Королевская аллея

Несчастная вдова, что слезы льешь потоком? Ужели скорбь твоя сим двухнедельным сроком Не утолилась вдоволь? Осуши глаза…

Я и впрямь искренне полагала, что мне не суждено быть счастливою, и старалась со смирением принять горестную участь, поручив себя воле Господней.

Признаюсь, однако, что зеркальце на стене кельи, служило мне куда большим утешением, нежели распятие, висевшее рядом; ничто так не идет к лицу молодым красивым женщинам, как траур, черный цвет выгодно оттенял мое бледное лицо и глаза в темных кругах, появившихся за долгие ночи бдений возле умирающего Скаррона. Это было отмечено всеми, кто, после первых недель моего затворничества, посетил меня в монастыре.

Мои знакомые дамы пожаловали сюда, дабы сообщить о своих демаршах в мою пользу: крестная, Сюзанна де Навай, гувернантка фрейлин молодой Королевы, и госпожа де Монтозье добивались для меня пенсиона у Королевы-матери, госпожа Фуке искала того же у своего супруга, и даже герцогиня Ришелье выказывала озабоченность моею судьбой, хотя мало чем помогла.

Явились также и мужчины, — я ведь жила в монастыре как пансионерка, и их визиты дозволялись; так, будущий кардинал д'Эстре, член Академии, приносил мне книги, гравюры и развлекал письмами с новостями.

Тем не менее, дела мои никак не продвигались к лучшему, а гордость, уязвленная подачками, побуждала искать приюта в ином месте, где я могла бы заработать себе на пропитание какой-нибудь работою. Я уже было начала складывать вещи, как вдруг настоятельница сообщила мне, что господин и госпожа де Моншеврейль заплатили за мое содержание до конца года. Я была так благодарна им за этот бескорыстный жест, что все милости, коих я добилась для них впоследствии, не казались мне достойными их благородного поступка.

Кроме того, госпожа де Моншеврейль пригласила меня на все лето в свой маленький Вексенский замок, и я с радостью приняла ее предложение.

Мы проделали весь путь в ее карете; погоды стояли чрезвычайно жаркие. По дороге, чтобы не скучать, мы занимались вышивкою накидок для кресел. Нас сопровождали юные кузены госпожи де Моншеврейль; они вдевали нам нитки в иголки, чтобы сэкономить наше время, и говорили разные глупости, дабы не терять своего. Таким образом, путешествие вышло весьма занимательным, и пребывание в замке ни в чем не уступило ему. Дом был полон гостей; кроме уже помянутых мною кузенов, здесь оказались многочисленные подруги хозяйки, родственники самого разного возраста и положения и, среди этих последних, затерянный, словно мальчик-с-пальчик в лесу, Луи де Вилларсо — один, ибо жена его не захотела покинуть Париж. Он старался ничем не выделяться среди присутствующих, мало говорил, еще менее хвастал, не преследовал меня более своими дерзостями, — словом, держался столь незаметно и скромно, что я почти перестала презирать его.

Мы не пренебрегли ни одним из сельских развлечений; каждый день смех и всяческие игры оживляли дом и парк; прятки (более или менее невинные), шары, китайский бильярд, волан и прочие забавы следовали одна за другою; иногда днем мы охотились, вечерами же беседовали у камина; мужчины играли на гитарах, девицы строили им глазки; при все том отличный стол, такой изысканный и обильный, что я никак не могла понять, откуда у небогатых наших хозяев берутся на все это деньги; знай я тогда их источник, я бежала бы без оглядки из этого дома, а, главное, от маркиза Вилларсо: ведь именно он, как я узнала — увы, слишком поздно! — составил список гостей и дал деньги на их прием и угощение. А я, ничего не подозревая, беззаботно веселилась в их компании, не пропускала ни одной прогулки, ни одной трапезы, хотя и соблюдала сдержанность, приличествующую недавно овдовевшей женщине.

Однажды господин де Вилларсо собрался пойти в соседнюю деревню, чтобы уладить какое-то дело с тамошним арендатором; одной из кузин, которая должна была сопровождать его, понездоровилось, и госпожа де Моншеврейль, ревностно пекущаяся о том, чтобы родственник ее не скучал, попросила меня составить ему компанию. Мне неловко было отказать ей.

По дороге маркиз держался столь холодно, что поведение это граничило с прямою неучтивостью. Я уже собиралась поздравить себя с тем, что испытание мое не будет слишком тяжким, как вдруг одно из тех мелких событий, что на первый взгляд не имеют никакого значения, круто изменило всю мою жизнь: накануне прошла гроза, дороги тонули в грязи, я же носила туфли, которые, отнюдь не будучи новыми, хотя еще и не продырявились, вовсе не были приспособлены к ходьбе по мокрым рытвинам; кончилось тем, что у меня сломался каблук. Маркиз де Вилларсо сухо предложил мне свою руку, но я отказалась и продолжала путь сама, с трудом ковыляя по дороге.

Вдали уже показался замок; маркиз, якобы для того, чтобы починить мою туфлю, усадил меня на пригорок под хилыми тополями, которые госпожа де Моншеврейль тщетно пыталась приучить к суровым зимам Вексена. Я сняла туфлю и подала ее маркизу, проворно спрятав ногу под юбку; два года назад это послужило бы для него поводом к самому язвительному веселью; на сей раз он как будто ничего не заметил.

Склонившись над туфлей, он долго разглядывал ее, затем попросил меня снять вторую, под тем предлогом, что хочет посмотреть, как там укреплен каблук. Притворясь, будто сравнивает туфли, он взвесил их обе на руке и наконец сказал:

— Боюсь, сударыня, что сапожник из меня никудышный; придется мне донести вас до замка на руках.

— О, не утруждайте себя, я прекрасно доберусь сама, — отвечала я.

Вдруг маркиз швырнул оба моих башмака за тополя и дерзко спросил:

— Вот как, вы пойдете босиком по такой дороге?

Пораженная этим поступком до глубины души, я даже не нашлась с ответом; мне представилось, как мои чулки запачкаются в грязи, а ведь при моей бедности нечего было и мечтать о другой паре; пусть уж лучше маркиз и впрямь несет меня… Но господин де Вилларсо уже оставил эту затею. Почувствовав, что я колеблюсь, он коснулся моей шеи и принялся играть моими локонами. Я вновь подумала о бегстве, но, увы, грязь окружала нас со всех сторон.

Страх показаться смешной и боязнь скандала, отнявшие у меня хладнокровие, лишили и последнего шанса на спасение: я побоялась стать мишенью для насмешек обитателей замка, явившись в дом босою, по пояс в грязи и без всякого разумного объяснения моего нелепого вида. Эта-то гордыня и сгубила меня. Луи де Вилларсо уже снял с меня шейную косынку и положил голову мне на грудь.

Что произошло после? О, я не могу оправдаться тем, что меня принудили к чему-то силой. Осыпая поцелуями мои губы и грудь, маркиз на руках донес меня до какого-то стоявшего поблизости амбара, уложил на солому и, избавив таким образом от грязи, равно как от посторонних взглядов, продолжил то, что уже начал. Он действовал неторопливо, не грубо, словно был уверен в том, что я больше не попытаюсь бежать и даже не стану сопротивляться. Я и впрямь не нашла иных слов, кроме «пожалуйста, прошу вас!», что, ввиду происходящего, звучало весьма двусмысленно и могло в равной мере означать и запрет и поощрение. Маркиз решил счесть их за последнее и овладел мною. В результате я, даже не успев еще измерить все последствия сломанного каблука, потеряла сознание под лаврами Моншеврейля, которые ничего не прибавили к моей славе.

Верна та пословица, что гласит: «Важен первый шаг». Я сошла с пути добродетели, и ничто уже не препятствовало тому падению, которое уготовили мне бесчестность маркиза де Вилларсо и его страсть, впрочем, на свой лад вполне искренняя. Теперь я уже не могла, да и не желала отказывать ему в чем бы то ни было. К счастью, он стремился лишь к одному — каждую ночь навещать меня в моей спальне, расположенной поодаль от других комнат замка; что ж, я принимала его там, когда он хотел, а иногда и удерживала подле себя.

По правде сказать, в первое время любовные утехи не сделали меня счастливою; я еще слишком хорошо помнила отвращение, с коим подчинялась причудам господина Скаррона; однако не стану утверждать, что грех внушал мне сильные угрызения совести. Я ровным счетом ничего не чувствовала, я перестала мучиться, бояться, рассчитывать и находила в этом приятное отдохновение: отныне другой распоряжался моей жизнью, сама же я на несколько недель словно забылась, подобно Спящей красавице, волшебным сном.