Король медвежатников

Постояв немного, Савелий постучал в дверь тростью. Получилось громко. Оно и понятно — арочные своды, а они очень хорошо проводят звук. Никто не отозвался. Савелий решил побеспокоить хозяина еще раз, еще более громким стуком. Размеренные ритмичные удары, не уместившись в тесном пространстве, радостно вылетели наружу.

— Мсье, — громко произнес Родионов. — У меня к вам есть разговор. Я знаю, что вы находитесь в комнате. Откройте, пожалуйста, дверь. Это очень важно для вас.

Раздался скрип, осторожный и продолжительный. Хозяин комнаты топтался у порога и, очевидно, терзался сомнениями, стоит ли открывать дверь незваному гостю.

— Право, мсье, вы такой нерешительный, — удивленно сказал Савелий. — Мне даже слышно ваше дыхание. Я к вам приехал с противоположного конца города.

Негромко щелкнул замок, и через щель Родионов увидел испуганную физиономию. Его глаза никак не желали сконцентрироваться в одном месте и блуждали от одного предмета к другому.

— Чем могу быть полезен?

На мгновение взгляд незнакомца задержался на трости, которую Савелий сжимал в правой руке, а потом вновь куда-то воспарил.

— Мне бы хотелось, чтобы вы написали для меня картину.

Лицо художника, еще минуту назад растерянное, теперь покрылось болезненной бледностью. Это продолжалось всего лишь мгновение, он все-таки сумел совладать с собой и, проглотив горькую слюну, сдержанно поинтересовался:

— Мсье, с чего вы взяли, что я художник?

Теперь его взгляд был нацелен в переносицу Савелия. Он разглядывал его с таким интересом, как будто хотел запечатлеть его в памяти навечно.

Родионов усмехнулся, не спрашивая разрешения, перешагнул порог, как бы случайно потеснив художника, и ответил:

— А вы взгляните на свои руки! На них же остались следы краски.

— Верно, но…

— Никто в округе не знает, что вы художник, и сами вы сюда перебрались совсем недавно. Вы это хотели сказать?

Художник уже полностью овладел собой. Взяв со стола перепачканную ветошь, он старательно, не пропуская ни одного пальца, вытер краску.

— Предположим… Так какую картину вы бы предпочли? У меня в наличии имеются некоторые невостребованные экземпляры. Могу предложить их вам. Прошу вас. — Художник широко взмахнул рукой, как если бы приглашал не в тесную комнату с ободранными обоями, а в знаменитую галерею, стены которой украшены шедеврами.

Подрамник, чистые холсты, тюбики краски, кисти…

Вдоль стен небольшие эскизы, выполненные маслом. И еще устойчивый запах краски, которым, казалось, был пропитан не только воздух мастерской, но даже ее стены.

Савелий долгим взглядом обвел помещение.

— Значит, это и есть ваша мастерская?

При этом в его глазах было столько понимания, что и без слов становилось ясно, что он проникся осознанием того, что находится в святая святых художника. Для постороннего взгляда увиденное выглядело хаосом: нагромождение холстов, обломков каких-то предметов, множество выжатых тюбиков из-под краски, разбросанных по всему полу. Но художнику, с его воображением, все это видится совершенно другими глазами. Постороннему наблюдателю совершенно невдомек, что художник не способен творить без подобного хаоса. Для него это что-то вроде творческой подпитки. Настоящий художник не может творить без продуманного беспорядка, который является дополнением к его картинам.

А возможно, и источником вдохновения!

Савелий прекрасно понимал это, а потому на его лице застыла печать искреннего восхищения перед талантом и деяниями настоящего мастера.

— Да, — продолжил художник, — можно было бы присмотреть что-нибудь получше, но сейчас я испытываю некоторые финансовые затруднения. — Взгляд его снова вильнул. Он рассеянно улыбнулся: — Но в ближайшие дни мое положение значительно поправится. Итак, что вы желаете? — перешел он на официальный тон.

— Для начала позвольте представиться… Савелий Родионов, меценат.

— Жан Дидро. — Художник слегка наклонил голову. — У вас в роду русские корни, мсье?

Савелий Родионов сдержанно улыбнулся:

— Я и сам русский.

— Вот как? — искренне удивился француз. — У вас совершенно нет акцента.

На этот раз его взгляд не блуждал. Савелий готов был поклясться, что в этот момент Дидро внимательно изучает его. Слегка улыбнувшись, Савелий сказал:

— Просто я очень стараюсь. Знаете, мне нужна картина со сценами Страшного суда.

— Это какая же, мсье? — пожал плечами художник. — Их много, назовите мне автора, и я постараюсь скопировать ее для вас.

Разговор предстоял долгий. Жаль, если Жан Дидро этого не почувствовал. Глянув в угол, Савелий увидел стул. Придирчиво осмотрел его на предмет краски и, заметив, что он чист, не считая обыкновенной пыли, что обязательно присутствует в подобных помещениях, отряхнул сиденье и удобно расположился, закинув ногу за ногу.

Взгляд Дидро, и без того шальной, выглядел теперь и вовсе затравленным. Тем не менее художник сделал вид, что ровным счетом ничего не произошло. Устроился на свободном стуле, правда, не таком чистом, — Савелий был уверен, что на штанах Дидро отпечаталась оранжевая масляная краска.

— Желаете чай, кофе? — спросил Дидро несколько рассеянно, не сделав даже малейшей попытки дотянуться до чайника.

Савелий невольно улыбнулся этой формальной любезности.

— Нет, спасибо… Я не помню, кто автор этого полотна, но именно такую вам заказывал господин Барановский. Вы наверняка должны ее помнить.

На лице Дидро застыл самый настоящий ужас.

— Вы ничего не путаете, мсье? — пошевелил он деревянными губами.

Родионов отрицательно покачал головой.

— Совсем нет. Сначала он велел вам написать какую-то картину, на которой была изображена женщина, а когда вы выполнили его заказ, то он заказал картину Страшного суда.

— Откуда вам это известно? — едва пошевелил губами художник.

— Мне много чего известно о вас. Неужели вы думаете, что я пришел бы заказывать картину человеку, о котором совершенно ничего не знаю?

— Что ж, просветите.

— Извольте… Вы учились в художественной академии Парижа. Все преподаватели пророчили вам блестящее будущее. Но на третьем курсе вы завели роман с женой ректора, а именно мадам Папье. Вас можно понять, — Савелий изобразил на лице сочувствие, — она молодая, красивая особа, весьма вольных взглядов, а к тому же ей хотелось всяческих развлечений. Все-таки она моложе своего супруга на целых тридцать лет! Не исключаю, что ректор закрыл бы глаза на некоторые ваши шалости, если бы вы не злоупотребляли его добродушием и не стали бы использовать его супругу в качестве обнаженной натуры для своих картин. Поверьте мне, — приложил Савелий руку к груди, — это слишком для такого милого человека, каким был доктор Папье. Мало того, что вы запечатлели ее на полотне в виде Венеры, держащей оливковую ветвь, так вы еще представили эту картину в качестве курсовой работы! Это уже верх наглости! И так о ваших отношениях с женой ректора по академии ходили самые неприятные слухи!

Дидро приподнялся:

— Да знаете ли вы…

— Я понимаю ваше возмущение, картина была выполнена великолепно. Ее не стыдно было бы выставить даже в Лувре! Но всему же есть предел…

— Что вам нужно?! — вскричал Дидро.

Савелий, будто не замечая гнева художника, продолжал все тем же бесстрастным голосом:

— И с этого времени господин ректор сделался вашим злым гением. Вас изгнали из академии. Где бы вы ни работали, он добивался того, чтобы вас изгоняли. Вы устроились реставратором в Лувр, он добился, чтобы вас уволили без содержания. Вы стали работать по протекции в Национальном музее, и тут же вмешался господин ректор! Там вы проработали, кажется, всего лишь один месяц… Потом вы предприняли попытку восстановиться в академии, но вам сразу сказали, что дорога в это учебное заведение для вас закрыта навсегда. После этого вы пристрастились к выпивке, проводили время с бродягами, ночевали под мостами…