Король и Шут. Как в старой сказке

Тогда другой мент говорит: «Ну, раз так, то отдавай наручники!» И снимает с Горшка наручники, садится за руль, и мы все уезжаем. А Горшок в одиночестве остается.

Как мы потом его стебали по-дружески! Сначала я вывел тему, что Горшок настолько плохой панк, что его даже из ментовки выгнали, точнее, даже не взяли. А где-то через пару недель встречаю его у «Василеостровской» и говорю:

– Что ты за человек-то такой?

– А что такое? – отвечает он, не понимая, о чем речь.

– Довел человека до слез и «а что такое?».

– Кого? – пытается вспомнить Горшок.

– Как кого? – говорю. – Да парня того! Мы его потом утешали всей тусовкой!

– Да какого еще парня? Объясни, в чем дело! – Горшок видит, что я говорю серьезно, и начинает нервничать.

– Да что тут объяснять-то?! Думаешь, он после этого будет с тобой общаться? Нет, не будет! Так и просил передать: «В следующий раз даже не подойду к нему, пусть и не просится с нами».

– Да о чем вообще речь? – Горшок замечает смешинку в моих глазах, и я сдаюсь.

– Пацана, помнишь, обидел? «Не сяду к вам на колени, и все!» – кричал. Думаешь, почему он уехал? Обиделся! И больше, сказал, тебя забирать не будет, даже и не просись!

27. Зимняя феерия

(Притяжение прекрасного с последующим его разоблачением, или Невиданная феерия на Ржевке)

И время остановилось…

Из книги «Дневник наблюдений за осенью»

Внимание! Все жизненные ситуации, описанные в этой главе, выполнены профессионалами, не пытайтесь их повторить.

Дело было зимой. Не то чтобы зимой-зимой, с сугробами и вьюгой, а такой зимой, с солнцем и снегирями. То есть снег, конечно же, был, но как-то незаметно. Или, может, мы на него не обращали внимания в силу незамутненности сознания.

Сидели мы как-то с Горшком у меня дома и пили кислый чай. Делали мы это с утра, пока рабочий день в разгаре, и никто не может помешать двум эстетам насладиться вкусом Вселенной. А насладились мы хорошо, до полной ясности. Ну, то есть достигли такого состояния, когда вопросов больше не оставалось. А нам они и не нужны были в тот момент. Поэтому мы решили подняться у меня в парадной на последний, девятый этаж и выйти на крышу. Да, летом, имея навык и кое-какое устройство, можно было выйти на крышу практически любого дома в нашем микрорайоне, и мы даже ходили туда загорать. Но в тот момент была зима. Поэтому дверь на крышу была не то замурована, не то чем-то завалена, не то мы сами поняли, что не сезон. Одним словом, не пошли загорать.

Но это действие навело нас на мысль, что если мы переберемся в точно такое же место на девятом этаже, но в соседней парадной, то сможем навестить нашего друга Шурика Васильева. Который, напомню тебе, играл когда-то у нас в группе «Король и Шут».

Горшок на стадионе «Петровский», рок-фестиваль «Наполним небо добротой». Санкт-Петербург, 23 июня 1996 года. Фото Е. Ковалевой

Горшок на берегу Финского залива. Санкт-Петербург, 1998 год. Фото М. Лаписа

Переместились. Зашли. Шурик попенял нам на наш стеклянный до прозрачности вид и предложил покурить, дабы хотя бы немного приблизиться к его реальности. Мы и покурили. Хорошо так покурили. И, естественно, разговор зашел об искусстве. Или об астралах, точно не помню, но, судя по дальнейшим событиям, все же об искусстве. Точно я сказать не могу, поскольку поглядел в окно и немного отвлекся. На улице было совершенно белое изображение. Белый снег лежал на черно-серых домах, на серо-черной земле. Черно-серые люди шли по своим серо-черным тропинкам. И ни одного цветного пятна. Хотя, повторюсь, возможно, все дело было в восприятии. Но солнце! Какое же было солнце. Нет, день не был ярким и солнечным, скорее он был облачным. Но солнце было. Где-то там, за облаками, пусть его и не было видно, но само его наличие, пусть даже это был просто небольшой намек, но где-то там, за облаками, солнце было. И это дарило надежду. Надежду, что когда-нибудь мы, то есть все люди, сможем еще раз увидеть отблеск того волшебного и прекрасного, что уже видели когда-то, хоть и не помним когда.

И вот, решив поделиться этим наблюдением с друзьями, я повернулся к ним, чтобы ненавязчиво и незаметно влиться в дискуссию.

– Куда ушли те времена, брат? – сказал Вася, видимо, в продолжение какой-то своей мысли.

– Чтобы что-то началось, сначала должно что-то закончиться, – ответил Горшок.

«Надо быть более социальным, не отделяться от коллектива и участвовать в общественной жизни», – подумал я. И чтобы не переспрашивать, о чем речь, и даже как-то повысить планку дискуссии, сказал:

– Вот мы сидим тут, обсуждаем всякое. Культура, музыка, ее влияние. А между тем живем мы в одном из самых прекрасных городов. Тут куда ни плюнь – музей, куда ни глянь – Малый зал консерватории имени Глинки (я как раз там был недавно). А мы? Мы сидим в этих новостройках и ничего не видим! Вот родился бы ты, Вася, не в Питере, а в Саранске, небось не вылезал бы из музеев.

– Мы в Эрмитаже жили почти два года, – как бы даже в оправдание своего существования сказал Горшок.

– Да. И что? Мы ходили на выставки и вернисажи?

– Кстати, иногда, – вспомнил Горшок.

– Мало! – на этом моя отсутствующая мысль закончилась.

– А давайте не будем откладывать на потом и прямо сейчас поедем в Эрмитаж. У нас утро, рабочий день, так что народу будет немного, – сказал Шурик Васильев как самый деятельный среди нас.

– Ну, так это заморочка, – чуть ли не хором сказали мы с Горшком, поскольку были реалистами.

– Если мы не пойдем сейчас, то не пойдем никогда и так и будем всю жизнь «собираться»! – отрезал Вася, поскольку на тот момент являлся большим реалистом, чем мы с Горшком вместе взятые.

Короче, после коротких и недолгих споров мы решили покурить как следует и ехать.

(Помнишь анекдот советских времен? Стоят два еврея, разговаривают. Подходит третий и говорит: «Не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо!»)

Так и мы. Решили ехать в Эрмитаж, благо прямо от нашего дома ходил троллейбус номер 22 до Дворцовой, где он (Эрмитаж, не троллейбус) и находился.

Не без приключений мы оделись и вышли на улицу. И даже погрузились, пропустив два или три, в троллейбус. Скажу тебе прямо, очень нелегко ходить, когда голова твоя чиста, пуста и мыслей нет. А, например, ногами ты управлять не можешь. То есть можешь, но надо отдать приказ в голове, он должен дойти по спине до ног, и уже где-то там, внизу, в ногах, что-то происходит. Причем ты можешь наблюдать и сам процесс рождения этого сигнала, и его путешествие по столбу спинного мозга. И все это происходит так неспешно и забавно, что в голове у тебя успевают пробежать тысячи мыслей, и ты успеваешь и с друзьями перекинуться парой слов, и чуть ли не заскучать. И когда потом, спустя какое-то время, до ног доходит приказ идти или совершить поворот, то ты начинаешь искренне восхищаться своим организмом! Ты уже забыл о том, какой приказ мозг отдал ногам, а он еще помнит. Это удивительно. Но не будем углубляться в это, а то мало ли что.

Погрузив свои тела в салон троллейбуса, мы долго (все эти «долго» довольно условны, поскольку именно на этом троллейбусе мы проехали хоть и длинную, но одну остановку) стояли, но потом решили присесть. Присели, расслабились и только тут обратили внимание, что все это время с нами разговаривает какой-то мужик. Точнее, с кем-то из нас. Еще помню, холодно так было, а я уже присел так удобно, и вообще не до этого. Тут за окно не успеваешь смотреть, столько интересного, а они с кем-то еще беседуют. Вот странные люди!