Королева Виктория. Женщина-эпоха

– Адель, распорядитесь, чтобы мою кровать перенесли в… – она на мгновение, всего лишь на мгновение, задумалась, – … в голубую комнату.

В этой комнате до замужества жила Феодора, Виктория надеялась после отъезда сестры перебраться туда, но мать оставила ее в своей спальне.

– Но мадам герцогиня…

– Ты не расслышала что я сказала?

Тон не оставлял сомнений в непозволительности малейшего неповиновения. Адель быстро присела в реверансе и сразу же побежала выполнять приказ.

– И все мои вещи, пожалуйста.

Герцогиня просто обиделась, внезапная холодность дочери отнюдь не была случайной, Виктория, столько лет безропотно подчинявшаяся матери, обрела свободу – и какую свободу, выше которой нет! Кто может что-то запретить королеве, удержать ее или прикрикнуть? Даже мать может лишь советовать, но едва ли теперь дочь захочет прислушиваться к ее советам.

Заметив почти скорбно поджатые губы герцогини, Виктория вдруг попросила:

– Ты не могла бы оставить меня одну на час? Мне нужно подумать…

Герцогиня потеряла дар речи окончательно, ее дочь в такой момент не просто не желала делиться с ней радостью или просить разумного совета, она хотела остаться одна!

Потом была долгая беседа с премьер-министром лордом Мельбурном, во время которой Виктория поняла, что нашла так необходимого ей советчика и старшего друга. Она с чистой совестью заверила, что не желает иметь другого премьер-министра и во всем будет слушаться его советов.

– Конечно, в том, что касается дел, но думаю, вы не станете мне советовать, какое платье надеть в каком случае.

Лорд Мельбурн подумал, что и это не помешало бы, но промолчал.

– Нет, я осмелюсь дать вам другой совет. Это проект вашей речи на заседании Тайного совета. Подчеркиваю: только проект, основа, которую я позволил себе написать, чтобы вы могли сэкономить время для подготовки. Надеюсь, он будет вам в помощь.

Виктория кивнула:

– Я воспользуюсь написанной вами речью, лорд Мельбурн.

– Заседание сегодня в Красном салоне дворца.

– Я помню.

– Вы подумали, кто будет вас сопровождать и то, как вы будете одеты?

– Никто, я пойду одна и в траурном платье. Скончался король и мой родственник, ни к чему яркие наряды.

Мда… эта девочка куда разумней, чем от нее можно было ожидать, мысленно подивился лорд Мельбурн. Он решил ничего не говорить заранее членами Тайного совета, чтобы, если все пройдет как надо, сильнее поразить их. Первое впечатление много значит, едва ли лорды помнят пухлую девочку, вечно прячущуюся в складках широких юбок своей матери и малозаметной за перьями герцогини. Ничего, тем сильнее будет произведенное впечатление.

И вот члены Тайного совета собрались в Красном салоне, готовые встретить новую королеву Англии и присягнуть ей. Цвет общества ждал появления маленькой девушки, готовый простить ей растерянность и даже слезы, но не слишком готовый к появлению рядом с ней герцогини Кентской.

Дверь распахнулась, объявили:

– Ее величество королева Англии…

Коронации еще не было, потому и полного титула тоже, но она уже не высочество.

Маленькую фигурку в черном одеянии даже не сразу все заметили на фоне высокой двери. Она на мгновение замерла, потом в полной тишине спокойно прошла к своему месту, поклонилась присутствующим и села.

Одна, никого следом. Герцогини Кентской не было, и это казалось настолько странным, что к речи стали прислушиваться не с первого слова. Все казалось, вот сейчас войдет мать королевы и, перебивая дочь, начнет произносить речь сама.

Не вошла и не начала. Виктория все произнесла сама спокойным, ровным голосом, время от времени оглядываясь на лорда Мельбурна, словно спрашивая, все ли делает правильно. Премьер-министр был в восторге! Скромность, сдержанность и даже отсутствие волнения притом, что все прекрасно понимали, что королева очень юна и наивна. Тайный совет был в восторге от своей королевы!

К протянутой для поцелуя руке, что означало, по сути, присягу, подходили с удовольствием. Рука не дрожала и не была безвольной, хотя волнение и смущение Виктории все же заметно. Перед ней, юной девушкой, один за другим опускались на колено виднейшие люди Англии. Виктория сумела подчеркнуть свое особое отношение к двум присутствующим дядям – герцогам Камберлендскому и Суссекскому, она подошла и расцеловала обоих в щеки. Герцог Камберлендский становился королем Ганноверским, потому что по салическому закону там правящей королевы быть не могло. Похоже, это его устраивало.

В тот же день во множестве дневников членов совета появились восторженные записи о королеве, в разные концы Европы полетели письма с рассказом о первом дне ее правления.

– Лорд Мельбурн, как я вела себя?

– Изумительно, ваше величество! Лучше не смог бы даже я сам!

– Я написала письмо королеве Аделаиде с выражением соболезнования…

– Вы не должны называть ее королевой, королева теперь вы.

– Но это было бы слишком жестоко – в первый же день напоминать ей, что она теперь не королева.

Потом были беседы с архиепископом Кентерберийским, министрами, руководителями служб и еще много с кем. Единственный человек, с которым категорически не пожелала встречаться Виктория, был сэр Джон Конрой, напротив, с ехидным удовольствием она объявила, что удаляет сэра Конроя из числа своих придворных со всеми вытекающими отсюда последствиями! Понимала, что это мелкая месть, но как же эта месть была сладка… Виктория с удовольствием убрала бы его и из окружения своей матери, но такого она приказать не могла.

К вечеру королева едва держалась на ногах. Но ей предстояло еще одно дело – отказаться от привычного ужина в обществе обитателей Кенсингтонского дворца. Это тоже оказалось не так просто.

Герцогиня Кентская терпеливо ждала весь день, пока ее дочь переделает свои королевские дела, и мысленно готовилась к трудному разговору. Она никак не могла решить, какой тон взять – то ли оскорбленной в лучших чувствах любящей матери, то ли разгневанной неприличным поведением хозяйки дома. Посоветоваться с сэром Конроем не получилось, тот, узнав о своей отставке, обиделся и удалился в свой дом, отсутствовали и его жена с дочерьми. Но присутствовала Флора Гастингс, которая непременно все перескажет Конроям.