Король танца

– Говоришь, что актёр, а играешь неважно, – захихикала я.

– Да, – согласился он в шутку. – С трёхлетним стажем, а врать не научился.

Джон часто морщил лоб, а вокруг глаз, когда он улыбался, появлялись гусиные лапки. Каждая морщинка на его лице говорила, что в жизни он упрям и напорист.

– Кто они? – тихо спросила я.

– Деловые партнёры моего отца, – с пренебрежением ответил он.

– Деловые партнёры?

– Да. У него есть фабрика по производству мебели.

Он неохотно отвечал, и я прекратила расспросы.

– О чём ты думаешь, Джон?

– О любви, – откровенно признался он.

– А я вообще не думаю об этом, а если и думаю, то только к кошкам, – неоднозначно ответила я и взглянула на него с интересом, а что же он теперь на это скажет.

– Но почему к кошкам? – удивлённо спросил Джон.

– Они гуляют сами по себе. И даже если гадят, то никогда себя за это не винят.

Я усмехнулась. Ляпнув сдуру про котов (первое, что пришло мне в голову), я и представить себе не могла, что Джон подхватить эту глупость и начнёт ходить вокруг да около с серьёзным выражением лица – искать смысл, которого не было.

– Ты опять загнала меня в угол, – хмыкнул он и качнул головой.

К удивлению, он плохо разбирался в людях. Не заметить моего притворства – той самой игры, о которой мы недавно говорили, – было, ну по меньшей мере, странно. Возможно, потому что он меня совсем не знал, но даже если и так, то было трудно поверить, что мне в свои девятнадцать удалось легко разыграть мужчину, который до встречи со мной выглядел солидно и ни раз доказывал, что способен терпеливо выслушать и превосходно выразить свои идеи, даже несмотря на то, что был красноречив и в то же время сдержан. «Неужели я и впрямь вскружила ему голову, и он наивно верит каждому моему слову? – думала я, пока глаза мои бегали в поисках выхода, – Или, быть может, актриса из меня никудышная, и это он, кто обо всём догадался и теперь надо мной издевается?»

– Ты сказал, что я тебе нравлюсь, но почему? Я простая девушка из семьи среднего достатка. Дворянская кровь во мне не течёт. Что тебя так во мне привлекает?

– Гордость и сомнения, – выдал он и откашлялся, словно в горле запершило от излишней откровенности. – С тобой интересно.

Глупый получился разговор. Я поникла, испугавшись своей слабости. Нужно было суметь незаметно для всех утаить в себе чувство растерянности. В том и заключалась моя немочь – в неумении скрыть свою нерешительность, когда кто-то бил прямо в яблочко. Мне нужно было несколько минут, чтобы осмыслить все его слова и провести черту под теми строчками, в которых он назвал меня надменной.

– С тобой тоже интересно, Джон Уилсон, – процедила я сквозь стиснутые зубы, и это было всё, что я смогла из себя выдавить в тот вечер.

4

С человеком интересно, когда с ним узнаёшь что-то новое, а вдруг источник вдохновения исчезнет, тогда пропадёт интерес.

Ветерок гулял по скверу и гнал духоту, словно упрекал её в невыносимости. Мы с Джоном сидели в сени деревьев на скамье. Он много говорил о работе и о том, насколько был ей предан. Театр заменил ему и мать, и жену, и любовницу, а картинная галерея стала для него укромным местом. Как он сам признался, подальше от назойливых глаз – его личное пространство, чтобы не сойти с ума. Другой жизни он себе не представлял.

Он мог встать воскресным ранним утром, выпить чашку кофе, открыть окно, вдохнуть полной грудью свежий воздух и постоять так минут десять. Затем надеть накрахмаленную белую рубашку и идеально выглаженные брюки со стрелками, чтобы выглядеть с иголочки в глазах общественности. Он черпал силы из любви к искусству, а мог бы дальше в выходные проживать свои часы в постели и бодрствовать под вечер, когда живущие по расписанию готовились усердно к следующему дню.

С Джоном невозможно было чувствовать себя иначе, как рядом с человеком, который знал, что за известностью стоит гигантский труд. В душе он оставался романтиком, даже несмотря на то, что родная мать отдала его в детстве в частную школу-интернат для мальчиков. Она полагала, что именно там, в стенах учебного заведения, где господствуют режим и дисциплина, из её уязвимого сына выбьют всякую сентиментальность. Её любовь к нему заключалась исключительно в контроле и желании наставить его на путь истинный. Она считала, что так проявляет заботу, а Джон ей умело подыгрывал, ведь понимал, что матерей не выбирают, и вместе с тем оставался преданный своим убеждениям. Ещё в раннем возрасте он обещал себе не падать духом и научился хорошо лавировать между людьми, и мог быстро взять себя в руки, если это было нужно.

– Я должен идти, – вдруг подорвался он и, привыкший к дисциплине, мигом сжал остатки прежнего романтика в кулак. Он зашёл, наверно, слишком далеко, рассказывая мне о своей матери. Эта тема, очевидно, для него была болезненной. Наступила пауза, в которой мы оба нуждались, – я, чтобы справиться с окатившим меня жаром, а Джон, наверное, хотел собраться с мыслями. По крайней мере, так он выглядел, когда сильно морщил лоб и плотно сжимал губы. Мне же было нечего сказать, и я молчала.

– У тебя холодные руки, – вполголоса промолвил он.

Нужно было, наконец-то, что-нибудь ответить, но я стояла смирно, покорно глядя на него, как на спасителя. Над нами нависло молчание, и только моё сердце билось чрезмерно быстро. Перед ним я превратилась в робкого, послушного ягнёнка, которому хотелось только нежности без всяких слов.

– Ты так и будешь продолжать молчать? – вымолвил Джон.

Собравшись с последними силами, я буркнула, что мне пора домой, и замешкалась.

– Не хочу с тобой расставаться, – пролепетала я и опять замолчала в страхе сболтнуть что-то лишнее, а Джон расплылся в улыбке, и его глаза засеяли от радости.

– До встречи, моя дорогая. Скоро снова увидимся, – откланялся он и ушёл.

«Какой глупый получился разговор, – думала я. – Последние минуты – одно сплошное разочарование», и что мы не подходим друг другу, тоже пришло мне на ум, и то, что я люблю преувеличивать – это было в моём духе.

Когда я пришла, Аннет убиралась в доме. Она прокричала снять обувь и лучше с ней было не спорить. Я быстро поднялась по лестнице и тихо проскользнуло в комнату, прикрыв за собой дверь, но Аннет вошла за мной и с тряпкой в руке мельтешила у меня перед носом, махая руками и приговаривая, как надоел ей этот быт, и следующие несколько минут не прекращала жаловаться на свою никчёмную жизнь. Сюда же приплела свою первую любовь, от которой отреклась и сбежала в город, напоследок бросив пару резких слов о городских.

Пребывая в плохом настроении, за время уборки ей удавалось излить душу – вылить всё, что накипело за последние несколько дней. Она тараторила без умолку. Порой я удивлялась, сколько в ней противоречий. Моя голова была занята Джоном, и, к счастью, я её почти не слушала. В её жизни каждый день происходило что-то новое и вникать во все проблемы, о которых она так самоотверженно рассказывала, было бы бессмысленно-невыносимо. Аннет быстро остывала, хотя характер у неё был вспыльчивый. Я же смирно сидела и послушно кивала, делая вид, что вся во внимании, а сама про себя возвращалась в парк, к лавке под деревьями. В воспоминаниях мне было проще любоваться Джоном, видеть каждую черту его лица и каждый жест. Так было легче оставаться с ним наедине. Так я не терялась, не искала подходящих слов, не мялась, как застенчивый неопытный подросток. Всё шло естественно, само собой, без неудобств и притеснений.

На секунду меня посетила мысль, что в этом просиженном выцветшем кресле в обществе неутихающей Аннет я рассуждала старомодно. «Неужели я влюбилась?» – задавала я себе вопрос, но могла признаться только в том, что лоб в лоб столкнулась со своими чувствами. Не думала, что привяжусь так быстро к человеку, которого едва ли знала.

– Ты меня слушаешь, Си? – медленно проговорила Аннет и жестом выразила недовольство.

– Больше всего хочу, чтобы Джон был рядом, – промурлыкала я, закинув руки за голову.