Королевский Ассасин

Где-то недалеко по камням, журча, бежит река, и до моего слуха доносятся шелест листьев и трели птиц. Все так, как и должно быть, и все же что-то продолжает тревожить меня. Что-то вроде неотвязного шума в ушах. За мною по-прежнему следит какой-то человек или какое-то существо, и это не ягуар. От того, кто наблюдает за мною, пахнет смертью и разложением.

Я иду вперед и решаю пробежать вдоль стены до дверного проема, в котором давно нет двери. Мне хочется посмотреть, что там внутри, – ведь мне, возможно, уже никогда не выпадет такой шанс.

Я вхожу в дверной проем и оказываюсь внутри аббатства. Большая часть его крыши обрушилась, так что света здесь более чем достаточно даже теперь, когда до сумерек остается всего ничего. В воздухе пляшут пылинки, на всех поверхностях лежит слой пыли и сажи, а в тени видна влажная грязь. Я иду вперед, оставляя на полу следы. Оглядываю пол – других следов на нем нет. В недавнее время сюда никто не заходил – во всяком случае, после последнего дождя.

Я стараюсь ступать как можно легче. Затем слышу что-то необычное. Я останавливаюсь, делаю шаг назад. Вот оно, опять. Я делаю шаг вперед – теперь подо мною массивный камень. Назад – и да, я слышу эхо. Как будто там, внизу, находится колодец. Какая-то пустота. Что же там? Кладовая? Крипта?

Мне надо повернуть назад. Из пребывания здесь не может выйти ничего хорошего, и я это знаю. Аббатство – это владения афразианцев, и неважно, что они давно покинули его. И все же. У меня нет оснований считать, что здесь кто-то есть, и кто знает, что я смогу здесь найти, если немного поищу. Быть может, здесь было спрятано сокровище. Быть может, даже Деянские свитки.

Я ступаю на большую плиту, вырубленную из темно-серого сланца. Она плотно сидит в полу, но я по мере сил отгребаю грязь, скопившуюся вокруг нее, и пальцами подцепляю ее край. С усилием приподнимаю ее и сдвигаю вбок. В зияющую под нею черную щель юркают сороконожки. Выпрямившись, я каблуком отодвигаю тяжелый камень еще дальше и вижу деревянную приставную лестницу, уходящую вниз.

Я нажимаю на нее, проверяя, крепка ли она, затем начинаю спускаться. Добравшись до последней ступеньки, я соскакиваю вниз и вижу перед собою длинный узкий коридор, на стенах которого укреплены канделябры, в которых нет свечей. Здесь пахнет сыростью и плесенью. Я иду по коридору, и мои шаги гулко отдаются в тишине.

Где-то впереди о камни плещется вода. Может, там течет подземная река? Коридор идет все дальше, темный и безмолвный, и с потолка его время от времени падают капли воды.

В конце его я вижу арочный дверной проем, ведущий в большую пещеру. Как я и предположила, здесь течет подземная река. Через небольшое отверстие в потолке сюда проникает свет, освещая свисающие тут и там сверкающие сталактиты, желтые, оранжевые, красные, так что кажется, будто я окружена языками огня. Эта пещера явно не творение рук человека. Скорее всего, подземный ход, по которому я шла, и все аббатства были построены вокруг нее. На берегу реки есть пристань для лодок, но сейчас она пуста.

И тут у меня екает сердце. Я потрясенно втягиваю в себя воздух.

Афразианцы покинули этот замок восемнадцать лет назад, однако рядом с дверным проемом валяется свежий огрызок яблока.

И тут сзади, из коридора, до меня доносятся мужские голоса, и они приближаются.

Глава 2 Тень

– Кто здесь? – слышится грубый голос из коридора. И эхо повторяет: Кто здесь? Кто здесь? Кто здесь?

Они услышали меня! Где же мне спрятаться? Кажется, выход тут один – по тому коридору, по которому я пришла, но туда я пойти не могу. Единственный путь – река, текущая внизу. Мужчины шепчутся в коридоре, пока я соскальзываю с пристани в воду, стараясь избежать плеска. Я слышу, как в пещере топают их сапоги.

– Похоже, он смылся, – говорит один. Голос у него низкий, скрипучий. Это тот же мужчина, который крикнул: «Кто здесь?»

– Может, тебе опять чудится то, чего нет, – отзывается второй. Голос у него высокий и хриплый. Наверное, этот помоложе.

– Ты так думаешь? Тогда кто же отодвинул плиту? – спрашивает первый. – Скорее всего, тот, кто был здесь, прыгнул в реку.

Второй фыркает:

– Тогда ему точно каюк.

«Похоже, этот малый знает, что говорит», – думаю я, когда поток неудержимо влечет меня прочь, заворачивает, бежит вниз по крутому склону, становясь все быстрее. Я пытаюсь сохранить контроль над своим телом, но вода заглатывает меня. Я силюсь вынырнуть на поверхность, схватить ртом воздух, но все тщетно. Они были правы. Мне не выплыть. Я не могу пересилить глубинное течение, и оно тянет меня вниз.

Я изо всех сил отталкиваюсь ногами и с огромным трудом удерживаю голову над поверхностью воды, которая плещет мне в лицо, затекает в мои нос и рот. Вдыхая воздух, я глотаю и воду, у меня не выходит иначе. «Не паникуй, – говорю я себе. – Никогда нельзя поддаваться панике».

Я вижу в воде толстый сук, пытаюсь схватиться за него, но у меня не получается. Мне вообще не следовало сюда приходить. Я утону. Я вот-вот погибну.

И еще одна мысль: «Мои тетушки меня убьют».

Нет, нет! Я не сдамся, не сдамся! Мои руки и ноги работают, ими будто управляет какая-то сторонняя сила. Я ухитряюсь подплыть к еще одному плывущему по воде суку и хватаюсь за него.

Мою голову снова накрывает вода. Я закрываю глаза и изо всех сил держусь за сук, затем, когда моя голова вновь оказывается на поверхности, пытаюсь глотнуть воздуха и немедля начинаю кашлять. В мои легкие попала вода, у меня щиплет в носу. Возможно, сейчас те мужчины в аббатстве слышат звуки моей борьбы с течением, но мне все равно. Я хочу только одного – выбраться отсюда живой.

Впереди виден свет – значит, там есть выход. Сзади, оттуда, где остались мужчины, слышится какой-то шум, как будто там дерутся, как будто на них кто-то напал. Мое дыхание приходит в норму, хотя я по-прежнему ощущаю жжение в груди и в носу. Если бы я не смогла разглядеть этот сук… или, если бы моя нога зацепилась за ветку топляка на дне…

Я выплываю из пещеры, влекомая рекой. Оглядевшись, я вижу, что очутилась по другую сторону аббатства. Рядом холм, который до того, как зайти внутрь, я видела вдалеке, – тот самый, где произошла великая битва. Я ощущаю гнетущую тяжесть смерти, она везде, она исходит от самой этой земли.

Сук, за который я держусь, останавливается, натолкнувшись на прибрежные камни, выступающие из воды под старой-престарой плакучей ивой. Мои руки ослабели, они дрожат. Надо выбраться из реки. Я могла бы укрыться под этой ивой, за ее свешивающимися ветвями, которые полностью закрывают берег. Тут можно спрятаться так, что снаружи никто меня не увидит.

«Сделай только одно – выберись из воды», – прошу я саму себя. Стиснув зубы, я наполовину вылезаю из воды, чтобы попытаться лечь на выступающий из нее камень. Из-за холма доносится лошадиное ржание, затем мужские крики – кажется, там дерутся. Я замираю, чтобы отдышаться, прислушиваясь к звукам потасовки, долетающим с той стороны. Те двое мужчин дерутся с кем-то третьим, вот и хорошо, значит, они не подойдут ко мне. Я закидываю на камень мою правую ногу и наконец с усилием вылезаю из воды. Мои тяжелые ботинки определенно не помогают делу.

Шум потасовки вдруг резко стихает, словно какая-то из сторон одержала верх. Насквозь мокрая, я кое-как выбираюсь на берег и прячусь за занавесом ивовых ветвей. Теперь вокруг царит тишина. Те, кто дрался, удалились – или поубивали друг друга. Как бы то ни было, это не моя забота.

Солнце уже заходит; наверняка мои тетушки уже начали меня искать.

Из-за холма больше не доносится ни единого звука. Мне тут не нравится. В отличие от развалин на этом месте лежит печать смерти. Печать насилия. Это как невидимый туман. Я опираюсь ладонью о толстый ствол ивы, чтобы встать.