Король и Шут. Как в старой сказке
Шрифт:
Балу. Да-да, точно, вспомнил!
Леша. Играли абсолютно за бесплатно. Вот этот случай я запомнил на всю жизнь: что в столице мы ели черный хлеб, сало и зеленый лук и не ворчали. И это было как бы в порядке вещей, то есть не было такого: «Ну ни хера, охерели!», понимаешь?
Балу. Еда не была в списке необходимых вещей.
Леша. Ну да, это такое было отношение, знаешь, типа «ну поели и поели, а нет – так нет, хрен с ним». Еще я помню, как среди пришедших нарисовались слушатели в малиновых пиджаках, и между ними произошла ссора, или между этими ковбоями мотоциклетными. Помню, мы с Андрюхой вышли в туалет, а там раковина разбита и всё в кровище, и мы такие стоим в туалете
Балу. А ведь точно, блин! И звук потом еще на записи такой легкий был! Вот я не помню, ты ногой играл или палочкой?
Леша. Палочкой! Ну как ногой-то? Мне москвичи нашли «рабочий» барабан, хай-хэт. Педаль – дело серьезное, и никто не дал на пользование. Палочкой играл в том, как будто это была бочка. Умудрялся какими-то еще вариантами играть в тарелку, в крэш. У меня один был крэш, мне его дали (смеется).
Балу. Цирковой какой-то прям вариант.
Леша. Да ваще! Цирковой номер, да-да (смеется). Забавно!
Балу. Ты ж с нами два года почти играл?
Леша. Да, но вот еще гастролей-то я уже не помню, по-моему, их больше и не было в это время.
Перед поездкой в Москву я попросил у мамы денег и купил две кассеты «Сони», на которые мы и записали эти концерты. Позже эта запись стала одной из самых популярных среди наших поклонников. Где эти кассеты, сейчас сказать трудно, но, возможно, они еще всплывут. По-моему, одну взял послушать мой приятель Юрка Кулаков, а вторую Горшок, по его словам, отдал Сергею Фирсову для отправки в Лондон.
26. Панк-рок как образ жизни и наоборот
Если панк-рок – это свобода, то сознание – это смерть свободы.
И некоторым туда лучше не возвращаться.
Вот ты говоришь – правила. Нет? Не говоришь? Ну, пофиг. Думаешь.
Вот ты думаешь – правила. Конечно, они есть, и большинство из них надо соблюдать. Глупо, например, пытаться выделиться из толпы мирового сообщества бас-гитаристов, играя на расстроенном инструменте. Просто потому, что «так никто не делает». Во-первых, делают, а во-вторых… ну, ты понял. Всякому правилу свой фрукт.
Двор на улице Восстания. Санкт-Петербург, 28 августа 1993 года. Фото А. Настальской
Горшок во дворе на улице Восстания. Санкт-Петербург, 28 августа 1993 года. Фото А. Настальской
Тем более что у нас в стране все-таки скорее не правила, а традиции. И хоть пишет классик, что традиции – это единственное, что отличает нас от животных, но если традиции эти хреновые, то совсем уж скучно жить. Это я все к чему? К тому, что тем веселее и необычнее, когда кто-то, несмотря ни на что, пусть даже не нарочно, делает что-то, выходящее за рамки обыденности, и это ему сходит с рук. И поскольку для меня все, что я пишу, – не какие-то веселые истории, а просто жизнь, то вспоминать я буду все подряд, а ты сам смотри, что тут смешное, а что серьезное.
Дело было в TaMtAm’e. Как уже, наверно, всем известно, в этот по-настоящему свободный клуб ходили и панки, и растаманы, и алисоманы, и прочие аудиоманы, да и просто люди, любящие современную культуру. Повадились туда ходить и менты. Бывало, они приходили просто побегать. Придут, побегают такие – в масках,
с автоматами и бронекасках, да и домой пойдут. Надо помнить, что клуб находился на острове, и поэтому все, кто не успевал на метро или до развода мостов, ночевали на этом острове. А ведь ментам еще сдать оружие надо, помочь друг другу снять свои бронелифчики с запасными обоймами и так далее.Иногда они прибегали и загружали посетителей в воронки (сколько влезет) и увозили к себе в ментовку. Особую скуку их поведение наводило тем, что в последний год существования клуба они прибегали каждую неделю. То есть к ним начали относиться уже, как к мебели: на улице дождь, в зале накурено, пробежали менты…
После того как мне пару раз сунули под нос АКМ с подствольным гранатометом (с уже вставленной гранатой!), я понял, что мы с ментами не так уж и отличаемся. Они пьяные, я накуренный, и все мы рано или поздно смертны. Поэтому я решил никогда от них не прятаться по углам, тем более что с собой я никогда не ношу. Так что, как только начиналась облава, я брал пиво и садился на самое видное место, удобный такой подоконник прямо напротив входа. Менты забегают строем, первым делом видят этот подоконник и всех, кто на нем сидит, и бегут дальше, по темным углам. А всех, кто сидит на этом подоконнике, не трогают, потому что хватать первого встречного считалось неспортивным.
Балу гуляет у ТаМtАm’а
https://youtu.be/0noXI-6oZec
Так вот, однажды – шум, гам, крики, менты. Взяв пиво, я иду на свое любимое место, и что я вижу? Оно занято! Там сидят совершенно кислые Петя из группы «Внезапный птиц» со своим другом Выдающимся Композитором. А над ними, как коршуны, склонились омоновцы и пытаются о чем-то поговорить. Поскольку повернуться спиной и уйти означало присоединиться к тем, кто убегает от ментов, стою рядом. Типа в очереди, жду, когда Петя с другом и менты освободят мой подоконник. А омоновцы и так, и этак – ну никак не получается завязать сколь-нибудь внятный разговор с ребятами. Ну нет в данный момент их в этой вселенной, позвоните позже… Что же делать?
И вот вдруг открывает Петя глаза (условно) и говорит, тщательно копируя манеру Сида Барретта (то есть тихо, медленно и с большими паузами), показывая рукой на свой накладной карман на груди:
– В этом кармане двадцать пять доз кислоты. И если ты его тронешь, то получишь по башне.
Такие вот герои рок-н-ролла, а ты говоришь!
Кстати, еще историю вспомнил. О том, как Горшка не взяли в ментовку, и мы его долго потом этим стебали. Было это в другой уже день, хотя кто его знает.
Решили мы как-то с Горшком проехаться до отдела милиции на воронке. Ну и ментов с собой взяли, а что им пешком идти, что ли? Но не получилось. Рассказываю.
Очередная облава в ТаМtАm’е. Вывели менты на улицу народ из особо буйных, расставили у стенки и давай наручники надевать. А это довольно болезненная процедура. То есть тебе надели, и это довольно больно, и ты начинаешь орать. А мент так – щелк! – и еще на одну рисочку затянул. Это еще больнее, ты начинаешь еще громче орать, ибо это бессмысленная жестокость. А он – щелк! И еще. Короче, по ощущениям напоминает, как будто он ручку громкости поворачивает, пока ты сам не поймешь, что орать бессмысленно и можно только молча терпеть.
Ладно, надели всем наручники. Давай теперь людей в машины грузить. Людей-то, поди, много, а машин-то, поди, мало, во как! Набили воронки под завязку, и даже в два слоя, а на Горшке воронки уже кончились. Остался только «Жигуль», но там на заднем сиденье уже пятеро или шестеро в наручниках, и Горшок туда явно не влезал. Тогда мент с переднего сиденья говорит: «Садись ко мне на колени. Тут недалеко ехать»(что было правдой).
Горшок аж подпрыгнул от возмущения! Мол: «К тебе на колени, да ты че, пидор, что ли? Да ни за что!»