Король зомби (сборник)
Шрифт:
Дома у него было опрятно, но бедно: кафель над раковиной треснул, зеркало по углам облупилось, у зубной щетки щетина разъехалась на прямой пробор. Человек попросил тряпье сложить в машинку и дверцей закрыть, а мне выдал хлопчатую майку и драные в паху джинсы. В общем, теперь и я стал на человека похож.
Но хоть и чисто было в квартире, а как-то неуютно. Всего в одном экземпляре – чашка, тарелка, кастрюля. Он супа мне предложил, а я отказался, не хотелось навязываться. И привыкать к хорошему тоже не хотелось.
Лишь бы чем-то заняться,
– Вот отсюда начнем, им штамповки наверняка нужны, а ты для этого дела годишься лучше некуда. Сейчас позвонишь, запишешься на собеседование, а там на месте разберемся. Пока пыл не пропал.
Человек закивал, доедая хлебную корку. А я смотрел на него и думал: это ли не поцелуй Христа? Ведь такой дар можно одному себе на благо использовать, а человек – нет, несет людям, как огонь, как вырванное из груди сердце. Меня даже на слезу пробило.
Он ушел в коридор. Застрекотал телефонный диск. Я и с кухни слышал длинные гудки, прервавшиеся звонким женским голосом. Человек, конечно, как обычно мямлил, но лишнего вроде бы не сболтнул.
– Через два часа сказали быть, – передал он мне, тяжело усаживаясь на табурет. – Что я им скажу?
– Не скажу, а покажу, – поправил я. – Не дрейфь. С тобой пойду. Тем более я сам там когда-то пахал.
– А как же консерватория? – вдруг поинтересовался человек.
– В переходе играл, – кивнул я. – А потом мне баян порвали падлы какие-то, и я на завод пошел.
Выпить у человека не было, а потусторонняя водка у нас кончилась. Пришлось идти злым, что, впрочем, могло даже пригодиться.
Потому что за каким-то хреном с линии сняли аж пять автобусов (на остановке обсуждали – забастовка!), так что пришлось нам с человеком ехать в тесноте и в обиде. Нас внесло в двери, утрамбовало до первых поручней, а у человека лик стал совсем мученический. Я взглянул пониже, чтоб понять, отчего он морщится, и увидел бабульку с кошелкой на колесиках. Рама от этих колесиков упиралась человеку в лодыжку и притом довольно чувствительно.
– Женщина, ну куда вы с сумкой! – воззвал к бабульке я, поскольку двери никак не закрывались, и еще можно было спасти человека от мучений. – Подождите следующего.
– А ты куда? – огрызнулась она. – Воняешь гаже мусоропровода. Сумка ему моя, вишь, мешает. От тебя дышать нечем, ты и выходи. Эй, кондуктор! Тут безбилетник!
Порыв ее был понятен, но бесперспективен: сквозь такую толчею и муха бы не прожужжала. Двери кое-как закрылись, сблизив нас еще сильнее. Человек тихонько всхлипнул, но тут автобус качнуло, он схватился за ручку бабулькиной тележки и – бац! – тележка исчезла. Бабулька, державшаяся за чей-то локоть, сперва и не заметила пропажи, а я восхитился: человек-то еще талантливей, чем я думал!
Перевалив за перекресток, автобус остановился, начался отлив, и тут бабка завизжала что есть мочи:
– Украли! Сумку украли!
Если б она умела мыслить последовательно, она бы, конечно, оторопела, ведь куда могла исчезнуть целая сумка в эдаком людском киселе? Однако вопила она до того безобразно, что
я дернул человека за рукав и потянул в бьющий из открытых дверей зеленью май. Человек же так растерялся, что послушался.– Вон они, воры, бомжи поганые, держите их, убегают! – заверещала бабка истовей.
И мы впрямь побежали, хотя чего нам было бояться? Но мы все равно бежали и, кажется, нам даже весело было от этого.
– Ну даешь! – запыхавшись, похвалил я человека. – Рожу ее видел?
– Не надо было так, – покачал он головой. – А вдруг у нее там документы, пенсионное, деньги, в конце концов?
Вот такой это был человек!
На заводе нам пришлось ждать, пока хмурый тип в мятой форме, посмотревший на нас, как на тараканов – давно привычных, но все равно досаждающих, – позвонит дамочке из кадров. Харя у него противная была: пользы от такой – только кулаком по ней съездить, для другого она не годилась.
Но съездить не довелось. Прискакала кадровичка в отутюженном платье. Рот у нее был несоразмерно длинный, и мне подумалось, что она вполне может проглатывать неугодных кандидатов, как мух. Увидев меня, она сразу скисла, но махнула рукой, чтобы мы следовали за ее плиссированной юбчонкой. Торопилась куда-то. Не знала еще, какого человека я к ней привел.
– Кто из вас Михаил? – на полпути к лифту строго спросила она, словно к доске собиралась вызвать.
Человек неуверенно поднял руку.
– А вы зачем явились? – обратилась кадровичка ко мне, явно собираясь добавить «…на свет».
– Помочь, – ответил я. – Он один не пойдет.
Мы уже свернули в какой-то безлюдный коридор, как провожатая наша встала пугалом посреди огорода и зыркнула из-под крашеных бровей.
– Что за цирк? – возмутилась она, сжав кулачки. – Вы что, маленький? – спросила она человека. – Он вам кто, отец, брат, ангел-хранитель?
Человек замямлил что-то извинительное, а я завелся. Эта пигалица так на нас смотрела, словно мы не пять минут, а полжизни у нее украли. И за людей уж точно не держала.
– Ведите нас к директору! – Я навис над ней угрожающе, чтобы она уже точно поняла, кто я такой этому человеку. – Отведете, он вас до личной помощницы повысит, точно говорю.
Я ведь уже давно понял, что где-то в этом коридоре начальство заседает – плитка на полу была почти нетронута, поскольку если по ней и ходили, то только на цыпочках.
– Сейчас охрану позову, – предупредила кадровичка, не двинувшись ни на шаг от меня. – Хамло! У нас режимное предприятие, упекут вас в изолятор за незаконное проникновение…
Меня-то изолятором пугать было недальновидно, а вот человек что-то струхнул. Подбежал, схватил кадровичку за руку и зашептал отчаянно:
– Не надо, не надо, мы сейчас уйдем.
– Никуда мы не уйдем, – одернул его я. – Мы пришли говорить с директором. И поговорим.
– С начальником охраны сперва поговори, – процедила стерва. – На его языке все быстро понимают.
Человек совсем сник, осунулся, потемнел. Видно, сильно испугался. Я же говорил – рохля. Наверное, еще про сумку бабульки вспомнил и вообразил уже, как нас на нары кидают, а там тебе ни чашки, ни полотенца, ни шторки в душевой.