Король и Шут

Государь с супругой подошли к королевской ложе, что располагалась в Главной башне. Шут раздвинул перед ними красный бархатный полог, а гвардейцы, стоявшие с двух сторон у входа, ударили каблуками и вздернули подбородки.

— Прошу, — шут откланялся в свойственной только ему манере, склонившись до пола. Бубенцы на его колпаке звякнули. — Разрешите мне удалиться?

— Ступай, — ответил Генрих и жестом предложил Изольде занять свое место.

Прохор еще раз совершил ритуал поклона и поспешил на улицу.

Небеса угрюмо хмурились, скрывая солнце за седыми облаками. Но оно и лучше. При ярком свете не все смогут увидеть то, что приготовил Прохор, а именно — молнию. Зря, что ли, он пол ночи гонялся за ней по полям и лесам под проливным дождем на виду у тысячи горожан, которые сейчас стягивались на площадь со всех сторон?! Он не смеет их разочаровывать. Да и сам будет глупо выглядеть, если скажет, что у него ничего не вышло. А оправдываться, мол, дурак, что с меня взять — все равно, что подписать самому себе приговор. Уважать перестанут, будут шпынять налево и направо все, кому не лень. Тут уж лучше сразу в петлю влезть. Нет уж, господа любезные, извольте видеть — шут свое слово держит. Трепещите, неверующие! Кто тут против меня спорил? Готовь кошельки, подставляй лбы для шелобанов! Шут ехидно улыбался и продирался сквозь шумящую толпу к помосту, на котором, сокрытое от глаз огромным серым полотном, находилось огромное нечто. Там же, помимо глашатая, стояли и музыканты.

Прохор поднялся по скрипучим деревянным ступеням и осмотрелся. Тысячи глаз устремлены на него, все жаждут чуда. Под королевским балконом, в амфитеатре, где сидела дворцовая знать, шут заметил Министра, который нервно ерзал. Еще бы! Судя по всему, предстоит ему семидневное дежурство в карауле. Бродить ему по ночному городу, подчиняться младшему по званию офицеру и подбирать на улице пьянчуг. Вот смеху-то будет и разговоров!

Глашатай посмотрел в сторону королевской ложи. Генрих дал отмашку, и бирич начал свою речь, развернув свиток. Народ превратился в слух.

— Жители Броумена! Поприветствуйте Короля и Королеву! — толпа взорвалась криками, в воздух полетели шапки. Дворцовая знать, разодетая в свои лучшие платья, поднялась с мест и поклонилась. Супружеская чета рассыпались в воздушных поцелуях. Герольд, поправив берет, продолжил. — Как уже объявлялось вчера, между Главным Министром и королевским шутом состоялся спор, в котором дурак обязался изловчиться и поймать молнию. Генерал же, в случае успеха, поклялся заступить в ночной дозор сроком на семь дней. Вы не поверите, но нашему хохмачу это удалось! Ей-ей, сам видел. Многие из вас вживую могли наблюдать ночью эту чудесную охоту, а тех, кто не видел, просветят наши музыканты.

Глашатай отошел в сторону, уступив место артистам. Виртуозы скрипок и мандолин коротко поклонились сначала королевской чете, а потом и толпе, которая начала улюлюкать. Дрон радостно помахал руками.

— Привет вам, друзья и братья! — прокричал он. — Ну и сестры тоже. Э-хей!

Получив отмашку, Яков, Рене и Бал ударили по струнам. Мария ловко заводила своим смычком, а Сандро застучал бубном о ладонь. Взъерошенный Михась закружил в дикой пляске и запел на пару с Дроном.

Грохочет гром, сверкает молния в ночи, а на холме стоит безумец и кричит: — Сейчас поймаю тебя в сумку, и сверкать ты будешь в ней. Мне так хочется, чтоб стала ты моей! То парень к лесу мчится, то к полю, то к ручью. Все поймать стремится молнию! Весь сельский люд смотреть на это выходил, как на холме безумец бегал и чудил. Он, видно, в ссоре с головою, видно, сам себе он враг! Надо ж выдумать такое — во дурак! То парень к лесу мчится, то к полю, то к ручью. Все поймать стремится молнию! Утром по сельской дороге медленно шел ночной герой: весь лохматый и седой, и улыбался… То парень к лесу мчится, то к полю, то к ручью. Все поймать стремится молнию!

Когда песня закончилась, толпа взревела! Что тут говорить, если даже сама королева, которая не любила подобные песнопения, а предпочитала легкие мелодии клавесина, захлопала в ладони, затянутые в кружевные перчатки. Шут вылез из-под полотна и в полголоса спросил у Михася.

— А почему это я седой у тебя в песне? Вроде, как был рыжим, так и остался.

Тот кивнул в сторону улыбающегося Дрона.

— Ему спасибо скажи, другой рифмы не нашел. Мы думали, что тебе понравится.

Прохор похлопал певца по плечу.

— Не переживайте, все нормально. Я аж прослезился, — и он театрально утер несуществующую слезу «ухом» своего колпака. — Мне ваша помощь понадобится, буквально на чуть-чуть. Не откажете?

— Как можно?! — гаркнул шуту в ухо «одноглазый» Рене. — Мы за любую смуту, кроме голодовки! Да, други?

Музыканты согласно закивали.

— Ну и ладушки.

Тем временем толпа перестала гудеть, внимая голосу глашатая, который горланил на всю площадь.

— Итак, пусть господин дурак предоставит на суд праведный свое доказательство.

Прохор подошел к краю помоста и показал людям открытую торбу. Первые ряды ахнули, увидев фиолетовые искры, прыгающие внутри черной утробы.

— Нам-то покажи!

— Не видно ни зги, чтоб тебя!

Прохор поднял вверх руки, призывая люд к тишине. Даже ветер перестал хлопать флагами на шпилях башен. Вороны и голуби притихли, собаки перестали тявкать.

— Почтеннейшая публика, — шут стянул колпак, — Я действительно изловил молнию. Вот она, тут, в сумке, и сейчас я выпущу ее на свободу, потому как опасно хранить при себе такой сувенир. Не беспокойтесь, все увидят!

Толпа загудела, но на этот раз одобрительно. Кто-то прокричал.

— Давай, не томи уже, работа стоит!

Ему ответили старой поговоркой. По площади прокатился смех. Шут что-то сказал музыкантам, и те сдернули полотно, под которым скрывалась странного вида конструкция. Такого еще в Броумене не видали: два огромных колеса, отороченных жестяными лисами, висевших параллельно друг другу на большой станине, а по бокам у них имелись десятки шестерней и воротки, как на водяных колодцах. Вся конструкция опутывалась металлическими жилами и возвышалась на три человеческих роста, заканчиваясь железным штырем.

По команде Прохора музыканты кинулись к колесам, ухватились двумя руками за воротки и принялись их крутить, пробуждая тем самым ото сна весь механизм. Шут же демонстративно бросил свою торбу между вертикальных жерновов, которые терлись о ворс ковра, лежавшего на помосте. И тут толпа открыла рот! Более того, Главный, он же и единственный, Министр встал со своего места и, цепляясь саблей за дамские платья, побрел к помосту, словно сомнамбула. Между затянутыми в железо тонкой раскатки боковинами колес запрыгали мириады искр, которые хорошо были видны всем, кто собрался на площади. Искры сплетались в тонкие нити, образуя мерцающую вязь. Шут довольно потирал ладони и подбадривал артистов.

— Быстрее крутите! Сильнее! — музыкантам повезло меньше всех. Они не видели абсолютно ничего, вид на чудо загораживали гигантские диски, зато очень хорошо слышал треск воздуха между ними. Прохор мысленно прочитал молитву какому-то своему богу и крикнул. — Смотрите, жители Броумена, и не говорите потом, что не видели!

Он подбежал к механизму, приказал музыкантам отойти в сторону, что те покорно и с радостью исполнили, и соединил специально приготовленным железным крюком оба колеса. Сине-фиолетовая вязь опутала всю странную конструкцию и стала подниматься по штырю. Треск усилился. Дворцовая знать, впрочем, как и королевская чета, поднялись со своих мест. Толпа онемела. На мгновенье над площадью воцарилась гробовая тишина, но в следующий миг раздался оглушительный раскат грома, и с конца штыря в серое небо сорвалась ослепительной красоты молния и затерялась в облаках.