своей котлетной
– Их нельзя мотать-болтать: разволнуются, потеряют вес, придётся от тебя добавлять. Не испортить бы только котлеты рыжиной.
Он, сощурившись одним глазом от едкого дыма, слегка улыбался свободным краем губ, радуясь и своей плоской усталой остроте, и возможности покуражиться над потенциальными пассажирами, поманежить их, показывая, что они в его власти, стерпят всё, что он скажет, и значит, можно расслабиться, не особенно выбирать слова и выражения. Притягивал взгляд косой широкий бледный шрам, пересекающий загорелый лоб с редкими морщинами, затянутый тонкой гладкой перламутровой кожей, которая никогда не поддаётся загару, почти напрочь лишённая жировой основы.
– Как ты думаешь: станут работяги есть рыжие котлеты? – не унимался водитель, тщетно ожидая адекватной реакции. Но Зося молчала, терпеливо снося такие же тощие, как и его коровы, остроты возчика. Всё это не важно, второстепенно, не стоит внимания.
Смирившись с провалом неудавшегося розыгрыша и уже злясь, шофёр отрывисто спросил об очевидном:
– В город нацелились?
– Да, - спокойно ответила Зося, будто и не было обидной для неё подначки, будто разговор только начался. – Подвезёте?
Водитель ещё шире растянул рот к уху, противоположному от дымящегося потрескивающего и слюнявого окурка, и тягуче, наслаждаясь, наконец, своей властью, ответил, мстя за неудавшийся розыгрыш:
– Ага! Сейчас подвезу! Разогнался!
Он многозначительно помолчал, потом объяснил своё будто бы негативное отношение к ожиданной просьбе:
– А как ваши догонят да по шее накостыляют? Тебе до лампочки? Небось, из деревни-то тишком убёгли? А, лейтенант? Умыкнул красотку и таишься! Тебя ж везде достанут: она ж демаскирует – вся наличность в реперах. Бабка моя гуторила: рыжие беду и счастье носят поровну, только что кому достанется, никто не знает, кроме чёрта. Учти: у бога такие на учёте не состоят.
Он явно отдыхал с ними. Порой казалась видимой пелена усталости, спадавшая с перетружденных рук и плеч. Лицу возвращалась живость общительного и совсем ещё молодого парня.
– Никто никого не умыкнул, и никуда мы тайком не бежим, - серьёзно возразила Зося, не принимая игры.
Её нельзя было вывести из равновесия ничем, нельзя было сбить с цели. Она твёрдо знала одно: им надо в город. Всё, что этому сопутствовало, мало трогало. В молодом характере ещё не пообтесались жизнью максималистские углы, а в биополе совсем отсутствовали широкие уровни сентиментальности, чувства были чётко разграничены и разделены без всяких переходов настроения. Она терпеливо, как младшему, объясняла:
– Володя был в гостях у друга и возвращается в город, где будет работать. А я еду с ним, чтобы устроить жить у тёти.
Так и не успевший сказать в своё оправдание ни слова Владимир на молчаливый вопросительный взгляд шофёра только развёл руками, мол, всё сказано.
– Ладно, знакомые, садитесь в кабину, - разрешил, наконец, парень.
– Я – у окна, - непоколебимо уведомила Зося.
– Да садись ты рядом, не боись, - с досадой сказал шофёр, - я уже с ярмом. Вот и опять же моя бабка говаривала: рыжие – жаркие, а ты, я гляжу, поперёк бабкиного опыта – сосулька.
–
– А я никогда никого и ничего не боюсь, - отпарировала кремень-Зося, никак не желающая смягчиться. – Просто я люблю ветер и воздух.
Водитель раздумчиво перевёл взгляд с неё на Владимира.
– Ну, лейтенант! Если тебя когда угораздит выйти за неё замуж, мне тебя жаль!
– Замуж выходят девушки, - Зося была неумолима. – Женатым тем более надо об этом знать.
– Нет, жениться на тебе невозможно, можно только выйти замуж и терпеть бабу-мужа.
Не смущаясь, уверенная в себе девушка всё же оставила последнее слово за собой:
– Я предпочитаю равные браки. – И как об очевидном, добавила спокойно: - У нас с Володей, если случится, то будет так.
Парень нервно-восхищённо хохотнул и ещё раз оценивающе посмотрел на вырастающую укротительницу будущих мужей и смущённого Владимира, который не находил, что сказать, чтобы не обидеть и девушку, которая даёт ему кров и, как ему казалось, просто дурачится над шофёром, а потому не воспринимал всерьёз её последних слов, и водителя грузовика не рассердить, услугой которого они хотят воспользоваться. А тот, отчаявшись пробить броню Зоси и вывести лейтенанта из нейтралитета, сердито махнул рукой из кабины и стал удобно устраиваться за рулём.
– Да загружайтесь вы, как хотите, только быстрее, я и так с вами проваландался сколько. Не успею сбагрить доходяг, председатель самого сдаст.
И всё же не удержался, чтобы не зацепить гонористую девушку ещё раз:
– Не прищеми дверцей чего-нито, рыжая. Да не жмись к лейтенанту – простудишь.
Но Зося не отвечала. Главное сделано – они едут, и рядом с ней – её Володя. В этом она была твёрдо уверена.
– 8 -
Водитель плавно стронул машину с места и медленно повёл её, старательно объезжая рытвины и бугры, чтобы как можно меньше беспокоить двурогих смертников в их последнем пути к гильотине. Но молчать он не мог. Не мог и по характеру, и по специфике профессии, и потому, что тянуло в сон. Для чего же берут попутчиков, как не для того, чтобы выложиться без опаски незнакомым людям, с которыми, вероятнее всего, больше никогда не встретишься, да и самому послушать, как живут другие, сравнить себя с ними, может, кто и хуже, и то - в радость.
– Да, лейтенант, я вижу, ты уже и не пищишь, а только как мышь сам лезешь в пасть к змее. Всё равно я тебе завидую: ты видишь, что получишь, да и рыжая – девка не плохая, вырастет, обломается, справная баба будет в помощь. А я вот женился, а жену свою впервой увидел только на второй день после свадьбы.
Он замолчал, предвкушая удивлённые возгласы и расспросы, но дождался только обидной реплики от рыжей зануды:
– Пить надо меньше.
Нет, с этими нормально не побеседуешь, собой живут, отгородились от мира намертво, боятся поделиться радостью. Жизни ещё совсем не знают. Лейтенант – тоже. Разве война – это жизнь?
– Надо, - согласился водитель. – Я всегда согласный, - помолчал и добавил, - только потом.
Он шумно выплюнул окурок в окно, потянулся натруженной взмокшей от пота спиной и миролюбиво продолжил:
– Вернулся в 44-м в октябре из госпиталя подчистую, ещё сапёры с трофейниками збирали мины и броню усякую, а селяне перетаскивали с огородов, упрятанных в чащобах да середь болотин, усё, что осталось после наших и немцев. Тоска – смертная. Всё порушено, народ – одно бабьё, и усе на одно лицо и одного возраста: по виду – за пятьдесят. Никого не узнаю. Потом, правда, присмотрелся, стал различать, да ещё как!