Королева Юга

Кольядо ринулся за ним, включил прожектор и стал преследовать катер всего лишь в метре над поверхностью воды.

— Ты принес снимок? — спросил его Оскар Лобато.

— Какой снимок? — насторожился я.

Лобато не ответил — он насмешливо смотрел на Кольядо. Летчик вертел в пальцах стакан с прохладительным, как будто все еще не мог решиться.

— В конце концов, — настаивал Лобато, — прошло почти десять лет.

Кольядо поколебался еще мгновение, потом выложил на столик коричневый конверт.

— Иногда, — принялся объяснять он, — мы во время преследования фотографируем людей на катерах, чтобы потом опознать их… Это не для полиции, не для прессы, а для наших архивов. Дело довольно трудное: прожектор пляшет, катер подпрыгивает — ну и так далее. Бывает, снимки получаются, бывает — нет.

— Этот получился, — усмехнулся Лобато. — Давай, показывай.

Кольядо вынул фотографию из конверта, положил на стол, и при взгляде на нее у меня пересохло во рту.

Черно-белая, размером 18х24, и качество не идеальное: слишком крупное зерно и изображение слегка не в фокусе. Но все происходящее запечатлелось достаточно четко, особенно если учесть, что снимок был сделан с вертолета, летевшего со скоростью пятьдесят узлов в метре над водой, в туче пены, взметаемой катером на полном ходу. На переднем плане один из полозьев вертолета, вокруг темнота, белые брызги, в которых дробится свет фотовспышки. Среди всего этого можно разглядеть среднюю часть «Фантома» с правого борта, а на ней — смуглого мужчину, склонившегося над штурвалом; его мокрое лицо обращено вперед, к темноте перед носом катера. За спиной у мужчины, положив руки ему на плечи, словно для того, чтобы передавать ему движения преследующего их вертолета, стоит на коленях молодая женщина в темной непромокаемой куртке, по которой стекают струи воды; мокрые волосы стянуты «хвостом» на затылке, широко раскрытые глаза с бликами отраженного света, твердо сжатый рот. Фотоаппарат запечатлел ее в тот момент, когда она полуобернулась — назад и немного вверх, — чтобы взглянуть на вертолет: от близости света лицо кажется бледным, черты сведены гримасой из-за неожиданности вспышки. Тереса Мендоса в двадцать четыре года.

***

Все не заладилось с самого начала. Сначала, как только они миновали сеутский маяк, сгустился туман. Потом опоздал сейнер, которого они поджидали в открытом море, в темноте, где не было никаких ориентиров, а на экране «Фуруно» — полно сигналов от торговых судов и паромов, проходивших иногда угрожающе близко.

Сантьяго беспокоился, и хотя Тереса видела только его черный силуэт, она замечала его волнение по тому, как он двигался туда-сюда по «Фантому», проверяя, все ли в порядке. Туман укрывал их достаточно плотно, и она осмелилась закурить, присев, прячась под приборным щитком, прикрыв ладонью пламя зажигалки и огонек сигареты. Потом выкурила еще три. И вот наконец «Хулио Верду», длинная тень, на которой призраками шевелились черные тени, материализовался в темноте — в тот самый момент, когда налетевший с запада ветер начал рвать туман в клочья. С грузом тоже оказалось что-то не так: пока им передавали с сейнера двадцать упаковок, а Тереса укладывала их вдоль бортов, Сантьяго удивился: они были крупнее, чем предполагалось.

Весят столько же, а размеры больше, заметил он. А это значит, что там, внутри — «шоколад», то есть товар более низкого качества, а не гашишное масло высокой степени очистки, более концентрированное и более дорогое. А между тем Каньябота в Тарифе говорил именно о масле.

Потом, до самого берега, все было нормально. Они шли с опозданием, так что в проливе было полно судов; поэтому Сантьяго поднял триммер консоли головастика и направил «Фантом» на север. Тереса чувствовала, что он неспокоен: заметно по тому, как резко и торопливо он делал все, что должен был делать, будто именно этой ночью ему как никогда хотелось поскорее довести дело до конца. Все нормально, уклончиво ответил он, когда она спросила, все ли в порядке. Нормально. Он всегда был немногословен, но интуиция подсказывала Тересе, что на сей раз за его молчанием кроется больше тревоги, чем когда бы то ни было. Слева, на западе, уже обозначилась светлой полосой Ла-Линеа, когда два луча-близнеца — маяки Эстепоны и Марбельи — появились впереди, лучше видимые между скачками: свет Эстепоны мерцал левее — вспышка, потом две, каждые пятнадцать секунд. Тереса приникла лицом к резиновому конусу радара, стараясь прикинуть расстояние до суши, и вся напряглась от неожиданности: экран показывал сигнал от неподвижного объекта в миле к востоку. Взяв бинокль, она вгляделась туда и, не увидев ни красных, ни зеленых огней, подумала: не дай Бог это мавр с погашенными огнями затаился в темноте и подкарауливает нас. Однако на второй и третьей развертке сигнала уже не оказалось, и она немного успокоилась. Может, гребень волны, подумала она, или другой катер, выжидающий удобного момента, чтобы подойти к берегу.

А спустя четверть часа, на пляже, они попали из огня да в полымя. Со всех сторон ослепительные фары, крики, стой, жандармерия, стой, стой, и вспышки голубых огней у дороги, и люди, разгружавшие катер, застывают по пояс в воде с поднятыми над головой тюками, или роняют их на песок, или бросаются бежать среди всплесков и брызг. Сантьяго, выхваченный из тьмы ярким светом — ни единого слова, ни единой жалобы, ни единого проклятья, молча, уже смирившись с тем, что случилось, но не перестав быть мастером своего дела, — склоняется над штурвалом, чтобы дать «Фантому» задний ход, а потом, как только днище сползло с песка, лево руля, вывернутый до предела штурвал, педаль, ушедшая на всю глубину, рррррррррр, вдоль берега, под килем меньше фута воды, катер сначала встает на дыбы, казалось, желая задрать нос к самому небу, а потом мчится по спокойной воде, уносясь по диагонали прочь от берега и огней в спасительную темноту моря, к далекому зареву Гибралтара, светлеющему в двадцати милях на юго-востоке, пока Тереса подхватывает за ручки, один за другим, четыре двадцатикилограммовых тюка, оставшихся на борту, поднимает их и бросает за борт, и рев головастика заглушает всплеск от их падения, пока они тонут в кильватерной струе.

И тут на них налетел вертолет. Услышав шум его винтов вверху и немного сзади, она подняла голову, и ей пришлось закрыть глаза и отвернуть лицо, потому что в тот момент ее ослепил поток света, хлынувший сверху, и конец освещенного полоза закачался туда-сюда совсем рядом с ее головой, заставляя пригнуться.

Опершись руками на плечи Сантьяго, согнувшегося над штурвалом, она почувствовала, как напряжены его мускулы под одеждой, и в качающемся снопе света увидела его лицо, мокрое, как и волосы, от клочьев летящей на него пены, красивое как никогда. Даже если они занимались любовью, и она видела его совсем близко — и так и проглотила бы его целиком, после того, как целовала и кусала его, и клочьями сдирала кожу со спины, — он не был так красив, как в эту минуту, когда, упрямый и уверенный, успевая следить и за штурвалом, и за морем, и за педалью газа «Фантома», он делал то, что лучше всего умел делать на этом свете, по-своему сражаясь с жизнью и с судьбой, с этим безжалостным светом, преследующим их, подобно оку злобного великана. Мужчины делятся на две группы, вдруг подумала она. На тех, кто сражается, и тех, кто нет. На тех, кто принимает жизнь такой, как она есть, и говорит: ничего не поделаешь, — а когда вспыхивают фары на берегу поднимает руки. И других. Тех, кто иногда, посреди темного моря, заставляют женщину смотреть на них так, как сейчас я смотрю на него.

А что касается женщин, подумала она, женщины делятся на… но она не успела додумать до конца, потому что перестала думать вообще: полоз проклятой птицы, болтавшийся менее чем в метре над их головами, закачался еще ближе. Тереса стукнула Сантьяго по левому плечу, чтобы предупредить, и он, сосредоточившись на управлении катером, лишь коротко кивнул.

Он знал: на сколько бы ни приблизился вертолет, он никогда не ударит их, разве только случайно. Его пилот слишком искусен, чтобы допустить такое, потому что в этом случае все они — и преследователи, и преследуемые — вместе пошли бы ко дну. То был просто маневр — потрепать им нервы, сбить с толку и заставить изменить курс, или совершить какую-нибудь ошибку, или разогнаться до такой скорости, что перегревшийся мотор полетит ко всем чертям. Такое уже случалось. Сантьяго знал — и Тереса тоже, хотя полоз, качающийся над самой головой, пугал ее, — что вертолет вряд ли сумеет сделать что-то большее, а цель его маневра — прижать их к берегу, чтобы прямая, по которой «Фантом» должен был идти до Пунта-Эуропа и Гибралтара, превратилась в длинную кривую, охота затянулась, преследуемые занервничали и попытались выскочить на один из пляжей, или чтобы таможенный катер успел подойти и взять их на абордаж.

Таможенный катер. Сантьяго мотнул головой в сторону радара. Тереса на коленях, ощущая ими каждый удар воды о днище катера, кое-как добралась до «Фуруно» и припала лицом к его резиновому конусу. Уцепившись одной рукой за борт, другой за сиденье Сантьяго, чувствуя, как руки немеют от сильной вибрации корпуса, она всматривалась в темную линию, что вырисовывалась совсем близко справа при каждой развертке антенны, и в светлое пространство с другой стороны. В пределах полумили все чисто; но увеличив радиус вдвое, она, как и ожидала, увидела черное пятно — оно быстро двигалось на расстоянии около восьми кабельтовых с явным намерением отрезать им путь. Стараясь перекрыть рев мотора, Тереса прокричала в самое ухо Сантьяго о новой опасности, и он снова молча кивнул, не отрывая глаз от лежащей впереди цели. Вертолет снизился еще больше — настолько, что его полоз едва не коснулся левого борта, и вновь поднялся, однако Сантьяго ни на градус не отклонился от курса: он согнулся над штурвалом, впившись глазами во тьму перед носом катера. Вдоль правого борта уносились назад береговые огни: сначала Эстепона со своим длинным освещенным проспектом и маяком в его конце, потом Манильва и порт Дукеса, а «Фантом» тем временем на сорока пяти узлах понемногу забирал мористее. И тут, снова взглянув на экран радара, Тереса обнаружила черное пятно мавра совсем рядом: оно перемещалось гораздо быстрее, чем она рассчитывала, и уже катастрофически надвигалось на них слева. Обернувшись туда, несмотря на слепящий поток белого света от прожектора вертолета, она различила в тумане мигающий голубой сигнал таможенного катера — все ближе и ближе. Привычная альтернатива: выскочить на песчаный берег или испытать судьбу, пока высокий борт «Эйч-Джея» угрожающе надвигается на них в ночи, раскачиваясь, разворачиваясь носовой частью, чтобы расколоть корпус «Фантома», остановить мотор, сбросить их в воду. От радара уже не было никакого толку, поэтому Тереса на коленях, чувствуя, как отдаются в почках удары воды о днище, снова добралась до Сантьяго и положила руки ему на плечи, чтобы предупреждать о движении вертолета и мавра, справа и слева, близко и далеко; и когда она четырежды встряхнула его за левое плечо, потому что проклятый мавр был уже зловещей стеной, навалившейся на них из темноты, Сантьяго убрал ногу с педали, чтобы мгновенно сбросить четыреста оборотов в минуту, правой рукой опустил триммер, до предела вывернул штурвал влево, и «Фантом», взметнув облако воды и пены, описал крутую кривую, пересекая кильватерную струю таможенного катера и оставляя его немного сзади.

Тересе захотелось рассмеяться. Вот так. В этой странной охоте, разгонявшей сердце до ста двадцати ударов в минуту, все делали ставку на предел, сознавая, что преимущество перед противником заключается в узенькой полоске возможностей, этот предел ограничивающих. Вертолет летел низко, угрожая полозом, указывая мавру местонахождение жертвы, но и только-то, потому что сам он не мог сделать с нею ничего. Таможенный катер, в свою очередь, раз за разом пересекал путь «Фантому» — тот подпрыгивал в его кильватерной струе, и гребной винт, выскочив из воды, вращался в пустоте, сжигая мотор, — или прицеливался, чтобы нанести удар: опытный капитан «Эйч-Джея» знал, что это можно делать только плоскостью носовой части, потому что если рубануть носом, мгновенная гибель экипажа «Фантома» неминуема, а это будет означать преднамеренное убийство в стране, где подобные вещи приходится долго объяснять судьям. Сантьяго, умный галисиец и опытный нарушитель закона, тоже знал это, поэтому шел на максимальный риск рвануть в противоположную сторону, пристроиться в кильватер мавру, пока тот не остановится или не даст задний ход, или подрезать его спереди, заставив сбросить обороты. Или даже с полным хладнокровием вдруг сбавить собственный ход под самым носом у таможенников, надеясь, что они рефлекторно застопорят машину, чтобы не налететь на них, и тут же, через пять секунд, вновь рвануться вперед, выигрывая драгоценное расстояние, — к Гибралтару, до которого оставалось все меньше. Все на острие ножа. И одной-единственной ошибки в расчетах хватило бы, чтобы нарушить неустойчивое равновесие между охотниками и дичью.

— Они переиграли нас! — крикнул вдруг Сантьяго.

Тереса недоуменно огляделась. Теперь «Эйч-Джей» опять был слева, со стороны моря, и неумолимо прижимал их к берегу; «Фантом» несся на пятидесяти узлах при пятиметровой глубине, а птица висела сверху, буравя их белым глазом своего прожектора. Все вроде бы обстояло не хуже, чем несколько минут назад — так она и сказала, вернее, крикнула в самое ухо Сантьяго.

Мы идем неплохо, крикнула она. Но Сантьяго качал головой, будто не слышал, поглощенный своим делом или своими мыслями. Этот груз, крикнул он. А потом — после этого он уже не говорил больше ничего — прибавил еще что-то, но Тересе удалось разобрать только одно слово: приманка. Он хочет сказать, что нас подставили, подумала она. Тут мавр ударил их носовой частью, и вода, взметнувшаяся от столкновения двух катеров, мчащихся полным ходом, взметнулась тучей пены, обливая и ослепляя их, и Сантьяго пришлось мало-помалу уступать, направляя «Фантом» все ближе к берегу, и вот они уже неслись чуть ли не по полосе прибоя, с мавром слева по борту и чуть сзади и вертолетом над головой, а в нескольких метрах от другого борта мелькали, исчезая за кормой, огни земли. И под килем оставалось меньше фута.

Черт побери, глубины-то совсем не осталось, сквозь сумбур мыслей мелькнуло в голове у Тересы.

Сантьяго вел катер впритирку к берегу, чтобы мавр не приближался, хотя капитан таможенников пользовался любой возможностью, чтобы сделать это. Но даже при таком раскладе, прикинула она, у мавра гораздо меньше шансов сесть на мель или напороться на камень, который повредит лопасти его турбины, чем у «Фантома» — при очередном скачке зарыться в песок сначала мотором, потом носом, а у них с Сантьяго — покуривать «Фарос» до самого дня воскрешения. Господи боженька. Тереса стиснула зубы во рту и руки на плечах Сантьяго, когда «Эйч-Джей» снова возник из пены совсем рядом, ослепляя их взлетевшей стеной воды, а потом слегка вильнул вправо, чтобы заставить их приблизиться к берегу еще. Этот капитан просто молодец, подумала она. Из тех, кто делает свою работу не за страх, а за совесть. Потому что никакой закон не может потребовать от человека такого риска. Или может, когда у мужчин все переходит на личности: ведь этим проклятым петухам только дай повод устроить поединок.