Королева
Шрифт:
Время от времени приходили скорбные вести о гибели на фронте знакомых офицеров – так, в 1942 году дядя Елизаветы, принц Георг, герцог Кентский, разбился в воздушном бою, оставив троих детей, младшему из которых едва исполнилось семь недель. “В какое жуткое время приходится расти детям, – писала королева Елизавета своему брату Дэвиду в 1943 году. – Лилибет знакомится в Виндзоре с молодыми гренадерами, а потом они гибнут, и это ужасный удар для молодой девушки” (85). Несмотря на более поздние свидетельства знакомых, что королеве практически невыносимо писать соболезнования по случаю смерти близких, во время войны она с готовностью брала перо и писала матери погибшего офицера, “рассказывая вкратце, как его ценили в Виндзоре и о чем они беседовали” (86), – вспоминает Крофи.
Антуанетта де Беллэг, Марион Крофорд и
Скаутский отряд действовал по-прежнему и неожиданно стал для Елизаветы полигоном демократического общения, пополнившись девочками-подростками из семей беженцев, когда в Виндзоре приютили жителей разбомбленного лондонского Ист-Энда. Скауты завоевывали значки за готовку, под руководством замковой экономки выпекая кексы и оладьи (впоследствии Елизавета блеснет своим умением перед американским президентом), варя суп и делая рагу (88). Беженки, объяснявшиеся на кокни и не отличавшиеся манерами, никак не выделяли будущую королеву, называли ее Лилибет (тогда как даже для дочерей аристократов это семейное прозвище было под запретом), заставляли мыть посуду в жирной лохани и убирать обугленные головешки от костров (89).
Самым необычным – и памятным – опытом стала для Елизаветы трехнедельная практика, которую в 1945 году, в возрасте восемнадцати лет, она проходила в Центре подготовки механиков-автомобилистов, организованном Вспомогательной территориальной службой. Полученные там навыки упомянуты в ключевой сцене фильма “Королева”, когда Хелен Миррен, уверенно проведя “лендровер” по холмам Балморала, садится днищем на камень, форсируя реку Ди. “По-моему, я сломала кардан” (90), – сообщает она своему главному егерю Томасу по телефону. “Вы уверены, мэм?” – спрашивает тот. “Абсолютно. Причем передний, так что полному приводу конец. Я ведь была механиком в войну, помните?”
Эпизод в фильме выдуманный, однако Елизавета II действительно гордится своим умением разбираться в автомобиле. Спустя более двух десятилетий после войны она призналась лейбористке Барбаре Касл, что лишь тогда, на курсах по автоделу, ее оценивали наравне с ровесниками (91). На самом деле остальные одиннадцать учениц в центре подготовки были семью годами старше, однако второй субалтерн-офицер Елизавета Александра Мария Виндзор носила ту же невзрачную форму и получала те же задания: училась водить трехтонку в плотном лондонском потоке, менять колеса и свечи, разбираться в работе системы зажигания, прокачивать тормоза и перебирать двигатель. Елизавета ходила перемазанная в машинном масле и салютовала старшим по званию. Однако в результате она обрела уверенные навыки вождения. “Я никогда столько не вкалывала, – признавалась она знакомой. – Раньше я ни малейшего представления не имела обо всех этих загадочных машинных внутренностях” (92).
Если не считать первого радиообращения к потерявшим кров детям в 1940 году – сентиментальной речи, зачитанной девичьим голоском с тщательно отрепетированными паузами и интонациями, – до последних лет войны Елизавете почти не приходилось выполнять официальных обязанностей. В 1944 году она побывала с королем и королевой в Уэльсе на встрече с шахтерами и выступила с первыми речами в Лондоне в Детской больнице королевы Елизаветы и Национальном обществе предупреждения жестокого обращения с детьми, спустила на воду свой первый линкор и присутствовала на первом официальном обеде в Букингемском дворце в честь премьер-министров британских доминионов.
Когда Англия праздновала День Победы 8 мая 1945 года, Елизавета вместе с родными и премьер-министром Уинстоном Черчиллем вышла на балкон Букингемского дворца приветствовать ликующую толпу. Вечером они с Маргарет Роуз под присмотром Крофи, Тони де Беллэг и королевского адъютанта выбрались за пределы дворца (93).
Собралось шестнадцать человек, среди которых была и кузина Елизаветы, Маргарет Роудз, и несколько гвардейцев, в том числе Генри Порчестер, который на всю жизнь останется другом королевы и ближайшим советником в вопросах коневодства и скачек. Щеголяя своей формой автомеханика, будущая королева подхватила друзей под руки и увлекла их в толпу. Они устроили забег по Сент-Джеймс-стрит, радостно сплясали конгу, ламбет-уок и хоки-коки. Вернувшись к дворцовой ограде, принцессы вместе с толпой принялись скандировать: “Хотим видеть короля! Хотим видеть королеву!” – и приветствовали вышедших на балкон родителей восторженным воплем. Когда Елизавета и Маргарет Роуз проскользнули обратно во дворец через садовую калитку, королева Елизавета “накормила нас собственноручно приготовленными сэндвичами” (94), – вспоминает Тони де Беллэг.На следующий вечер вылазку повторили. “Снова в народ, – записала Елизавета у себя в дневнике. – Набережная, Пикадилли, Пэлл-Мэлл, прошли не одну милю. Видели родителей на балконе в 12:30 ночи – ели, гуляли, спать в три утра!” (95) “Это был небывалый полет на крыльях свободы, – пишет Маргарет Роудз, – золушкин бал наоборот, когда принцессы притворялись обычными людьми из толпы” (96).
Три месяца спустя тем же составом они отправились отмечать победу над Японией. И снова “прошли не одну милю” (97), как записала Елизавета. “Пробежали через “Риц” <…> пили в “Дорчестере”, дважды видели родителей, на огромном расстоянии, везде толпы”. На этот раз Елизавету узнали и приветствовали, хотя полиция предупредила гуляк, что “принцессы хотели бы остаться инкогнито, и к ним больше не приставали” (98).
Окончание войны Елизавета встретила девятнадцатилетней. Несмотря на затворничество в стенах Виндзора, она испытала много такого, что для юного отпрыска королевской семьи, воспитываемого в привычных рамках, осталось бы неведомым. Она увидела родителей в героическом свете, олицетворением долга и мужества, она пережила горечь потерь и пообщалась с людьми за пределами королевского круга. Она получила новые обязанности, впереди уже маячил следующий этап, несущий перемены не только в статусе предполагаемой престолонаследницы, но и в личной жизни, однако эту тайну она хранила со свойственной ей и в дальнейшем скрытностью. Из девочки-подростка, которой она была в начале войны, Елизавета превратилась в прекрасную девушку.
“Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!”
Принцесса Елизавета и Филипп обмениваются красноречивыми взглядами на свадьбе их кузины леди Патриции Маунтбеттен. Октябрь 1946 года.
Глава вторая Рука и сердце
“Там был целый батальон симпатичных молодых людей” (1), – вспоминает леди Анна Гленконнер, чьи родители, граф и графиня Лестерские, были друзьями и соседями короля Георга VI и королевы Елизаветы по норфолкской резиденции Сандрингем. Однако Лилибет “определила свою судьбу и еще в юности отдала свое сердце принцу Филиппу. Он был идеалом – хорош собой и к тому же иностранный принц”.
В каком-то отношении ее выбор можно назвать традиционным, поскольку принцесса с Филиппом состояли в родстве, однако не настолько близком, чтобы вызывать осуждение. Они приходились друг другу четвероюродными братом и сестрой, имея общих прапрабабку и прапрадеда – королеву Викторию и принца Альберта. При этом в жилах Филиппа текло больше “голубой крови”, чем у Елизаветы, дочери обычной британской аристократки (пусть и дальней родственницы английских и шотландских монархов), поскольку его родителями были принцесса Алиса Баттенбергская (правнучка королевы Виктории) и греческий принц Андрей, потомок датского принца, приглашенного на греческий трон в середине XIX века. И у Лилибет, и у Филиппа имелась родня в большинстве правящих европейских династий, где столетиями практиковалось кровосмешение. Королева Виктория состояла в еще более близком родстве со своим супругом – двоюродном, по бабушке, вдовствующей герцогине Кобургской. Мать Виктории (тоже Виктория) и отец Альберта Эрнст были братом и сестрой.