Король холопов

Старуха громко рыдала, а Мацек в ожидании ее ответа спокойно стоял и оглядывался по сторонам.

– А если меня тут застанут, – прибавил он со смехом, – тогда скажу, что пришел ради вас. Я надеюсь, что для вас не будет позором иметь такого любовника, как я.

Эта шутка еще больше возмутила Конрадову, и она с негодованием указала ему на дверь, но Боркович не трогался с места.

– Да ведь это безумие, – наконец, промолвила старая воспитательница, – ведь королева тут на виду у всех, и на нее столько любопытных глаз устремлено.

– Ну так что? – произнес Мацек. – Именно теперь самая удобная минута. Весь двор в гости ходит, как в чаду, от вина и веселья. Никому и в голову не придет мысль, чтобы кто-нибудь осмелился прокрасться к королеве. Скорее допустят, что Боркович, не найдя молодой, спьяна пошел развлекаться к старухе.

Напрасно Конрадова отказывалась и гнала его вон; он настаивал на своем.

– Я не уйду отсюда, пока не заручусь твоим обещанием, – произнес он, – я не понапрасну пришел сюда. Хотите, или не хотите, но вы должны мне помочь, иначе я расскажу историю о перстне, хоть бы даже пришлось на этом сломать себе шею.

В ответ на его слова продолжали раздаваться плач и вздохи старухи.

– Говорю тебе, – повторил он, – что король сегодня или завтра притворится больным и тайком уедет к своей любовнице Эсфири. Королева останется одна, и ты должна меня впустить к ней. Никакие твои просьбы не помогут, – прибавил он, – но я не дам себя прогнать. Вероятно, и она испугается, как и ты, и тоже не захочет, но ты передай ей все, что я тебе сказал.

– Однако, хороший же вы друг! – крикнула Конрадова. – Вы только за этим и вымолили перстень, чтобы потом с помощью его угрожать?

– Иначе зачем он мне понадобился бы? – расхохотался бесстыдно Мацек. – Разве я похож на немца или француза, которые из любви к женщине способны носить на груди какой-нибудь лоскуточек ленточки, полученный от нее в знак внимания? Для меня все женщины равны, – продолжал он с диким хохотом, –хотя она и королева, но для меня она женщина! А если она меня знать не захочет…

Боркович не докончил. Конрадова, подняв глаза, увидела его лицо, пылающее страстью, гневом и решительностью.

Дрожа от страха, она робко и отрывисто проговорила:

– Уходите отсюда… Уходите… Я сделаю, что смогу… Я переговорю с королевой. Пусть на вас падет вся ответственность…

Она пробормотала что-то невыразительно.

– Поговорите с ней, и чем скорее, тем лучше, – прибавил Мацек смело и настойчиво. – Передайте ей все, что я вам сказал. Я во что бы то ни стало должен с ней повидаться и ты, старуха, должна меня впустить к ней в отсутствие короля.

Конрадова снова начала плакать, закрыв лицо руками. Боркович, взглянув на нее, с пренебрежением махнул рукой и прибавил:

– Самое позднее это завтра. Слышишь, потому что я не уеду отсюда, пока не увижусь с королевой, а ждать я не намерен. Делай, как хочешь! За услугу я тебя вознагражу по-королевски, но если ты меня обманешь, то расправлюсь с тобой, как палач. Все знают, что я всегда все довожу до конца, а не останавливаюсь на полпути. Не забывай об этом!

Затем Боркович удалился из комнаты, не позаботившись принять какие-нибудь предосторожности, чтобы пройти незамеченным через апартаменты королевы. На лице его была выражена самоуверенность, как будто он ни минуты не сомневался в успехе своего дерзкого предприятия.

Лишь только дверь за ним захлопнулась, Конрадова вскочила, как будто ее кто-то толкнул, и в отчаянии начала метаться по комнате. Она хватала себя за голову, ломала руки и напрягала весь свой ум, чтобы придумать, каким способом ей отделаться от этого опасного человека. В это время кто-то смело постучал в дверь, и в комнату вошел королевский фаворит и подкоморий, Кохан Рава, которого Конрадова знала понаслышке. Свысока кивнув головой, с важностью человека, который приходит не с просьбой, а с приказанием, он проговорил:

– Король поручил мне передать вам…

Увидев заплаканные глаза и взволнованное лицо наперсницы, он не закончил начатой фразы и спросил ее:

– Что с вами случилось? Почему вы так взволнованны? Разве вам плохо при нашем дворе, или вы терпите у нас в чем-нибудь недостаток?

– Нет ничего, ничего, – быстро ответила Конрадова.

– У нас вам плакать не следует, – продолжал Кохан. – Наш король добр и милостив, он щедро награждает, но ему надо служить верно и не лицемерно. Вот слушайте.

При этих словах он начал оглядываться по комнате, нет ли в ней постороннего свидетеля.

– Послушайте, – повторил он, – наш король – не первой молодости. Свадебное торжество и приемы его утомили. Он нуждается в отдыхе, но никто не должен знать о том, что он оставил королеву одну. Пускай королева тоже отдохнет.

Он взглянул на Конрадову, которая побледнела.

– В этом нет ничего странного, – прибавил он, – только не нужно чтобы об этом узнали, а то, чего доброго, поднимут на смех. Поняли?

Вся дрожа, старуха кивнула головой.

– Сегодня? – спросила она.

– Сегодня или завтра, этого я не знаю, это как решит король, –произнес Рава, – предупредите только королеву, что в этом нет ничего обидного для нее, и что король к ней очень расположен.

Конрадова вторично кивнула головой в знак того, что она его поняла. Кохан однако, не ушел и остался, как бы собираясь еще что-то сказать. Он внимательно присматривался к старой наперснице, как будто стараясь разгадать мысли находившейся перед ним незнакомой женщины.

Его пытливый взгляд начал беспокоить старуху, и она повторила, что поступит так, как ей приказано.

– Наш пан, – прибавил он, – щедр и милостив, постарайтесь только заслужить его расположение, и вам будет хорошо.

Старая Конрадова, еще не оправившаяся от страха, испытанного ею при посещении Борковича, хотела как можно скорее избавиться и от этого неожиданного для нее посетителя; поэтому она лишь молча наклонила голову, придав всей своей фигуре покорный подобострастный вид.

В то время, как только что описанные нами события произошли в комнатах женского отделения королевы, она сама присматривалась в зале к танцам, отказавшись принимать в них участие. Веселье было в полном разгаре, и даже старики и более серьезные люди заразились общим примером и вспомнили свои молодые годы.