Королева

В Виндзорском замке, который мальчики считали своим настоящим домом, они гоняли на велосипедах и педальных машинках (7) не только по гравиевым дорожкам сада, но и по раззолоченному Большому коридору, украшенному двадцатью двумя полотнами Каналетто и сорока одним бюстом на постаментах из искусственного мрамора. Если мальчикам случалось споткнуться и упасть, королева “поднимала нас и говорила: “Не глупи, ничего страшного, иди умойся”, – как самая обычная мама” (8), – вспоминает Эндрю. За чаем они с родителями смотрели спортивную передачу BBC “Grandstand”(“Трибуны”) по субботам и “The Sunday Cricket League” (“Воскресную лигу крикета”). “В семье мы чаще видели королеву по выходным, чем по будням”, – говорит Эндрю.

Чарльз и Анна в 1960-х в основном жили в школе. В престижном пансионе Бененден в Кенте Анна освоилась гораздо лучше, чем ее старший брат в Чиме и Гордонстоуне. От вредин-однокашниц, которых она прозвала “едкой щелочью” (9), ее спасала унаследованная от отца толстокожесть и острый язык. Директор отмечала у Анны “умение поставить себя естественно, без агрессии” (10). Как и принц Филипп, она “схватывала все на лету”, и ее раздражали тугодумы. Обогнав мать в росте (метр шестьдесят семь), она обладала подтянутой фигурой. От королевы ей досталась также фарфоровая кожа, но черты лица получились более резкими, особенно выпяченная нижняя губа, придававшая ей угрюмый вид. Подростком Анна носила длинные волосы, несколько смягчая эту резкость.

При всем своем остром уме Анна не питала особого интереса к науке, и набранных после аттестационных экзаменов баллов оказалось недостаточно для поступления в университет. Она предпочитала покорять спортивные вершины – еще одна черта, унаследованная от отца, который учил ее ходить под парусом в бурных шотландских водах и соревновался с ней на регате в Коузе. Анна писала, что хождение на яхте дает “ощущение полной свободы, которое до этого она испытывала только в седле <…> Это состязание со стихией, проверка на прочность и на соответствие своим идеалам” (11). Анна прониклась страстью к лошадям с той минуты, как двухлетней малышкой ее впервые усадили на коня – белого пони по кличке Фам (12). Окончив в 1968 году Бененден, восемнадцатилетняя Анна посвятила себя достаточно жесткому виду спорта – конному троеборью.

В декабре 1965-го, когда Чарльзу оставалось доучиться в Гордонстоуне последний год, родители принялись обсуждать будущее наследника престола (без участия самого наследника). Трое предыдущих королей – Эдуард VII, Эдуард VIII и Георг VI – учились в Оксфорде и Кембридже, однако дипломов не получали. Поскольку ни у Филиппа, ни у Елизаветы II собственного университетского опыта не имелось, они полагались на мнение архиепископа Кентерберийского Майкла Рэмзи, премьер-министра Гарольда Вильсона, Дики Маунтбеттена (возглавлявшего в это время Штаб обороны), виндзорского настоятеля Робина Вудза и сэра Чарльза Вильсона, ректора и вице-председателя совета Университета Глазго, а также председателя Комитета ректоров и проректоров.

В течение нескольких часов приглашенные обсуждали за обедом различные варианты, а королева слушала. Гарольд Вильсон ратовал за Оксфорд, тогда как Маунтбеттен отдавал предпочтение кембриджскому Колледжу Троицы и Военно-морскому колледжу в Дартмуте с последующей службой на флоте. Именно этот путь в итоге и выбрали. В Кембридже Чарльзу понравилось – не в последнюю очередь из-за близости к охотничьим угодьям Сандрингема с их “изысканнейшей дичью” (13). Поступив в университет осенью 1967 года, он оказался первым августейшим студентом, поселившимся в общежитии. Наставником Чарльза стал бывший консерватор Рэб Батлер, тогдашний ректор Колледжа Троицы.

В общем и целом королева стремилась создать Чарльзу и Анне условия для преодоления себя и предпочитала разговаривать с ними “на равных, по-взрослому” (14), как отметил в 1968 году один писатель. “Я помню, как сдержанно себя вел Чарльз во взрослом окружении” (15), – говорит Мэри Вильсон. Присутствовавшая на обеде в Букингемском дворце в честь делегации из Нигерии Синтия Гладуин охарактеризовала его так: “обаятельный <…> услужливый, присматривающийся ко всем и краснеющий, как дикий шиповник <…> чувствительный, в отличие от своего отца” (16). Готовя детей к требованиям придворной жизни, Елизавета II побуждала их преодолевать трудности и учиться думать своей головой – хотя некоторые приближенные видели в этом подходе попустительство.

“С самого начала им чересчур многое позволялось”, – сообщила фрейлина журналисту Грэму Тернеру, который в пух и прах раскритиковал воспитательные способности королевы. “Эта преждевременная независимость сделала из семьи что-то вроде клуба, – продолжает та же фрейлина. – Чарльз и Анна, в свою очередь, тоже рассуждали так: “Не будем лишний раз беспокоить маму, ей и без нас забот хватает”. Королева и принц Филипп воспитывали детей очень сурово” (17).

Принцесса Анна возразила, что это “просто уму непостижимо” – предполагать у ее матери равнодушие и отстраненность. “Детьми мы вряд ли до конца понимали, какие ограничения накладывает на нее роль монарха, почему она постоянно в делах и в разъездах, однако я не думаю, что хоть один из нас, хоть на секунду, мог подумать, что она не любит нас, как любит детей обычная мать <…> Нам давали возможность искать себя, нас всегда побуждали обсуждать проблемы, проговаривать. Люди имеют право набивать собственные шишки, и, мне кажется, она всегда это признавала” (18).

Из всех детей Елизаветы II Анна была самой уверенной в себе и самодостаточной. Ее отношения с матерью складывались гладко, не в последнюю очередь благодаря общей любви к лошадям. С отцовской суровой любовью она тоже справлялась легко, поскольку слеплены они с ним были из одного теста – оба прямолинейные, пробивные и напористые.

Чарльзу, однако, под грузом отцовских требований и ожиданий пришлось несладко. Он мужественно сносил физические испытания – выдержав, например, оба семестра в школе Тимбертоп, затерянной в австралийской глуши. Вернувшись в Гордонстоун, он занял ту же руководящую должность старосты, которую когда-то занимал отец. Он даже подражал некоторым его манерам – закладывал руку за спину при ходьбе, разряжал атмосферу непринужденной шуткой, одергивал рукава пиджака, сплетал пальцы или тыкал в воздух указательным, подчеркивая свои слова.

Однако Филипп продолжал вместо похвал сыпать упреками, еще больше подрывая уверенность Чарльза в себе. Филипп не мог смириться с “разительным несходством” (19) между собой и сыном. “Он романтик, а я прагматик”. И хотя Чарльз никогда бы в этом не признался, как писал Джонатан Димблби, “принц жаждал одобрения и любви, которые его отец – и мать – не могли или не хотели ему дать <…> В качестве защитной реакции у него вырабатывалась все большая холодность и официальность в отношениях с родителями” (20). Когда наступало время принимать решения относительно будущего Чарльза, отец с сыном обменивались сухими письмами, уменьшая вероятность конфликта.

Больше всего точек соприкосновения с родителями у королевских детей обнаруживалось в Сандрингеме и Балморале. Для Елизаветы II Сандрингем – это “не только убежище, но и коммерчески рентабельные земли”. “Я люблю фермерский труд <…> люблю животных, – говорит ее величество. – Одних возделываемых земель мне было бы недостаточно” (21). Королева и принц Филипп привили всем своим четверым детям любовь к природе, и они, по свидетельству Анны, умели ценить “чистую роскошь” верховых прогулок по “скошенным полям вокруг Сандрингема” (22), а также “прелесть рябиновых и березовых рощ в осеннем уборе и величие старых шотландских сосен” (23) в Дисайде. Чарльз проникся настолько, что в двадцать лет даже сочинил для младших братьев книгу о мифическом “Старце из Лохнагара”, который жил в пещере над Балморалом и, попробовав съездить в Лондон, вернулся в итоге в свою отшельническую нору.

Филипп научил всех четверых детей стрелять, нырять в заводях реки Ди и ловить лосося нахлыстом. Анна охотилась вместе с матерью на оленей – зачастую оказываясь, кроме королевы, единственной женщиной на оленьей тропе. Родители и дети проявляли единодушное уважение к сельским обычаям и обрядам – таким, например, как намазывание щек кровью после добычи первого своего оленя.

Всей семьей они часто ездили на Королевском поезде в горы и не раз начинали отпуск с круиза на “Британии” по Внешним Гебридам. С конца 1960-х морские путешествия стали традицией. На борту корабля Елизавета II ходила в брюках – один из немногих поводов (24), кроме охоты или верховой езды, облачиться в этот вид одежды. В них ей было удобнее (и приличнее) садиться в шлюпки, перевозившие их с яхты на безлюдные берега, где устраивались пикники. Кульминацией круиза становился День “Британии”, когда яхта швартовалась в Кейтнессе у Северного побережья. Они высаживались в порту Скрабстер и кавалькадой машин отправлялись в замок Мэй, где к их приезду уже несколько недель готовилась королева-мать (25) с помощью своей фрейлины Рут Фермой, отдавая распоряжения повару и проверяя спелость фруктов и овощей в саду. Был год, когда королева-мать отправила дочери на “Британию” срочную телеграмму: “Катастрофическая нехватка лимонов. Не могли бы вы привезти парочку с собой? М .” (26). Королева послушно прихватила с королевской яхты полиэтиленовый пакет с лимонами.