Король и Шут

Весь город взорвался одобрительными возгласами.

— Молодец, шут!

— Во дает!

— Генерал, снимай медали! Уделал тебя дурак!

На помосте появился глашатай, который еще не пришел в себя, он только посмотрел в сторону королевской ложи, получил знак одобрения и попытался перекричать ликующую толпу.

— Королевский указ! Поскольку шут выиграл спор с Министром, последнему надлежит не позднее девятнадцати часов временно сдать свои обязанности заместителю, который будет назначен государем, а самому явиться в караульное помещение и поступить в распоряжение дежурного офицера. Подписано Генрихом, правителем Серединных Земель, — жители Броумена заулюлюкали и захлопали в ладоши. Сам бирич тоже улыбнулся, но в ладонь, и завершил мероприятие. — Разойдись!

Толпа начала редеть. Величественные супруги покинули свою ложу, да и знать возвратилась во дворец, чтобы заняться обсуждением увиденного. На помосте появились рабочие, которые под руководством Даниэля-мастера принялись разбирать механизм. Прохор обнял изобретателя и прошептал ему на ухо.

— Спасибо, что помог, дружище.

— Пара пустяков. Без твоей идеи ничего бы не вышло, — ответил тот и кивнул в сторону.

Шут проследил направление. На опустевшей площади стоял Генерал. Его некогда расправленные плечи сейчас ссутулились, а руки безжизненно висели вдоль туловища. Он явно не ожидал такого поворота событий. Прохор вздохнул, надел свой колпак и, спрыгнув с помоста, подошел к Министру.

— Не переживай ты так. Ну подумаешь, проиграл. Мы же не на твое годовое жалование спорили!

Генерал шмыгнул носом.

— Да уж лучше бы на него! Позор-то какой… — Он вздохнул.

— Королеве спасибо скажи, это ее идея, не моя, — шут пожал плечами.

— Да неможно молнию поймать! — воскликнул униженный вельможа. — Не-мож-но! Тебе этот увалень помог. Это не честно! Шарлатаны!

— Тс… — Прохор приложил палец к губам, призывая Министра к тишине. — Неубедительный довод. Десятки людей видели, что молния сверкала в моей сумке. Прими это достойно. Ладно, пойду я, — весельчак похлопал будущего дозорного по плечу, — Генрих заждался, да и проголодался я чего-то. Спокойного дежурства!

И шут, смеясь на всю площадь, побежал в сторону ворот.

Глава седьмая

Вечером в таверне народу собралось в два раза больше, чем обычно. Хозяину пришлось даже убрать несколько столов, но гости не возражали, можно и постоять, тем более что так больше войдет еды и пива, а это выгодно и самому владельцу заведения. Мадлен, жена хозяина, лавировала между посетителями с подносом, уставленным кружками, словно каравелла между рифов. Все в один голос обсуждали сегодняшнее событие, более того, каждый считал своим долгом подойти к столику, за которым сидел шут, чокнуться с ним и хлопнуть по плечу, словно они с Прохором закадычные друзья. Хмельной балагур стойко терпел и натужно улыбался. На его счастье на маленькой сцене появились музыканты и отвлекли от шута внимание. Артисты взяли в руки инструменты и начали играть. Дрон приветливо помахал гостям харчевни, а Михась улыбнулся в свойственной ему манере и затянул песню, которая дюже походило на ту, что исполнялась днем на площади. К тому же главным героем в обеих был один и тот же человек, но об этом знали только музыканты и сам шут. Прохор пригорюнился, прислонился к стене и стал слушать.

Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! Дул сильный ветер, крыши рвал, и, несмотря на поздний час, в округе вряд ли кто-то спал — стихия не на шутку разошлась. Но, вдруг, какой-то парень с криком побежал и принялся махать метлой: — Ах, ветер-негодяй, ты спать мне помешал, а ну-ка выходи на бой! Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! И ветер закружился, заметался и ели начал с корнем рвать. Откуда этот сумасшедший взялся, что хочет с ветром воевать?! Но парень не сдавался и метлой махал, и удалялся вглубь полей. И впрямь неплохо с ветром воевал, но ветер становился злей. Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу! Но, вдруг, метла со свистом улетела прочь, и храбрый парень вслед за ней, а после этого спокойней стала ночь — исчез во мраке дуралей. Его под утро пастухи нашли в стогу — он очень крепко спал, а ветер песни напевал ему и кудри ласково трепал. Я ведь не из робких, все мне по плечу. Сильный я и ловкий, ветра проучу!

Едва песня закончилась, рядом с весельчаком, который сейчас таковым не выглядел, сел Даниэль.

— У тебя такой вид, будто ты сейчас расплачешься, — и он ополовинил кружку.

— Знаешь, — вздохнул шут, — ведь эта песня про меня. Об этом мало кто ведает: только я, да они, — и Прохор кивнул в сторону музыкантов. — Возьми еще пива, я расскажу и тебе.

Мастер щелкнул пальцами и крикнул.

— Женщина, еще два пива, мне и моему другу!

Уже через мгновение Мадлен поставила на стол желаемое. Музыканты заиграли песню про веселых троллей, подвыпившие посетители таверны сорвались в пого, а шут, опустошив одну кружку и пригубив из второй, подвинулся к изобретателю и начал свой рассказ.

— Давным-давно, в далекой стране жил-был маленький мальчик. Его имя тебе знать не обязательно, ибо оно ничего не значит и сути рассказа не меняет. Кем были его родители — он не знал. Жил с бабкой и дедом, родными или нет, неизвестно, но относились они к мальчонке, как к кровному. Рос паренек сорвиголовой, вечно встревал во всякие неприятности, за что получал тумаков от соседей по деревне. Старики души в нем не чаяли, но временами доставалось и от них рыжему непоседе. Дед с бабкой научили внука разным наукам, какими сами владели, хотя и науками их назвать сложно. Узнал мальчонка грамоту, счет освоил, по дому дела мог делать, в огороде и в полях всякое. В общем, не пропал бы, когда вырос. Любил пацаненок своих стариков. И вот однажды произошла беда. Дед Федот поехал на ярмарку, чтобы продать там кое-какие игрушки-безделушки, что мастерил по вечерам из дерева, вырезал, ловко орудуя ножами. Так вот, уехал старик и обещался вернуться к вечеру, но он не объявился ни вечером, ни на ночь глядя, ни утром. Федот не приехал вовсе. Старуха с внуком забеспокоились, попросили старосту съездить в город, вдруг дед застрял в каком-нибудь кабаке, хоть такого за ним и не замечалось. Но тот вернулся раньше и привез ужасные вести. Он нашел перевернутую телегу и то, что осталось от старика. Его задрал волк, — шут на мгновение замолчал и смахнул набежавшую слезу. — Серый не тронул кобылу, ведь та может копытом зашибить, а дед оказался легкой добычей. Эх, жаль, что Федот забыл дома ружьё! В общем, остался паренек с бабкой. А что они могли без твердой мужской руки? Мальчишка слишком слаб для физического труда, а одного желания мало в столь юном возрасте. Ни тебе поле вспахать, ничего другого. И пришлось пареньку стать душевнобольным. Ты же знаешь, что блаженным полагается помощь. Так вот, рыжий хитрец даже бабке ничего не сказал. Та подумала, что внучек свихнулся после потери деда, и пошла к старосте. Тот, сперва, не поверил, а после сам убедился: то мальчишка скакал по двору на четырех конечностях и лаял, как собака, то прикидывался свиньей и валялся в лужах, громко хрюкая. Пришлось старейшине каждый месяц выдавать старухе деньги на содержание безумца. И вот однажды, — Прохор перевел дух, опустошил кружку и продолжил. Даниэль сидел, положив подбородок на ладони, и внимательно слушал, не обращая внимание на царящие вокруг веселье. — Как-то ночью налетела на деревню гроза, страшная такая, каких не видали в этих краях уже лет сто. Мальчишка слишком заигрался в дурачка и решил, что ему можно все. Так вот, он схватил в сенях метлу и выскочил в поле. Рыжеволосый дуралей бегал в кукурузе взад-вперед и горланил на всю округу, что лучше него никто не сможет воевать с ветром. Селяне смотрели на все это безрассудство из окон своих изб и только смеялись. А гроза, тем временем, усиливалась. Видать, стихия разозлилась и так ударила, что народ с даже закрыл ставни, чтоб окна не побило. И вот с неба опустилась гигантская воронка, какая бывает на реке, там, где омут, и поглотила мальчишку. Одна метла и осталась. Больше рыжего весельчака в тех краях никогда не видели.

— И куда он делся? — с тоской спросил мастер, тяжело вздыхая.

— Унесло ветром за тридевять земель. Через два дня его под вечер пастухи нашли в стогу, спящего. Накормили, попытались выяснить, кто он такой да откуда, а тот по привычке стал дурачиться. Его отвели к начальнику гвардейцев. Короче, стал он шутом при дворе, потом вырос мальчик и поумнел. Вот такая история, — закончил шут.

— Грустная. Мне даже выпить захотелось.

— Поддерживаю, — и Прохор подал знак Мадлен. Женщина обернулась в считанные мгновения. — Когда электричество будет? Ведь деньги-то тебе казначей лично принес.

— Ночью закончим жилы тянуть через улицу. Думаю, завтра-послезавтра уже можно будет убирать масляные лампы, — мастер закинул в рот горсть сухарей и громко захрустел.

— Посмотрим…

Таверна практически опустела. Завсегдатаи разошлись, остались лишь артисты, Прохор с Даниэлем, да несколько забулдыг, что мирно сопели, уткнувшись носами в столы. Хозяин заведения протирал полотенцем кружки, а его жена убиралась в зале, составляя грязную посуду на тележку. Музыканты сидели на сцене кружком и тихонько наигрывали, не обращая внимания на то, что их никто не слушает. Дрон храпел, прислонившись к стене, а Михась, пересчитывая заработанные монеты, в полголоса пел.

Стал колдун одержим вдруг злом, чтобы спасти душу его, решили мы всем селом с ним сотворить кое-чего… Помню ярость безумных глаз. Он не скрывал злобу свою, он всех ненавидел нас. — Да, я вернусь, слово даю! Он до конца довёл свою жуткую роль: смеялся в огне, не чувствуя боль. Людей не покидал панический страх, даже когда ветер унес его прах и развеял по просторам… Первой жертвой священник был, я обо всем летопись вел. Ветер его убил, а если точнее, до смерти довел. И каждый год отныне в этот же день мы находили мертвых людей. Возможно, в черном списке был и я, но почему-то ветер не трогал меня и не выпускал из дома…. Я помню тот момент, когда из огня яростный взгляд пал на меня, и я искал спасенье в крепком вине от историй, что ветер рассказывал мне. — Я буду жить, — кричал он, — вечно! Вечно! Будешь писать ты про меня! Ты будешь мне служить вечно! Вечно!  Как не ушёл я от огня — ты не скроешься от ветра!

До рассвета оставалось совсем ничего, когда в таверну буквально влетела, едва не вырвав с корнем дверь, перепуганная и бледная, как сама смерть, старуха, которая привлекла к себе внимание немногочисленных посетителей.

— Люди добрые, — тяжело дышала старуха, — спасите-помогите, на вас одна надёжа осталась!

— Что случилось, мать? — спросил Прохор, отставляя кружку.

— Мертвяк на кладбище поднялся!

После этих слов даже пьяный в доску толстяк оторвал голову от стола. Музыканты перестали играть. Шут закашлялся.