Король боли

Соединить их было легко.

Сложнее оказалось найти любителю сдирать кожу — ту, что была бы его единственной.

Или женщине, которая согласна заниматься сексом только с плюшевым медведем — кого можно найти ей?

Оказалось, что извращения и странности совпадать не обязаны. Если бы все было так просто, хватило бы хорошей компьютерной программы и базы извращенцев, которая есть у владельца сети наши клубов, например. Но то, чем люди занимаются и кого хотят — не всегда совпадает с тем, что им на самом деле нужно, и кто им подойдет лучше всего. Иногда это очень, очень, очень разные вещи.

Та девушка с плюшевым медведем вышла замуж за того, кто любил сдирать кожу. Меньше всего я люблю рассказывать, как я с ним познакомилась, и чем это кончилось. Но сейчас у них трое детей, и я редко вижу такие счастливые пары.

Очень знаменитые счастливые пары. Тссссс…

В этом городе был один из самых уютных клубов сети, которую держит человек по имени Князь. Меня не было в базах, даже в самых секретных, даже в самых примитивных — для фейс-контроля. С тех пор, как я попросила стереть любые мои следы. Я уже давно не была Ингой Росси, этот паспорт я сожгла первым. Наши знали меня как Ing, а чужие мне не были нужны. С начала года я сменила десяток имен, забыв каждое из них.

Зато я знаю, где можно прочитать новый пароль для входа, который владелец прячет для тех, кто, как и я сейчас, не хочет светиться вообще.

Днем это место похоже на джентльменский клуб, а не гнездо разврата. Вычурная мебель, деревянные панели на стенах, мрамор, мозаика и толстые пушистые ковры под ногами.

Камин, у которого стоят два кресла с высокими спинками, круглый дубовый стол для карточных игр, библиотека со стеллажами до потолка и лесенками на колесиках, курительная комната с резными скамьями… Все очень чинно и благородно.

У Князя всегда так. Зайдешь в пустой клуб и не поймешь, что тут происходит вечерами.

А днем тут просто уютно. Сидеть у камина с толстостенной чашкой, смотреть на огонь и знать, что без моего разрешения здесь со мной никогда ничего не произойдет.

Ни сейчас…

Ни вечером, когда пустые тихие комнаты начнут заполнять самые странные личности в мире. Большинство в масках, как и я — моя тонкая кружевная, плотно прилегающая к коже. Не портит вид, но и не дает запомнить лицо.

Мне тут настолько хорошо, что я опрометчиво подумала о том, чтобы задержаться на несколько недель. Отдохнуть от вечной беготни. Постараться ни с кем не ложиться в постель и пить ромашковый чай, усмиряя желания. Может быть, так Он забудет обо мне.

Вряд ли, но чем черт не шутит.

Однажды мой мозгоправ, в далекие счастливые времена, когда я еще не привлекла внимание самого сильного и самого жестокого господина, сказал мне, качая головой:

— Как же сильно тебя должен был разочаровать наш мир, чтобы покой ты нашла там, где другие находят боль и остроту эмоций?

Я не стала тогда рассказывать ему подробности — что эти другие находят в боли. Тот же покой, только сильнее во сто крат, чем то, что я испытываю, сидя в кресле с чашкой чая и наблюдая за тем, как девушку в костюме монашки подвешивают к крюку в потолке комнаты, закрепляют на цепях и задирают одеяние до пояса. А потом по очереди шлепают ее по голому заду, засовывают пальцы в вагину, плюют в лицо, разрывают платье, чтобы оттянуть и выкрутить соски. И это только прелюдия, разогрев унижениями. Она хочет большего.

Кому-то даже пересказ испортил бы аппетит, а для меня это умиротворяющее зрелище.

Как же должен был разочаровать меня мир? Тот мир, где легко могут поцеловать без согласия, насильно вручить букет цветов и дежурить под окнами, не слыша слова «нет»? Из которого я сбежала сюда, где даже пинки кованым сапогом под зад — заранее согласованы и одобрены?

Как он должен разочаровать сам себя, если от этих пинков девочка вся сияет, а когда моей нормальной подруге вручили букет от бывшего, она побледнела так, будто увидела смерть?

Кто-то раскроил ножом платье монашки, оставив на ее теле тонкие красные полосы, из которых бисером сочилась кровь.

Мне почему-то захотелось подойти.

Серые, очень светлые, до белизны, глаза. Блаженно прикрытые, даже когда спины ее касается девятихвостая плеть. Сначала они распахиваются, тело дергается, а потом льются слезы.

Она здесь для всех. Любой может сделать с ней, что захочет. И удары плетей сменяются свистом розог, пока она не начинает трястись.

Я почему-то никак не могла отойти, хотя это все был совершенно не мой сорт травы.

Пока ее не сняли с цепей, укладывая животом на подлокотник кресла, чтобы сзади пристроился кто-то, прямо с размаху вонзившийся в ее тело. Она взвизгнула, распахнув рот буквой «О», а я почему-то почувствовала острое желание дать ей пощечину и не нашла причин удержаться.

Она поймала мою руку, едва та отдернулась от враз покрасневшей кожи и поцеловала ее, обняв опухшими от оплеух губами мой палец. Всего одно окрашенное острой болью, сексом и лаской касание…

Щелк.

Ах ты ж блин!

Я знаю.

Знаю, кто ей нужен.

Я встречалось с тем рыжеволосым парнем в столице. Он нечасто приходил в клубы, как говорят. Только на аукционы, потому что предпочитал девственниц. Где он зарабатывал такие бешеные деньги, чтобы скупать всех невинных ангелочков — дело не наше.

Но я точно знаю, что нужны ему вовсе не они. А эта развратная монашка, что закатывает сейчас глаза, пронзаемая механическим стержнем с дилдо на конце.

Черт знает, как оно работает… Но я уверена.

Поэтому перед тем, как она села в такси, усталая и закутанная в плед, я подошла и оставила ей «немую» визитку с телефонным номером — той симки, что стоит у меня в смартфоне сейчас.

На ней всего один значок — маленькое сердечко в углу. Уверена, девушка слышала обо мне.

Чего она точно не знает — что мне это почти так же нужно, как ей.

Увы — я не могу бросить на произвол судьбы уже сложившуюся, торкнувшую меня пару, пока не сведу их вместе, или кто-то из них не откажется от своей судьбы.

Конечно, я пробовала.

Зачем бы мне понадобилось даже тогда, когда за мной гоняется самый опасный психопат в мире, так рисковать, чтобы продолжать сводить людей? Я не принципиальная.

Обошлась бы и без их денег.

Но если я игнорирую зов, меня начинает накрывать. Все их желания — обоих! — и тоска являются ко мне и требуют того, чего мне никогда не хотелось. Боли, подчинения, связывания, криков до сорванного голоса, игл под кожей, укусов, тонких шпилек, которыми я могла бы пройтись по груди какого-нибудь мужчины… не мое. Но становится моим.