Королевская няня

Мне показалось, что Иван не меньше моего растерян.

Мне не казалось.

Когда он оторвался от меня, чтобы перевести дух от невинного по сути поцелуя, и мы остановились в нашем безвременье, я не позволила себе заговорить.

Иван смотрел мне в глаза, склонив голову набок, осторожно гладил кончиками пальцев мои скулы и будто бы хотел что-то сказать, но не мог поймать в воздухе один из тысячи вопросов.

— Вы чувствуете… — наконец шепнул он, так тихо, что я могла бы спутать его голос с порывом ветра и шелестом листвы.

— Не должна.

— Если я скажу вам, что всё можно…

— …то солжёте.

Он не преминул снова воспользоваться своим исключительным правом захватчика.

Теперь он был чуть решительнее, и я уже не была так безвольна. Почему-то идея потерять голову показалась привлекательнее, чем когда-либо.

И как бы хорош ни был Дмитрий, как бы ни были его губы приятны и умелы, я чувствовала с ним совсем не то.

Стало страшно.

Так страшно, что хоть кожу с себя срывай, умирай прямо тут.

— Стойте! Стойте.

Я прервала его. И тут же будто между нами стала взрываться цепочка из петард.

Бах-бах-бах.

Они отражались, искрили в наших глазах. Я видела их яркими бликами в его радужке, и от каждого взрыва чувствовала, как всё внутри разгорается сильнее и сильнее.

Да что же это?

Мои искренние ярость и сопротивление превратились в что-то иное. Извращённое. Вывернутое наружу. Мы будто были совершенно оголены сейчас, и даже смотреть в его глаза было больно.

Бах-бах-бах!

И я снова в его, до смешного не крепких объятиях. Он будто даёт мне шанс уйти, и спрашивается, чего я жду?

И чем смелее становился наш поцелуй, тем крепче я увязала, глубже уходила под бирюзовую толщу воды.

— Стойте!

И снова искры. Он превращал моё сопротивление в… вот это называется страстью?

Руки Ивана прижали меня крепче, теперь уже совсем смело. Губы будто ничего больше не боялись, и я поняла, что так откровенно никогда не целовалась. Вот что я представляла себе, когда речь заходила о «страстном поцелуе». Вот это вот всё.

Подогнулись колени, и Иван перехватил меня за талию, прижав к себе. Запрокинул мою голову, запустил пальцы в мои волосы.

Не должно быть всё так.

Я будто на безумной карусели, которая никогда не остановится. Лошадки никогда никуда не прибегут. По кругу. По кругу.

От такой безумной любви нужно бежать. И находить тихую гавань в эпилоге, принимая навсегда эти правила игры. Отказываться от сумасшедшей гонки, потому что вечность длиться не может.

И как же так вышло, что всё причудливо перемешалось, и этот страх я испытываю… именно с этим человеком?

Я вырвалась через силу и на его просьбу по-го-во-рить помотала головой и просто убежала.

Не поговорим.

И не договоримся.

Это я уже поняла, увы.

* * *

Я поняла, что он будет мне сниться. Что губы не прекратят гореть, точно посыпанные жгучим перцем, что будет всё так же страшно болеть в груди, и теперь мне с этим нужно будет жить или идти на повинную.

Я совершила ошибку.

И почему-то никто, кроме меня, этого не понимает?

На завтраке все сидели за одним столом. И зеленоватая от выпитого накануне вина Даша, и Ванесса, и дети. Все расселись по заранее распределённым местам, и я оказалась рядом с Дмитрием. Рядом с нами близнецы и девочки, точно это наши с ним дети. И безумно обходительный Дмитрий, будто бы лучший папа в мире, не затыкаясь болтал с Максом о «ХотВилс» и подавал Алику всё, что тот попросит.

А я избегала взглядов Ивана, который будто не мог с собой ничего поделать. Я могла. К счастью.

А Оксане на нас будто и вовсе было по барабану. Она сидела в окружении друзей и заливисто хохотала, но если приглядеться, поглядывала при этом на Ивана, будто хотела проверить, впечатлится или нет. Чем? Шутками? Или смехом?

Нет уж… я должна Оксану любить. Защищать. И больше никогда не предавать. А лучше сгинуть с глаз этой семейки и этого отца, который не видит берегов.

И хотела бы откинуться на грудь Дмитрия, который сидел в пол-оборота, будто специально для этого, но не позволял внутренний барьер.

Что-то вчера он не мешал целоваться.

Губы будто ещё сильнее стали «гореть». Онемели. И я, не сдержавшись, их облизала, тут же покраснев, потому что на другой стороне стола тяжело вздохнул Иван, извинился и вышел.

* * *

Мы с детьми сидели во дворе. Близнецы и Феня наяривали круги по поляне с воздушными змеями, а Мика читала, растянувшись на одеяле.

Я долго смотрела на неё, задумавшись о своём, и в итоге девочка подняла голову и вопросительно на меня посмотрела.

— Ничего… задумалась.

— О чём?

— Почему ты никогда не зовёшь Оксану мамой? — я не задавала этого вопроса раньше, считая нетактичным. Феня поселила во мне сомнения.

— Просто… Это по-европейски, — пожала плечами Мика и откинула назад волосы.

Точная копия жеста Оксаны.

— Даже лично?

— А когда мы общались лично? — Мика сняла тёмные очки и села, подобрав под себя ноги. Она склонила голову на бок, а я тут же вспомнила, как вчера на меня точно так же смотрел Иван.

— Она говорила… что много времени проводила вне дома, когда ты была маленькой…

— Я не помню, что было в детстве, это глупо.

Обычный вопрос.

Мика всегда это говорила.

Будто у неё кто-то напрочь вырезал первые годы жизни и любые разговоры об этом выводили девочку из себя.

— Первое, что я о ней помню… — Мика уже успела сделать вид, что снова погрузилась в книгу, потому теперь говорила со мной, глядя на страницу. Точно читала ответы, только вот глаза не двигались.