Король ничего не решает

Она расстегнула рубашку до живота, аккуратно достала из-под безрукавки связку амулетов, и стала их перебирать, ища тот самый.

— Если очень надо, я могу смотреть на многоножек, и даже в руку взять могу, это контролируемый страх, я проверяла. Но если я захожу в комнату, и вижу, что она там, я просто выхожу, потому что мне неприятно там находиться, у этого нет логичной причины, но я их до тошноты ненавижу. Но вот эту штуку я ненавижу больше, — она нашла "амулет против Веры" и положила на ладонь, глядя на блестящие бусины, как на сколопендру. Министр молчал и не шевелился, Вера наклонила ладонь, позволяя амулету соскользнуть вниз, ровно сказала: — Я вас не приглашала. Вломиться в спальню к человеку, который не хочет вас там видеть, это не просто наглость или хамство, это преступление. В вашем мире, я уверена, тоже, но на всякий случай, я уточню у юристов.

— Подадите на меня в суд? — шёпотом поинтересовался министр, Вера пожала плечами:

— А кто меня знает, загадочную женщину? Может, и подам. Но что-то мне подсказывает, что когда вам скажут проследовать в тюрьму, вы пойдёте куда захотите.

Он усмехнулся и промолчал. Вера двумя пальцами оттянула ткань безрукавки и осторожно опустила амулеты на место, не прикоснувшись к коже, стала застёгивать рубашку.

— Когда я вам говорю, что не хочу находиться с вами на одной кровати — вы игнорируете. Когда вам доктор Кайрис говорит не подходить ко мне — вы игнорируете. Почему, когда судья вам скажет то же самое, вы должны его послушать? Наивно так думать.

Она закончила с рубашкой и занялась пиджаком, застегнула последнюю пуговицу в тишине, хотела положить руки на колени, но на правом лежала ладонь министра, пришлось сложить обе на левую. Она помолчала и сказала:

— Я непонятно выражаюсь? Неправильно строю фразы, может быть? Доступная для вашего понимания команда должна начинаться со слов "я хочу"?

— Было бы прекрасно, — сухо произнёс министр.

— Хорошо, я вас поняла. Я хочу, чтобы вы убрали от меня руки.

Повисла тишина, Вера смотрела на свои руки, на ладонь министра на колене. Усмехнулась и сказала:

— Не работает. Что я теперь делаю не так?

— Вы же на самом деле этого не хотите? — тихо сказал министр.

— Откуда информация? — равнодушно поинтересовалась Вера. — Господин министр научился читать мысли?

— Нет, информация от "часов истины".

"Дзынь."

— Враньё. Господин министр не научился читать мысли. А тот человек, который действительно умеет читать мысли, после знакомства с моими, с господином министром разговаривать не хочет.

— Кайрис на меня в обиде, но по другой причине, вы здесь ни при чём.

"Дзынь."

— И тем не менее, после того, как она меня изучила, она недвусмысленно запретила вам ко мне подходить.

— Да, но мы оба знаем, что тогда была причина.

— А сейчас нет?

— Сейчас… уже прошло много времени, мы уже находились близко, и всё было нормально.

— Вы находились близко, потому что вы так хотели, я вас не приглашала.

— Вы хотите, чтобы я отошёл?

— Я недостаточно чётко об этом сказала до этого сто раз?

— Не сто.

— Самое время поспорить о количестве раз, да. На всякий случай, повторю ещё раз — уберите от меня руки, мне это не нравится.

— Это же не правда? Вера, вы говорите это, потому что хотите меня наказать за платье, или за что-то ещё, но на самом деле, вы так не думаете.

— Почему вы думаете, что знаете, о чём я думаю?

— Потому что вы это сказали. Вы меня любите, это не может так легко и быстро пройти.

— Я вас удивлю, может. Именно так это и проходит, мгновенно. Минуту назад казалось, что всё хорошо, а потом — раз… И осознание, что катастрофа уже случилась, и вообще наплевать.

— Вам не наплевать.

— Вы мазохист? — она повернулась и посмотрела на него, по лицу было ничего не понятно, она повторила: — Вам нравится слушать отказы, один за другим? Вас мало жизнь учила? Я вот думаю про вашу пиратку — жила себе женщина спокойно, грабила караваны, нет — встретила господина министра, принесла его нелёгкая. Она мало того, что не убила вас, так ещё и вылечила, накормила и обогрела, а потом вы с чего-то решили, что вам надо в другое место, и она обязана идти с вами. Какого хрена? Она прекрасно жила до вас, проживёт и после, вам надо — вы и идите, зачем тащить с собой человека, который с вами не хочет? Она вам чётко показала, что если вам здесь не нравится, вы можете быть свободны, ну жестковато показала, психанула, бывает, работа у неё нервная, там милосердным быть нельзя. Вы справились и выкарабкались — отлично, молодец, идите теперь туда, куда хотели. Так нет, господину министру позарез надо было вернуться туда, откуда его вышвырнули. Зачем? Серьёзно, нафига? Чувство собственного величия почесать? Увидеть на коленях женщину, которую вы любили, которая вам жизнь спасла, но которая не захотела забить на свою жизнь ради того, чтобы жить вашу? Посмотрели, понравилось?

— Не посмотрел, — глухо ответил министр, — она не встала на колени. Предпочла умереть.

— Знаете, почему?

— Нет.

— Потому что разочарование хуже смерти. Она стояла побеждённая, смотрела на вас, и думала — господи боже, как я могла когда-то всерьёз думать, что он классный? Почему я его не убила сразу, почему не убила потом? Нет же, пожалела, а теперь расплачиваюсь, так мне и надо. Если бы вы её не убили, она бы сама себя убила. Потому что такую ошибку совершают только раз в жизни, два раза её никакое сердце не выдержит, лучше смерть.

— Всё сказали?

— Нет, ещё два слова скажу.

— Вперёд.

— Уберите руки.

Он не пошевелился. Вера закрыла глаза и отвернулась.

Раздался какой-то шорох, министр прижал пальцем наушник, тихо сказал:

— Понял, выходим, — положил руку обратно Вере на колено. Убрал. Потом вторую руку убрал тоже, сел ровно, тихо сказал:

— Вы говорили, что когда кому-то плохо, то прикосновения помогают почувствовать себя лучше.

— Это не тот случай.

— Почему?

— Потому что когда вам говорят "уберите руки", это значит, что человеку не нравится, когда вы к нему прикасаетесь. Это новость для вас?

— Женщины часто говорят чего-то не делать, когда на самом деле хотят, чтобы это продолжалось.

— Но изнасилование почему-то является уголовным преступлением.

— Не является.

— Что?! — она повернулась к нему с круглыми глазами, он смотрел в сторону.

— Это урон чести семьи, мужчины семьи могут вызвать за это на дуэль.

— А если в семье нет мужчин?

Он молча пожал плечами, на лице была усталость, и непонимание, как они оказались вообще в этом разговоре. Вера продолжала смотреть на него, то ли ожидая объяснения, то ли всё ещё не выбравшись из оцепенения, министр смотрел на часы. Поднял глаза на Веру и тихо сказал:

— Женщины должны сами заботиться о своей безопасности, ходить с охраной…

— Я поняла, — медленно кивнула Вера, — я поговорю с Дарреном об охране. От вас. Господи боже… — она наклонилась и схватилась за голову, портя причёску, но ей было наплевать, внутри разгоралась истерика, хотелось кричать, хохотать до удушья, она быстро качалась вперёд-назад и шептала: — Господи, дикари, неандертальцы, как… Почему я здесь оказалась, боже, что я тебе сделала? Можно я очнусь в больнице после аварии, боженька, почему…