Королевская аллея

Они в каком-то смысле образуют безупречную супружескую пару — Альберт и Паулина Кессельринг. Он меньше, чем она, скупится на чаевые. Выпивая у барной стойки виски, бывший генерал-фельдмаршал — естественно, давно сменивший военную форму на гражданскую одежду — охотно болтает с господами, владеющими прокатными цехами, доменными печами и станками, от которых много лет назад он получал надежные моторы для пикирующих бомбардировщиков «Штука». Обменявшись корректными поклонами, они расходятся… похоже, с тяжелым сердцем. Им, наверное, теперь не хватает боеспособных армий и штурмовых групп.

Зимер благодарен судьбе за то, что гарантировать мир в их заведении должен, в конечном счете, не он, а директор отеля. Всемирно известный гуманист — и предводитель «Стального шлема», не усвоивший никаких уроков истории: в одном городе, под одной кровлей… Кошмар! Случайно столкнувшись с убийцей римских заложников, писатель может, не сходя с места, попросить упаковать его вещи и с возмущением покинуть Дюссельдорф. Еще до своего столь важного для города выступления. Немыслимый скандал… Нобелевский лауреат бежит из прибежища фашистов! Директора Мерка необходимо проинформировать… чтобы он принял превентивные меры. Мировая пресса следит за Германией. Могильщик собственного отечества, отмеченный высочайшими наградами, и другой человек, воплощающий лучшие качества нации, — сидящие в одном помещении, за завтраком: нет, это невозможно. Но ведь нельзя же — ради скорейшего исчезновения предводителя «Стального шлема» и разрядки всеобщей напряженности — просто положить Кессельрингу, возле его стаканчика с зубной щеткой, капсулу с синильной кислотой… Отель это не суд чести. Некоторые из покровителей и боевых товарищей Кессельринга вовремя самоустранились… Почему же этот исполнитель воли Третьего рейха до сих пор остается во враждебном ему мире, не допустившем окончательной победы «немецкой сущности»? Запятнанный кровью именитый пенсионер, если смотреть на вещи в такой перспективе, кажется загнанной в угол мелкой сошкой…

— Что случилось? — робко спрашивает господин Фридеман.

— Фрау Кессельринг, кажется, однажды уже отказывалась от номера?

— В прошлом году они неожиданно передумали, сделав выбор в пользу гостиницы концерна «Флик»^{39}.

— Это тоже могло бы быть решением.

— Как, проспите?

— Сейчас главное, чтобы в нашем отеле не было никаких гауляйтеров, спекулянтов, нажившихся на военных поставках, строителей концентрационных лагерей и бывших нацистских юристов, наподобие государственного секретаря Глобке^{40}… Такое нам не по силам.

— У нас почти все номера уже заняты.

— Какой афронт!

— Мы что же, должны теперь их всех выселить?

— Отелю так легко потерять репутацию…

Курт Фридеман давно подмечал, что его начальник вникает во многое и даже читает газету, на время вынимая ее из ящика с ячейками, по которым каждое утро раскладывает новую почту. К кружку любителей карточных игр Оскар Зимер наверняка не присоединится. Впрочем, у начальника в любом случае лучше не выигрывать. Иначе, несмотря на ежевечернюю совместную выпивку, поражение может пробудить в нем враждебные чувства. А Фридеман знает, что отнюдь не относится к числу незаменимых работников. И если он иногда, пусть и в скромных масштабах, позволяет себе пожаловаться на коллег из других смен — Грюнлих опять забыл запереть папку с почтовыми марками… Фройляйн Хельга позавчера пришла на работу со спустившейся петлей на чулке…, — то хотя их репутация в результате несколько блекнет, но от этого сам он отнюдь не начинает блистать.

Фридеман заранее радуется предстоящему покою и приличной пенсии, а потому уже теперь — за десять лет до вожделенной даты — не ходит на службу, как прежде, с самозабвенным энтузиазмом. С господином Зимером дело обстоит по-другому. Тот сам когда-то, в восточной пампе, владел маленьким кафе и потому теперь связывает свою судьбу с процветанием отеля «Брайденбахер хоф»: Мы должны опять войти в число ведущих стран мира. — Проверьте, пожалуйста, достаточно ли у нас карт города. Карты всегда быстро исчезают. Некоторые гости отеля каждый день желают брать новую… Уроженец Ратингера порой удивляется, что при всей нынешней помпезности — зимний сад с буфетной тележкой, ежедневно свежие букеты цветов, двенадцать поваров хлопочут у кастрюль, двое заняты исключительно соусами, не говоря уже о «шеф-поваре» и «помощнике шеф-повара», бельевщицах, барменах и следящих за винным погребом сомелье, — этот отель-люкс все еще каким-то образом окупает себя… И все же, хотя его посещают такие головокружительные мысли, Фридеман остается человеком узкого кругозора. Затраты и доходы, во всех отраслях экономики и областях жизни, вот уже много столетий пребывают в состоянии равновесия. Потому-то многие люди спокойно получают зарплату и надеются, что сведущие специалисты полностью контролируют ситуацию. Если же система все-таки рухнет, то внезапно обеднеют почти все — по крайней мере, ты будешь не единственным, кто претерпевает неприятную ситуацию. И в конце концов обязательно найдется способ начать все сызнова. Хлеб в любом случае можно испечь, да и съедаться он будет под какой-никакой, но крышей. Однако при любой вновь обретенной уверенности нужно помнить о существующих угрозах. Тогда человек не будет слепо скитаться по миру, сохранит должное смирение и осмотрительность…

Отель, однако, процветал. Несмотря на то, что так и не приехала уникальная, можно сказать, делегация хозяйственников из Восточной Германии. Либо эти тридцать господ и дам были арестованы еще дома, за критику собственной «единой» партии^{41}, либо их не пропустили через границу из-за подозрения в шпионаже. Эти руководители народных комбинатов (которые, в принципе, не прочь национализировать также и сам отель «Брайденбахер хоф») могли бы — как чувствует служащий рецепции, раскладывая рекламные проспекты, — способствовать дестабилизации атмосферы в чайном салоне. Если к этому прибавить господина Кессельринга с супругой, получилась бы поистине взрывоопасная смесь. Лучше так: либо только фельдмаршальская чета, либо нобелевский лауреат… коммунисты же вообще ни к чему. А самое милое дело, подумал Курт Фридеман, чтобы опять приехал федеральный президент Теодор Хойс^{42}… Этот высокопоставленный гость всегда обходителен. Хоть он и глава государства, а все же спросил Элкерса, где тот потерял руку (в Польше, сказал портье, в первый год войны), после чего, выпив два стакана красного, отправился на завтрак по случаю открытия нового рейнского моста: Теперь вам больше не придется возить свою «Львиную горчицу»^{43} на лодках…

— Фридеман, вы бы вернулись к дыроколу.

Реплика шефа, обращенная к полноватому помощнику, который в этот момент проводил рукой по телефонной трубке, прозвучала вполне однозначно. Фридеман, тем не менее, еще минутку помедлил. Слишком уж соблазнительно выглядели две феи, которые бойко прошествовали мимо отсалютовавшего им Роберта Элкерса. На брюнетке — красное платье в белый горошек. На блондинке, ее спутнице, — платье в бело-голубую полоску. Обе вполне могли бы участвовать в здешнем показе мод. Красавицы вместе держат за ручку большую корзину, слегка приминающую их пышные юбки. В важности этого фрахта — поскольку музыкальный аппарат уже доставлен — никаких сомнений не возникает. Ясно: сейчас они подойдут к рецепции.

Губы брюнетки мерцают вишнево-красным. Локоны блондинки подрагивают при каждом шаге. До чего же хороши обе Дочери Рейна! Приближались они на высоких пробковых платформах. Оскар Зимер, казалось, тоже был очарован — и поклонился им.

— Добрый день, — пожелала нимфа Фруктовые Губки.

Из-за ее белозубой улыбки, из-за аромата поцелуя, явственно ощутимого, обоим служащим на рецепции хотелось, чтобы это радостное приветствие прозвучало еще много-много раз (и удлинилось за счет дальнейших приятных неожиданностей). Но им пришлось обратить свой слух к другому, светловолосому чуду.

— Мейстерзингеры, Сад Клингзора^{44}, Валькирии и Тристан, — объявляет Светловолосая.

— Лоэнгрин плюс Риенци^{45}, — добавляет ее спутница.

— Кое-что только в отрывках.

Обеих хотелось бы слушать часами.

Господин Фридеман, выглядывающий из-за спины шефа, думает, что может без опасений наслаждаться этими круглыми щечками, грациозными шейками и безупречной кожей в вырезах декольте.

— Чем мы могли бы с радостью услужить юным дамам? — Оскар Зимер, наклонившись вперед, выпрастывает из-под форменного рукава манжет рубашки.

— Всё как вы заказывали, — летние прелестницы переглядываются, будто ища друг у друга поддержки. — Через фирму «Бунке» (даже само это имя преображается в их устах в сладостное обещание) заказ поступил к нам. Правда, Риенци имеется только на шеллаке. Но мы не думаем, что Мастер склонит свой слух к ранним произведениям Мастера. В Риенци еще нет этого Растекающегося, этого ухода по дуге в Космос, этого мерцающего замирания в Бесконечности, этого колыбельного раскачивания и опьянения высочайшим блаженством, которые уже в Тангейзере освобождают нас от всех жизненных шлаков.

— Прелюдия, дорогая Регина, никогда и не может достичь достаточной протяженности.

— Улететь прочь…

— Воткать себя в…

— К высочайшему наслаждению.

Маленький господин Фридеман теперь полностью положился на шефа. Зимер сегодня кажется особенно стройным.

— Конечно, — откашлялся он, — нам всем хочется чего-то прекрасного. Но чем конкретно мы могли бы вам помочь?

Теперь, после того как пенной волной их обеих выбросило из юного летнего дня на этот берег благосклонно-требовательного ожидания, темноволосое существо приняло обиженный и надменный вид: видимо, полагая, что ему не воздали — с достаточной чуткостью — должное. Непроницаемо-капризное дитя, с которым, вероятно, лучше не красть вместе лошадей… Блондинка же, напротив, чувствует себя как дома на нашей земле со всеми ее опасностями: