Король мертвецов

— И что, она у вас просто так ходит? Бесхозная?

— Знамо дело! То вокруг деревни, то по деревне. Ходит, будто догляд ведёт. Жуть такая. На ночь запираемся, потому как случай был. Легли хозяева спать, это Фадей с Томкой своей. А просыпаются от звуков. Встают — мать честная! — стоит это чудище, башку в окно просунула и блины со стола жрёт! Томка на неё со скалкой, а та зыркнула на неё глазами светящимися и матом.

— Матом?

— Как есть, по матери послала. Томка так и села, где стояла. А кобыла блины сожрала и ушла. И ещё кучу им во дворе навалила.

Шагая рядом с Гошкой, я ощущал, как у меня в голове происходят какие-то необратимые разрушительные процессы. Гибнут, гибнут безвозвратно с такими трудом и любовью выпестованные нейроны! Что за дичь мне тут втирают? Да я под «кислотой» бы такого не выдумал!

— Где вы её взяли-то вообще?

— Знамо дело — из лесу привели! Жеребёнком. Нормальная была, покуда в силу не вошла. А там как давай исполнять — страх господень! Наши уж, грешным делом, истребить её пытались…

Тут Гошка осёкся, замолчал и, втянув голову в плечи, покосился на меня.

— Чего ты? А, что кобыла — хозяйская?

— Вестимо…

— Не парься, я наказывать не любитель. Да и вообще, тогда ж ещё не я хозяином был.

— То да…

— Ну, и чем истребление закончилось?

— Да ничем! Распинала она всех. У Хомы ружжо есть, так он в неё стрелял, и попал даже. А она ему подошла — и копытом по причинному месту. Тот ружжо выронил, она копытом его хрясь — и пополам.

— Хому?

— Ружжо! Хому не тронула боле. Но ему хватило, баба его с тех пор тоскует и по ночам к Остапу бегает, а Хома тож тоскует и самогонку глушит.

Экие подростки в деревнях развитые, всё знают. Только слова «коитус» не знает, наверное. Удивится.

— Вона она! — крикнул Гошка показав пальцем. — Злодействует!

И я увидел кобылу.

Н-да… Чёрная, как смерть, она стояла перед какой-то постройкой и долбила в закрытую дверь передним копытом.

— Это она в курятник ломится, — понизив голос, объяснил Гошка. — Сейчас дверь выбьет, сука такая, и яиц нажрётся. А может, и куру тоже съест. Яйца любит — спасу нет. И насрёт всенепременно, мол, вот вам. Не любит она нас.

Кобыла была на глаз несколько крупнее, чем полагалось стандартной. Грива нечёсанная, спутанная, длинная и придавала ей залихватский, панковский вид. Никакой оснастки, вроде седла и прочих глупостей, разумеется, не было. Зато какие мускулы перекатывались под шкурой, мать-перемать! Это ж не лошадь, это — Арнольд Шварценеггер в лошадином воплощении.

— Убивать будете? — с надеждой спросил Гошка.

— Экий ты кровожадный. Для начала проверим на тварность. Отойди-ка подальше.

— Но…

— Ты крепостной?

— Знамо дело!

— Вот и слушай, что барин приказал: отойди подальше. Вон туда, к тому кусту отойди и там стой, пока не позову. Бегом марш!

Правильный тон — девяносто процентов управленческой деятельности. Гошку как ветром сдуло. А я носком сапога вычертил на земле Знак, которым давненько не пользовался — банальный охотничий Манок.

У меня он был раскачан до второго уровня, и я полагал, что этого хватит. Ранг позволял апнуться до третьего, и родий, разумеется, хватало. Но на третьем, согласно справочнику, Манок начинал призывать высокоуровневых тварей. Я же сильно сомневался в том, что кобыла если и тварь, то высокоуровневая. Максимум — среднеуровневая. Высокоуровневая уже бы выпилила всю деревню или свалила. А эта ходит кругами и кормится помалу. Как волкодлак какой.

Я вообще полагал, что местные перетрухнули на ровном месте. Притащили дикую лошадь из леса, вот та и исполняет. Может, объезжать никто не умеет, или смелости на это не хватает. А то, что она якобы от пули не подохла — так то вообще фигня. Скорее всего, Хома промазал, только и всего.

Передо мной вспыхнуло зелёное пламя. Я внимательно смотрел на кобылу. Та нанесла двери ещё три удара, и вдруг повернулась. У меня ёкнуло сердце. Неужто на Манок пойдёт?!

Нет. Припала на передние копыта, задними подпрыгнула и вхерачила по двери как следует. Дверь хрустнула и частично вломилась внутрь. Послышалось всполошённое кудахтанье. Блин, ну чудовище ж реальное! Ладно, хрен с ним, что не тварь. Деревня-то моя, и люди мои! А у них беда — вон какая. Прикончу кобылу. Жалко, конечно, пахать бы и пахать на такой. Но хренли с ней, бешеной, делать-то ещё.

И тут вдруг кобыла, издав раздражённое «и-го-го», двинулась на Манок.

Вот это поворот, мать твою! Вот это — поворот. Ни слова о тварных лошадях в справочнике не было. Что за очередную хрень я встретил на своём жизненном пути?

Почему-то вспомнился мастер Сергий, с его обидным «умеете вы, ваше сиятельство, необычных приключений найти». Ну блин! Вот что конкретно сейчас-то я сделал не так?! Я не я и лошадь не моя, в самом что ни на есть буквальном смысле! Однако вот она, стоит, смотрит на меня злобными глазами. Которые, кажется, и правда светятся, не наврал Тихоныч.

Тут кобыла решила перейти в атаку. С непостижимой ловкостью обогнула прыжком Манок и замахнулась на меня передними копытами. Я — тоже с непостижимой ловкостью — отскочил в сторону и скинул с плеча заранее заготовленную верёвку, на конце которой ещё дома соорудил петлю. Готовиться к невозможному — часть нашей профессии, что тут скажешь.

Раз — и на шее лошади затянулся аркан. Не обычный, а из правильной верёвки, которая тормозит тварей.

Кобыла дёрнулась раз, другой, третий, но я даже усилий не прикладывал, чтобы её удержать. Верёвка сама справлялась.

И тогда кобыла сдалась.

— Сволочь, — сказала она человеческим голосом. — Чтоб ты подавился. Чтоб ты сдох. Чтоб тебе ни одна девка…

— Стоп-стоп-стоп, — помотал я головой. — С девками я как-нибудь сам разберусь. Давай-ка с самого начала. Ты, твою мать, что такое?!

Глава 11

— Хрен бы знал, — мрачно ответила кобыла. — На мне не написано. А и знала бы — тебе не сказала. Урод ты. Ненавижу.

Во, знакомые песни пошли, про «ненавижу». Хотя Ай Кью в данном случае явно повыше, чем у других. Я погасил Манок.

— Ты зачем людям житья не даёшь, Тварь?!

— Жрать хочу.

— А Хому за что евнухом сделала?

— Словесов таких не знаю. А яйца ему раздолбила, чтоб не размножался, сволочь этакая. Стреляет он. Ишь. Стрелялку отрастил.

Морда кобылы всё это время выглядела отнюдь не злобной, не напуганной, а какой-то раздражённо-обречённой. Если можно, конечно, увидеть какие-то выражения на лошадиной морде. Тон-то полностью соответствовал.

— Убивать будешь? — буркнула кобыла. — Ну, убивай, давай. Чего тянуть. Куда меня такую ещё — только на кости.