Король замка

— На свете не так много мест, располагающих к суевериям, — сказала я, чувствуя, что должна поддержать Женевьеву. — Мы с отцом довольно часто гостили в старых замках, но ни в одном я не встречала привидений.

— Возможно, английские привидения сдержаннее. Они не являются, когда их не ждут, — а потому приходят только к тем, кто в них верит.

Я вспыхнула.

— Думаю, правилам хорошего тона они учились при жизни, а французский этикет всегда был строже английского.

— Вы правы, мадемуазель Лосон. Навязаться в гости, прийти без приглашения — это куда больше похоже на англичан. В таком случае, вы здесь будете в безопасности — если не станете заводить необычных знакомств.

Филипп слушал внимательно. Женевьева — с опаской. Думаю, она боялась за меня, ведь я осмелилась пререкаться с ее отцом.

После супа подали рыбу, и граф поднял бокал:

— Думаю, вино вам понравится. Оно с наших собственных виноградников. А вы разбираетесь в винах так же хорошо, как и в картинах?

— Я мало знаю об этом предмете.

— У нас вы наверстаете упущенное. В здешних краях это самая главная тема разговора. Надеюсь, она не покажется вам скучной.

— Уверена, мне будет интересно. Учиться всегда приятно.

Он чуть заметно улыбнулся, и я поняла его мысль: гувернантка! Определенно, для этой профессии у меня есть все задатки. Поколебавшись, в разговор вступил Филипп:

— Мадемуазель Лосон, над какой картиной вы сейчас работаете?

— Над портретом. Это прошлое столетие, надо думать, середина века, около тысяча семьсот сорокового года.

— Видишь, кузен, мадемуазель Лосон — специалист, — сказал граф. — Она любит картины и выбранила меня за нерадивость, как отца, забывшего о своем долге.

Женевьева в замешательстве уставилась в тарелку. Граф повернулся к ней и сказал:

— Воспользуйся присутствием мадемуазель Лосон. Посмотри с каким энтузиазмом она работает, и поучись у нее.

— Хорошо, папа, — сказала Женевьева.

— А если будешь говорить с ней по-английски, — продолжал он, — то, может быть, выучишь этот язык. Попроси мадемуазель Лосон в свободное время рассказать тебе об Англии и англичанах. Попробуй перенять у них этикет — это не трудно, ведь он не такой строгий, как у нас. Возможно, тогда ты почувствуешь себя свободнее и… увереннее.

— Мы уже говорили по-английски, — вмешалась я. — У Женевьевы хороший словарный запас. Произношение — это проблема для любого человека, пока он не пообщается с носителями языка. Со временем она исчезает.

Опять говорю как гувернантка! Очевидно, граф подумал о том же, но я сделала все возможное, чтобы защитить от него Женевьеву. Неприязнь к этому человеку росла во мне с каждой минутой.

— Женевьева, тебе предоставляется прекрасная возможность. Вы ездите верхом, мадемуазель Лосон?

— Да. Очень люблю лошадей.

— Тут есть конюшня. Вам подберут подходящего скакуна. Женевьева тоже ездит верхом… немного. Вы могли бы кататься вместе, а то наша гувернантка слишком робеет при виде лошадей. Женевьева, покажи мадемуазель Лосон окрестности.

— Хорошо, папа.

— Боюсь, у нас в округе не очень много живописных мест. Ничего не поделаешь, винодельческий край. Но если вы отъедете подальше, то наверняка найдете что-нибудь интересное.

— Очень любезно с вашей стороны. Думаю, мне понравится.

Он пожал плечами. Филипп, видимо, почувствовал, что ему пора поддержать беседу, и разговор снова вернулся к картинам. Я стала рассказывать о портрете, над которым работала утром. Привела в пример пару деталей — умышленно употребив технические термины, я надеялась смутить графа. Он слушал с серьезным видом, но в уголках его рта застыла чуть заметная улыбка. Меня беспокоила мысль о том, что он догадывается, о чем я думаю. В таком случае, он должен был чувствовать, что внушает мне неприязнь, но это, похоже, лишь увеличивало его интерес ко мне.

— Картина, конечно, не шедевр, — рассуждала я, — но художник обладал чувством цвета. Это очевидно. Цвет платья будет потрясающим, а изумруды после реставрации приобретут великолепный колорит.

— Изумруды? — переспросил Филипп.

Граф внимательно взглянул на него и пояснил:

— Да, на этой картине они представлены во всем своем великолепии. Заманчиво посмотреть на них… хотя бы на полотне.

— Для нас это единственная возможность их увидеть, — пробормотал Филипп.

— Как знать! — воскликнул граф и повернулся ко мне. — Филипп очень интересуется нашими изумрудами.

— А кто ими не интересуется? — неожиданно осмелел Филипп.

— Важно другое — не кто, а почему. У нас их все равно нет.

Женевьева произнесла тоненьким, дрожащим от волнения голосом:

— Но где-то они должны быть. Нуну говорит — в замке. Вот если бы мы их нашли… О, это было бы так чудесно!

— Еще бы! — с сарказмом заметил граф. — Я уже не говорю о том, что эта находка значительно бы увеличила семейное состояние.

— Да, да! — воскликнул Филипп. Его глаза заблестели.

— Вы думаете, они в замке? — спросила я.

Филипп с жаром произнес:

— Их больше нигде не видели, а такие камни не могли исчезнуть без следа. Их не так-то легко сбыть с рук.

— Дорогой Филипп, — вмешался граф, — ты забываешь, в какое время они пропали. Сотню лет назад такие камни могли разрезать, продать по отдельности и забыть о них. Думаю, лавки были завалены драгоценностями, украденными из французских особняков — причем, грабители едва ли представляли себе их ценность. Скорее всего, эта участь постигла и изумруды Гайара. Оборванцы, грабившие наши дома, не имели понятия, какие сокровища держали в руках. — Ярость, мелькнувшая в его глазах, погасла, и он повернулся ко мне. — Как хорошо, что вы не жили в те дни, мадемуазель Лосон. Вы бы не вынесли того, что великие полотна отдают на поругание, вышвыривают в окна и оставляют валяться под открытым небом… Что это было? Ошибка?

— Все это очень прискорбно, — согласилась я и обратилась к Филиппу. — Вы говорили об изумрудах?

— Камни долгое время принадлежали семье, — сказал он. — Их стоимость… Трудно определить сколько они стоили — цены так изменились! Впрочем, они были бесценны. Их хранили в секретной кладовой замка, но во время революции они исчезли. Никто не знает, что с ними стало, но всегда бытовало мнение, что они где-то в замке.

— Время от времени у нас вспыхивает изумрудная лихорадка, — пояснил граф. — Кто-нибудь выдвигает новую версию, и всех охватывает азарт кладоискательства. Мы начинаем искать, роемся повсюду, пытаемся обнаружить тайники, в которые давным-давно никто не заглядывал, а в результате — много суеты, но ни одного изумруда.