Королева в раковине

— Все это сказки! — дед повышает голос на свою маленькую внучку, чьи капризы, связанные с еврейством, начинают действовать ему на нервы: поглядите, как она ходит со сверкающими глазами, как будто заново родилась.

— Эта женщина, лишенная всякой привлекательности и худая, как жердь, смущает душу девочки! — предупредил он Артура и заявил, что этого не допустит.

В последнее посещение его усадьбы внуками, дед метал громы и молнии. Бертель с отвращением глядела на свиней, и все время говорила о новой своей стране, в которой живет дядя Вольф Брин.

— Ревека вскружила тебе голову! — не унимался дед, но Бертель не пряталась и не обижалась, как это бывает с ней.

Стоя перед ним, внучка провозглашала:

— Вырасту — уеду в Израиль!

Артур глубоко вздыхает: сионистский вирус у дочери ослабеет, но есть и положительные стороны — она начала ощущать связь с окружающим миром, выходит из своей раковины. Лотшин не очень впечатляют изменения в сестренке. Тетка сбивает ее с толку своим сионизмом. Артур считает, что это следует прекратить. В своем кабинете он извлек из ящика стола карту, пальцем ткнул в точку и спокойным тоном сказал Бертель:

— Много лет тому назад здесь в этой крохотной точке была родина евреев. Это называется историей и принадлежит прошлому. Сегодня этому не придают никакого значения.

— Это не принадлежит прошлому. Ты ошибаешься! — вскипела Бертель. — Дядя Вольф живет в Палестине. Я верю тете Брин. У меня есть страна, а Германия — не моя страна.

— Бертель, сегодня это не более, чем сказка о наших прадедах. Святая земля Израиля всего лишь иллюзия, праздничная молитва, просьба об отпущении грехов, она принадлежит далекому прошлому. Если тетя Брин права, чего же она живет в Германии?

— А как же дядя Вольф?

Артур спокойно отвечал:

— Ты маленькая девочка. И не все понимаешь. У дяди Вольфа свои причины и обстоятельства. У дяди и тети Брин свое мировоззрение, отличное от наших взглядов. Ты — немецкая девочка, и все то, что тебе рассказывает тетя Брин, — мелочь, на которую не стоит обращать внимания.

Бертель решительно отрицает все, сказанное отцом. Она чувствует, что нечто, более сильное и незаурядное, пробуждается в ее душе. С того момента, как тетя сказала, что у нее есть своя родина и свой народ, что-то вспыхнуло в ней. Евреи и страна Израиля стали центром всех ее мыслей и чувств, а все остальное в ее жизни отошло на второй план.

— Прекрати свои глупости, Бертель! — сказала Фрида, видя, как девочка вскочила с постели, взяла карандаш и обвела им на глобусе кружком слово «Палестина», бормоча что-то о своем новом отечестве.

Бумба кривился и переминался с ног ни ногу у дверей комнаты Бертель:

— Она только и знает, что говорить глупости.

Взял черный карандаш, нарисовал толстые усы в кружке, обведенном вокруг Палестины, и залился смехом.

Бертель лежит в постели, погрузившись в размышления. Тетя Брин говорит, что у нее есть своя — хоть и пустынная — страна. Мужественные освободители земель изнывают там под тяжестью нечеловеческого труда. В той далекой стране у нее есть прадеды и праматери, есть свой священный язык и библейские пейзажи. Бертель слышит в своей душе песни той далекой родины, которые ей напевала на немецком языке тетя:

Там кедры пьют воду из скудной земли, Река Иордан там сверкают вдали, Там прадедов кости погребены, И кровь Маккавеев — в земле той страны, Небесная синь там — на все времена — Там родина наша, моя там страна.

Бертель прокрадывается в комнату покойной матери, пребывающей в раю, ставит в ряд предметы из слоновой кости, мешочки с парфюмерией… И все это ассоциируется в ее воображении с природой Израиля — рекой Иордан, горой Кармель, Издреельской долиной, соснами и цитрусовыми садами. Бертель вся пылает. Далеко, за морями у нее есть отечество! Своими глазами она в доме тети видела фотографии женщин второй алии. Крепкие еврейские женщины занимаются нелегким ручным трудом.

Тетя Брин — благородная дама, любящая картошку, не выдержала жизни на Святой земле, смеются в доме. Дядя Брин, сионист, из первопроходцев, выращивающий апельсины в Хадере, остался в ивритском поселении, а тетя Брин не выдерживает комаров, хамсинов и малярию. Тетя с тремя детьми странствует с континента на континент, а дядя, герой, воюет с арабами. В дом Френкелей пришел ящик из страны Израиля, пахнущий цитрусами. Ящик послал морем дядя Брин. Бертель гладит апельсины, завернутые в шуршащую бумагу с печатью «порт Яффо». Осторожно, оглядываясь, она унесла один апельсин в свою комнату и не прикасается к нему, словно к святыни, пока его не обнаружила Фрида и не накричала на девочку.

Бертель думает о дяде и тете Брин и успокаивает саму себя: все же она теперь не сирота, жизнь ее связана со страной Израиля. Тетя высекает в ее воображении некую Божественную искру. Вольф Брин — освободитель земель и осушитель болот. Он — пионер-сионист, не сдался ни болотам, ни комарам, ни малярии, ни голоду, ни пустыне, ни тяжкому зною. Тетя, дочь банкиров, только чуть-чуть истинная сионистка. Из-за ностальгии по хорошей легкой жизни в Германии, она покинула Палестину, вернулась в Берлин с массой чудесных рассказов. Так судачат домочадцы, Но Бертель видит, как за чашкой кофе, когда тетя рассказывает о Палестине, ее лицо мгновенно меняется.

— Есть у евреев своя страна, — глаза тети начинают блестеть от гордости за своего мужа, сажающего цитрусовые плантации и работающего врачом, спасающим больных малярией.

— Есть у меня моя страна, — думает про себя Бертель, ощущая в душе священный трепет и преклонение перед доктором Брином. Красивый мужчина, он оставил свой дом на границе Польши с Германией из-за еврейских погромов. Еще до Мировой войны тетя встретила Брина в Израиле. Ее родители, господин и госпожа Маркс, евреи, соблюдающие традиции, дали ей солидное приданное.

Тетя Ревека сводит с ума весь дом, она возмущается:

— Зачем еврейской девочке рассказывают об Иисусе Христе. Как еврейской девочке может рассказывать о несчастном Иисусе, у нищих родителей которого нет даже колыбели для ребенка.

Отец отвечает:

— Ревека, какие у тебя претензии к Иисусу? Иисус — великий освободитель.

Тихая Бертель взрывается:

— Я — еврейка. Я никогда не буду надевать наряд ангела на Рождество, и не подставлю голову под соломенный парик.

Артур притянул девочку и поставил е между своих ног:

— Бертель, еврейство это действительно красивая сказка. Но сегодня она не имеет никакого значения. Иисус хотел освободить весь мир.

Девочка не слушает его объяснений.

— Бертель, Иисус внес в души людей великие идеи. Это честь — быть ангелом-провозвестником христианского мессии, — патетически восклицает Артур, глядя в ее пылающее лицо и тяжело дыша.

Он не может убедить девочку. Она клянется — больше не возносить молитву христианскому мессии и не преклонять перед ним колени. Доктор Герман, пожалуй, единственный, кто понимает, что творится в ее душе. Он обещает, что в будущем она не будет участвовать в празднестве Рождества, но так как ни одна ученица не сумела выучить наизусть длинный монолог ангела, а времени до празднества осталось немного, Бертель придется на этот раз исполнить эту роль. Доктор Герман и Бертель договорились, что, завершив декламацию, она не преклонит колено перед божьим сыном. Директор сдержал свое обещание, но Бертель не может простить себя. С громким плачем она сошла со сцены. Слова ангела были столь эмоциональны и так разжалобили ее сердце, что она сама себя забыла и встала на колени перед младенцем святой Марии.