Королева пустыни

Ей повезло с учителями персидского и арабского: кроме Денисона Росса был еще выдающийся лингвист С. Артур Стронг, кого она называет «мой пандит». «Мой пандит продолжает хвалить мои успехи… остается лишь думать, что остальные его ученики просто дубины!.. Он вчера отдал мне мои стихи [ее переводы Хафиза] – и они ему действительно понравились».

Всю жизнь Гертруда читала и перечитывала классических и современных поэтов, собирая все издания сразу же по выходе и держа стихи в своей походной библиотеке. К удивлению и разочарованию Флоренс и Хью, она после всех похвал за переводы Хафиза все-таки сочла, что этот талант лежит в стороне от ее главной дороги, и махнула на него рукой. «Мне всегда казалось, что этот дар просматривался во всем, что она писала, – говорила Флоренс. – Дух поэзии окрашивал все ее прозаические описания, все картины, которые она видела сама и сумела показать другим». Этот дух, как считала ее мачеха, был неожиданным и интересным ингредиентом «характера, при случае способного на весьма определенную жесткость и сознательное пренебрежение чувствами, и ума, которому свойственна отличная практическая хватка и понимание общественной жизни, необходимое государственному деятелю».

Вероятно, не следовало ожидать, что Гертруда будет писать еще и стихи – помимо своих чудесных писем, дневников и прозы. В этом уникальном случае грусть по недостижимой любви, метафизической или реальной, задела в больной душе ту струну, что звучит высокой поэзией. Кажется, эта чистая творческая сила зажглась в ней в ответ на что-то уже внешнее, но ощущаемое внутри на ином уровне. Все, что делала она в жизни, было в каком-то смысле эмоциональной реакцией: путевые дневники, экспедиции, археология, самообразование – особенно изучение языков, – альпинизм, работа на Британскую империю и главное желание всей жизни – воссоздание арабской цивилизации. Читая ее перевод стихотворения Хафиза на смерть любимого сына, невозможно не слышать голос Гертруды и не вспоминать ее собственную скорбную утрату.

Good seemed the world to me who could not stayThe wind of Death that swept my hopes away…Light of mine eyes and harvest of my heart,And mine at least in changeless memory!Ah! When he found it easy to depart,He left the harder pilgrimage to me!Oh Camel-driver, though the cordage start,For God’s sake help me lift my fallen load,And Pity be my comrade of the road! [9]

9

Добрым казался мир мне, не могущему остаться,Ветер смерти, который смел мои надежды…Свет очей моих и жатва моего сердца,Мой хотя бы в неизменной памяти!Ах, когда ему так легко оказалось уйти,Он оставил мне дорогу потруднее!О Погонщик верблюдов,Во имя Бога помоги мне поднять упавшую ношу,И да будет моим спутником Жалость!

Глава 4 Стать Личностью

В декабре девяносто седьмого года в возрасте двадцати девяти лет Гертруда отправилась с Морисом в свое первое кругосветное путешествие. Она любила своего брата, как и всех родных, и его любили металлурги Кларенса, пока его не позвала армейская служба и не увлекла прочь от Кливленда. Ехали они роскошно, в каютах первого класса на пароходе королевской почты «Рио-де-Жанейро».

Вскоре Морис попросил разрешения капитана разметить на корабле поле для гольфа, что имело большой успех среди прочих пассажиров. Он был сердцем и душой капитанского бала, а Гертруда тут же подружилась с детьми на корабле и организовала турнир по крикету.

Морис любил дразниться. Он взял с собой для Гертруды книжку с названием «Манеры для женщин» и получал большое удовольствие, читая ей вслух нравоучительные пассажи, пока она сидела в шезлонге и курила, глядя на горизонт. «Современные английские женщины, – читал он, – должны уметь работать иглой не хуже, чем ездить на велосипеде»… так вот, не пришьет ли ему Гертруда пуговицы, пока они в дороге? На что она вполне могла выхватить книжку и дать ему ею по голове.

В июне следующего года в Йоркшире Гертруда снова вернулась к работе с женщинами Кларенса, разъезжая с лекциями и организуя мероприятия. Она играла в теннис и гольф, охотилась и рыбачила. Наезжая в Лондон, она уходила с друзьями на долгие прогулки в лунные ночи, вдоль набережных Стрэнда, через Сити к Тауэр-Бридж, потом домой на Слоун-стрит через Холборнский виадук и Оксфорд-стрит. Свой старый велосипед она держала в передней и ездила через Гайд-парк к Британскому музею, на уроки арабского и в Лондонскую библиотеку, повесив корзинку с книгами на руль. Она ездила через Кенсингтон-Гарденс кататься на коньках на Принс-Ринк и на уроки танцев и фехтования. Когда Гертруда пожаловалась отцу, как это тяжело – крутить педали против ветра, – он прислал ей чек на новый велосипед. «Я сегодня пошла в магазин, села на новый велосипед и уехала. Это мечта! – написала она ему. – Я проехала через весь Лондон… Но у меня угрызения совести из-за того, что я хочу так много разных вещей. Это мне самой не на пользу, и я бы хотела, чтобы ты попробовал ввести на ближайшие месяцы систему отказов».

В 1901 году, после продолжительного спада в угольной, сталелитейной и судостроительной отраслях сэр Лотиан, достигший уже восьмидесяти пяти лет, принял меры для защиты интересов семьи Белл. Он видел, что вопреки его усилиям Британия не достигла тех технических высот, до которых добралась Германия. Америка и Япония тоже рванулись вперед в выработке чугуна и стали. Сэр Лотиан решил объединить свои компании с давним конкурентом Дорманом Лонгом, чтобы обеспечить необходимые ресурсы на будущее. Продажа акций и химических компаний плюс слияние железнодорожных предприятий с Северо-Западной железной дорогой освободили для семьи огромные суммы денег. Внуки, племянники и племянницы получили по пять тысяч фунтов. Такое состояние, несомненно, сыграло роль в решении Гертруды и ее сводного брата Хьюго посетить мероприятие, которое бывает лишь раз в жизни: торжественный прием лорда Керзона в Дели для провозглашения восшествия Эдуарда Седьмого на трон императора Индии. После этого путешествие продлится еще полгода: это будет второе кругосветное путешествие Гертруды.

Само событие в январе 1903 года, время высшего расцвета империи, было из тех, которые никогда не забудет тот, кто их видел. В Дели Гертруда и Хьюго встретились со своей компанией – Расселлы, Валентайн Чирол и один из двоюродных братьев, Артур Годмен, – и куда бы они ни направились, по выражению Гертруды, встречали там весь свет. Жили они в шикарном лагере для гостей вице-короля и зрелищную процессию наблюдали с лучших мест. В дневнике Гертруда писала:

«Такое великолепное зрелище просто нельзя себе представить… Сперва солдаты, потом охрана вице-короля, местная кавалерия, потом Пертаб Сингх во главе кадетского корпуса (все кадеты – сыновья раджей), потом вице-король и леди Керзон, за ними Конноты, все на слонах, потом группа примерно из сотни раджей на слонах – сверкающая масса золота и драгоценностей. Раджи увешаны жемчугами и изумрудами от шеи до пояса, жемчужные шнуры через плечо, жемчужные кисти на тюрбанах, одежда из золотой парчи или вышитого золотом бархата. У слонов свисают с ушей кисточки с драгоценностями».

Но все же Гертруда, принимая в подарок новый велосипед или позволяя себе такие роскошные каникулы, часто задумывалась, как на самом деле следует использовать ей свое время и богатство. Она колебалась между личным счастьем и безвозмездным служением обществу. Эти сомнения преследовали ее всю жизнь. Убежденная атеистка, она была на переднем крае нового мышления, свежего взгляда на человека и общество. Утилитаризм, выраженный как основа нравственной философии Джереми Бентамом, подчеркивал, что стремление к счастью и избегание горя и страданий есть важнейшие цели человека. Утилитаризм признавал, что стремиться к таким целям может лишь свободный человек, но утверждал, что свободой нельзя пользоваться без чувства личной моральной ответственности перед людьми и окружающим миром. Джон Стюарт Милль рассматривал практические вопросы достижения ответственной свободы, предлагая возможные формы правления, которые позволят обществу развиваться сплоченно, оставляя в то же время личность свободной.

Вопросы, касающиеся должного поведения человека в обществе, возникали постоянно, и полученные заключения применялись как моральный ориентир для всех аспектов жизни. Например, должен ли человек, идущий играть в теннис, волноваться, правильно ли он проводит время? Не должен ли он дать противнику выиграть и вообще хорошо ли играть в теннис, пока другие работают? Или можно не заморачиваться и просто играть?

Такова была схема споров, постоянно вспыхивавших между Гертрудой и Хьюго в их совместном путешествии. В Редкаре, до отъезда в Индию, их навестил преподаватель из Тринити-колледжа, который учил Хьюго в Оксфорде и пестовал в нем желание пойти по церковной линии. Такое желание стало совершенным сюрпризом для всех Беллов – они были, по выражению Гертруды, «счастливо нерелигиозными» – и заметным разочарованием для Флоренс, желавшей, чтобы Хьюго реализовал свой музыкальный талант как композитор или концертирующий пианист. Гертруда, владеющая техникой научного спора, обнаружила, что она и Хьюго с его религиозными убеждениями стоят на разных полюсах. Приехавшего гостя, преподобного Майкла Ферза, впоследствии епископа Претории и Сент-Олбенса, Гертруда повела на прогулку в сад после обеда и вдруг огорошила вопросом: «Я полагаю, вы не одобряете план Хьюго поехать со мной вокруг света?» Удивленный Ферз спросил: «Почему я не должен его одобрить?» – «Да потому что обратно он, скорее всего, вернется не христианином». – «Почему так?» – «Да потому, – ответила Гертруда с обычной для нее нахальной прямотой, – что у меня мозги лучше. Год в моем обществе сильно пошатнет его веру».

Ферз, засмеявшись, ответил, что не был бы так уверен на ее месте.

Это был вызов, против которого она не могла устоять. Хьюго писал родителям:

«Гертруда – чудесный товарищ для путешествия, потому что, помимо факта, что она… очень интересуется вопросами Востока, еще она твердо придерживается (что весьма интересно мне) атеистических и материалистических взглядов, что должно, как говорит Майкл Ферз, достать меня и вывести из себя. Иногда она излагает их агрессивно: я думаю, что эта агрессия с ее стороны должна быть встречена агрессией с моей, после чего мы будем ругаться и ссориться!»

Дебаты были вначале шутливые: Гертруда рассказала историю о бывшем епископе Лондона докторе Темпле. Однажды он взял кеб в Фулхем и дал чаевые, которые не устроили кучера. Тот сказал: «Будь на вашем месте святой Павел, он дал бы мне шиллинг и шесть пенсов». – «Будь на моем месте святой Павел, – ответил епископ с большим достоинством, – он бы ехал от Ламбета [10] , а оттуда до Фулхема всего за шиллинг».

Они с Хьюго разговаривали об утилитаризме. Гертруда утверждала, что стремление к личному счастью – наиболее убедительный мотив действий человека – всегда должно ограничиваться тем, чтобы не испортить счастья другим. Людям приходится включать мозги. Сочинять стихи – лучшее времяпрепровождение, чем играть в крокет, потому что это более вероятно будет использовано обществом. Хьюго заявил, что любое действие либо нравственно, либо безнравственно, и человек должен стремиться идти по нравственному пути. Гертруда возразила, что когда она поднимается на гору, то делает это лишь для собственного удовольствия, никому не причиняя вреда, – это не морально и не аморально. Дебаты стали жарче, когда она заявила, что Христос в одном ранге с Мухаммедом и Буддой. Великие люди все трое, но не более чем люди. Хьюго начал раздражаться, Гертруда заговорила резче и более провокационно. Когда же она заявила, что если бы бедняки прониклись идеей равенства всех людей, то больше не было бы слуг, Хьюго ушел прочь, и некоторое время они старались друг другу не попадаться.

10

Резиденция архиепископа Кентерберийского, главы англиканской церкви.