Король зомби (сборник)

И вот стоило ему эту картину представить, как – фью! – и нет кадровички, вместе с платьем, жабьим ртом и сжатыми кулачками.

Тут бы выпить, да нечего. Я поскреб затылок:

– Зря ты так, конечно.

Человек чуть не плакал: лицо его кривилось, губы дрожали, глаза совсем опустели. Я пошел дальше по коридору. А что еще делать? Не с повинной же возвращаться. Про кадровичку все равно никто не поверит, так что тут бояться нечего. Хотя и жутковато, конечно, вышло.

На двери блестела табличка с каким-то директором. Он, конечно, был не совсем нашего профиля, но ведь все директоры меж собой общаются, значит, он может кому надо о нас донести. Внутри за роскошным дубовым столом восседал, как именинник перед тортом, гигантский человек с гигантскими руками. Такими железный прут можно в узел завязать, не то что человека.

– Вы по какому вопросу? – нахмурился он.

– Показывай, – велел я.

Человек так дрожал, что пришлось мне самому выудить из стакана на столе ручку. Я боялся только, что способности откажут настолько перепуганному человеку, но из одной ручки появилась вторая, а за ней третья и четвертая.

Директор смотрел на представление с интересом. Молча вытянул из-за пазухи зажигалку – массивную, в вензелях, но скорее всего штамповку – и попросил повторить. Человек справился.

– Ну и что вам надо? – спросил директор, и по его тону сразу же стало ясно, что не очень-то он впечатлен.

– Работу, – ответил я за человека. – Он вам норму выработки в пять раз подымет!

– Не пойдет так, – покачал головой директор. – Он эти штучки из воздуха творит, а мне как за сырье отчитываться? Если я две тонны стали закупил, то у меня из них четыре тонны деталей ну никак не выйдет. Экономика!

– Но у него же дар! – воскликнул я. – Вы что, слепой?

– У него дар, а у меня баланс, – упрямился директор. – Да меня сразу же уволят за такие фокусы.

Нет, он был неподходящий нам директор. Человек что-то пробормотал, кажется, извинился за беспокойство и намеревался слинять, как настоящая рохля. Я же сдаваться не собирался.

– И куда ему в таком случае? – выпытывал я у директора. – Ну ведь талантливый человек, нельзя же его на помойку!

– На помойку нельзя, – признал директор. – На помойке толку никакого от него не будет, только мусора больше станет.

Он басовито рассмеялся, думая, что славная вышла шутка. Только человек от нее весь скукожился, понурил голову и теперь дергал меня за рукав, как какой-нибудь школьник, которому мать пятерку выторговывает.

– Официально никто его не возьмет, – подытожил директор. – Хотя знаете, есть у меня друг, антиквар, вот ему такое уменье очень пригодится. Правда, искусство в цене просядет, но да главное он сам в накладе не останется.

Он снова расхохотался и размашисто вывел номер телефона на визитке. Человек промямлил благодарности, а мне уж его самого хотелось треснуть по затылку, до того бесхребетно он кланялся. Тоже мне, Христом отмеченный.

Мимо пустого места исчезновения кадровички мы оба поторопились проскочить побыстрее, словно она еще могла выскочить из-под пола и вызвать полицию.

– Выходит, я ее убил, да? – спросил человек, когда мы уже вошли в его унылую халупу.

– Да хрен знает, – развел я руками. – Думай об этом поменьше, и все.

Но сам-то я не думать о ней не мог. Ведь как просто: раз – и нет человека. И ни крови тебе, ни подозрений. Кто ж поверит, что людей испарять можно со всем багажом?

– В киллеры тебе надо идти, – хихикнул я некстати.

Человек посмотрел на меня осуждающе. Да я и сам язык прикусил – вот так ляпнешь, а потом доказывай, что в шутку.

– Ты знаешь, – сказал я, – пора мне обратно. Спасибо за дом, за мыло, но мне там как-то привычнее.

Человек так и сидел на стуле за пустым столом, когда я уходил. И почему-то мне совсем не хотелось ему мешать.

* * *

Вернулся человек аж через две недели. Нельзя сказать, чтобы он у меня из головы вылетел, но я был как тот железнодорожный состав, который еще не разгрузили, а уже меняют локомотив. Выживание – процесс трудоемкий, а на мои хлебные места кто-то заметно присел, и мне теперь доставалась совсем уж дрянь. Порой, разжившись просроченной колбасой, я вспоминал человека и представлял, как удобно было бы эту самую колбасу удвоить. Но человек пропал, а возвращаться в его аккуратненькую квартирку у меня душа не лежала.

Но он наконец появился: без шапки, но в куртке на косой молнии. Взгляд был потухший, вид болезненный. У меня три дня как ни капли водки во рту не было, а у него позвякивала в пакете.

Мы молча выпили, не чокаясь, в память о кадровичке, как я понял по его глазам. Человек поежился, достал из пакета холодную темную курицу-гриль, оторвал ей тощую ногу, закусил.

– Нет, – убедительно сказал он, – не выйдет из меня киллера.

Я прямо сразу тогда успокоился. Тяпнул еще за хорошие новости.

– А знаешь, что, – сказал я ему, – перебирайся ко мне. Мы ж с тобой в два раза больше чермета соберем. И бутылок. Лето впереди, раздольная пора.

Человек улыбнулся: ему, наверное, приятно было от этих мыслей. Но и другие не уступали, держали удар, и он затух, и от него потянуло горьким отчаянием.

– Старьевщик меня взял, – признался он, но тускло, без гордости. – А выходит паршиво: то по две-три копии получается, а то ни одной. Картины вот вообще не идут, зато подсвечники – за милую душу, наверное, в них ценности меньше. Но платит все равно хорошо.

Он протянул мне две гладенькие зеленые купюры. Мой прозорливый ум тут же поделил их на бутылки, и результат деления ему очень понравился. Но что-то в груди царапалось, и пришлось купюрами пренебречь.

– В Овраги поеду, – сообщил человек. – У меня там мать.

Странное дело, но я сразу понял, что нет у него никого в Оврагах. И во всем мире нет. Разве пришел бы он ко мне, если бы мог прямиком к матери поехать? Нет, ему нужно было, чтоб я его отговорил.

– Никуда твои Овраги с карты не денутся. – Я хлопнул его по плечу. – Давай-ка лучше еще дерябнем, а потом к тебе завалимся? Слушай! У меня тут кореша в преферанс играют, айда к ним? Промотаем твои тысчонки, но зато развеемся.

Человек покрутил головой, как какой-нибудь повисший на нитях Пьеро в черно-белом гриме. Горе точило его. Горе, называемое совестью.

– Я ведь ее убил, – пробормотал он. – Стер. Была – и нет. А за что? Она ведь чья-то мать и чья-то дочь. А я ее… В небытие…

– Глупости, – отрезал я. – Несчастный случай.

– Я ведь и в полицию ходил, – признался человек. – Заявление им принес, но они его не приняли. Сказали, идти в другое место фантазировать. И смеялись громко.

– Ты это брось. – Я подсунул ему под нос бутылку, он глотнул. – Ты ж даже если захочешь, не вернешь ее. И вообще. Ничего без ведома бога не делается, а если не веришь – пошли в храм, тут недалеко.