Королева в раковине
Шрифт:
То вдруг она видит себя совсем малышкой, свернувшейся в углу комнаты. Отец приближается к ней размеренными шагами. Глаза у него потухшие. «Бертель, я запрещаю тебе погружаться в бредовые фантазии, очнись». Он стоит напротив нее. Жар и холод обдают ее тело. Мертвые возникают и исчезают. Нет у нее власти над этими видениями. Вот рядом с ней мама, красавица, полячка, еврейка, — смягчает ее тоску и боль души. Отец возникает в ее раздумьях и громким утвердительным голосом провозглашает: «Мы сефарды, а не поляки».
Она спросила Рахель Янаит, какая разница между сефардами и ашкеназами. Та ответила:
Иногда этот вопрос она задавала прохожим в центре города, и ощущала, что касается очень чувствительной темы.
— Я — сефардка, — заявила она однажды Рахели.
— Что вдруг ты пришла ко мне с этим. Сегодня нет разницы между сефардами и ашкеназами.
— Это не так. Многие говорят, что сефарды менее умны, менее образованы и вообще принадлежат другим временам.
— Это верно. Судьба их была трудной. Они были изгнаны из Испании, — сказала Рахель и призналась, что в наши дни еврейство ашкеназского происхождения формирует современный характер еврейства, но все это не столь важно.
Рахель завершила беседу, выразив надежду, что все евреи соберутся в Израиле и сольются в единый народ. Наоми не удовлетворилась ответом. Расслоение еврейского народа на этнические группы чрезвычайно ее интересует.
У нее без конца то портится, то улучшается настроение. Экскурсии по Тель-Авиву во время каникул несколько умеряют ее тоску по отчему дому.
Машина «Тнувы» приезжает к воротам учебной фермы, груженная бидонами с молоком, и она, вместе с другими девочками, втискивается между этими бидонами, чтобы ехать в Тель-Авив. Всю дорогу девочки распевают песни о природе и родной стране, и настроение их повышается с каждой песней.
В Тель-Авиве, современном, совсем юном, небольшом, но стремительно развивающемся городе, в последние годы заложена основа расширяющегося городского пространства, вдохновляемого европейским пониманием архитектуры.
Знакомая архитектура Берлина прорисовывается зданиями в стиле Баухаус, здесь есть театры, кафе со столиками на тротуарах, опера и концерты под открытым небом. Компактный Тель-Авив отличается многоцветием, красочностью. Его набережная полна жизни. Магазины и ремесленные предприятия, возникающие в разных местах, как грибы, образуют новый город, торговый и культурный центр страны. Особенно девушки получают удовольствие от общения с жителями города, которые принимают их за туристов. Сердечно спрашивают, куда они направляются. Узнав о том, что они беженки из Германии, проявляют с ними солидарность.
Первая экскурсия Наоми по Тель-Авиву незабываема. У нее поднялась температура, ее всю трясло. Девушки постучали в дверь одного дома. Высокий худой мужчина пожилого возраста с тяжелым немецким акцентом спросил, в чем дело. Увидев бледное лицо Наоми, он с женой тут же предложили ей лечь в постель. Вызвали врача, купили за свои деньги лекарство, кормили ее и ухаживали за ней целую неделю. Эту человечность, встреченную ею в Тель-Авиве, она каждый раз вспоминает с неизменным удивлением и благодарностью.
Но редкие подъемы духа тонут в море скуки и опустошенности, окружающей
ее. Все мечтания разлетаются в осколки. Ореол, который она соткала вокруг легендарного облика Лоренса Аравийского, рассеялся. Она не скачет на коне с ружьем, болтающимся на плече, которое соскальзывает от быстрой скачки по полям навстречу сильным порывам ветра. Что случилось с ее мечтами? Всю жизнь она была охвачена лишь одним страстным желанием — уехать в страну Израиля, соединиться с еврейской историей и ее традициями. Вот мечта ее осуществилась, а она так несчастна. Тяжко ей бороться с трудной реальностью этой страны.Она выходит в мир увядания, шагает по сухим полям, где ее окружают колючие соцветия, дикие растения с маленькими синеватыми или желтыми цветами, распространяющими пряный запах. Она собирает большие букеты чертополоха, тёрна, колючек, усеянных улитками, украшает ими комнату и не обращает внимания на кровавые царапины на руках и на ехидные замечания девушек о ее нежной коже, не приспособленной к израильским колючкам. Черная меланхолия овладела ею, поглотив первые восторги страной Сиона.
Раздумья уносят ее к деду, Лотшин, Бумбе. Они теперь ютятся в крошечной квартирке. Фрида оставила Берлин и вернулась в свою деревню. Дед закрылся в маленькой комнате с опущенными жалюзи. В письмах Лотшин пишет ей: «Бертель, дед не хочет жить. Ты — умница, напиши, как вернуть его к жизни». Состояние деда не дает ей покоя. Горькая еврейская судьба догнала деда в конце пути. Нацистская власть забрала у него дело его жизни — литейную фабрику, которую он создал своими руками в дни Бисмарка. Фабрика перешла в чужие руки, и Бертель слышит слова деда: «Союз производителей стали хранит чистоту германской расы, но я первый из евреев, который сумел найти подход к членам этого союза».
Семья Френкелей распадается. Руфь, Ильзе, Гейнц и Фердинанд — в Аргентине. Ганс, сын Руфи, заболел воспалением легких и ушел из жизни. Бумба должен репатриироваться в страну Израиля. Дед не хочет жить. Наоми не может приноровиться к Палестине и очень страдает от этого. Дони, живущий рядом с дядей, в кибуце Эйн-Харод, осквернил память об их прощальных поцелуях на скамье в берлинском парке. Посетив кибуц, она вернулась расстроенная. Дони пришел на встречу вместе со своей подругой. «Привет», — ответил ей сухо, и посмотрел равнодушным взглядом, как будто видит ее впервые в жизни.
— Конечно, это не вопрос жизни и смерти. Это случается часто. Нечего относиться к этому слишком серьезно, — успокаивала ее Рахель.
— Но ведь он забыл поцелуи…
Наоми разочарована тем, что Рахель не понимает, насколько она уязвлена изменой, и только говорит:
— Приди в себя, такое у тебя может случиться еще много раз, — и переводит разговор на более важную тему.
Каким-то образом беседа превращается в патриотическую речь:
— Израиль — страна идеи и предопределения. Чужеземцы превратили ее в пустыню. Нам предопределено восстановить ее былое величие. Погляди, мы основали университет. Теперь все усилия надо сосредоточить на построение страны. И основой ее должна стать истинная духовность.