Королевский туман

Седрик теперь казался ему нисколько не повзрослевшим со времён их раннего студенчества, только немного исхудавшим. А еще его холодно-голубые глаза блестели каким-то горячечным блеском. Этот блеск был знаком Джеймсу и не предвещал ничего хорошего.

— Свинец, вот в чем дело, — не сдерживая эмоций, начал объяснять Седрик, — свинец имеет свойство накапливаться в организме человека, попадает через поры кожи, забивается под ногти, но самый большой вред наносится при вдыхании свинцовой пыли. Это ведет к ужасным последствиям! Первый признак свинцовой болезни — колики, чрезмерная бледность и синяя полоса на деснах. Почти все, кто работает на свинцовых фабриках, так выглядят, я их видел! Следующая стадия этой болезни — паралич запястий, головная боль, припадки и потеря сознания. Смерть после таких припадков наступает через три дня, а если человек всё-таки приходит в себя, то часто остается слепым.

— Да, я просматривал отчеты парламентского комитета по надзору за массовым химическим производством, — сухо заметил Джеймс, подумав, что Седрик, пожалуй, превзошел сам себя, — могу заметить, что в некоторых алхимических цехах условия не лучше. Но комитетом уже давно выработаны и внедрены меры для предотвращения потери здоровья на производстве.

Виконт преувеличенно усмехнулся.

— Ты прямо как наша дорогая Элизабет! Право, тебе надо почаще выбираться из своего парламента. Эти ваши меры сводятся только к тому, что владелец фабрики обязуется давать работникам стакан молока раз в день, да обеспечивать их фланелевыми масками, которые чаще заменяются простыми носовыми платками. И даже такие мелочи соблюдаются, только если грядет инспекция!

— Боже, Седрик, это уму непостижимо! — не сдержавшись, воскликнул Джеймс и чересчур сильно надавил педаль газа. — Ты стал социалистом!

— Если тебе угодно так это называть, — кузен и не думал оправдываться, — два дня назад умерла семнадцатилетняя работница посудной фабрики, её звали Хатти Уолтер. Проработала она всего полгода в качестве эмалировщицы, это, чтобы твой комитет знал, самая опасная должность! Хатти должна была, наклоняясь над изготовляемой продукцией, щеткой смахивать с неё пыль и мелкие частички перед тем, как наносить новый слой эмали. Она постоянно глотала эту пыль. Неделю назад она почувствовала себя совсем плохо и отпросилась у мастера, чтобы уйти домой пораньше. А через пять дней она умерла, — последние слова Седрик произнес почти без выражения, цедя сквозь зубы. — Врач объяснил, что смерть наступила так быстро еще и из-за того, что она была сильно истощена, жила впроголодь и должна была каждый день, в любую погоду, проделывать путь в три мили от своего дома до фабрики.

— И ты поэтому подрался с полицией?

— Да, — удивительно просто ответил Седрик. И с новым приступом страсти продолжил, — другие работники рассказывают, что там нет шапочек на голову, а халаты у всех старые и рваные. До приезда инспекции даже рукомойников не было! Рабочие говорят, свинцовая пыль очень сладкая на вкус. Когда их тошнит, выходят целые шматки пыли. Каждый работник на этой фабрике расскажет такое твоему комитету, если захочет говорить правду. Работаешь в красном цехе — блюешь красной пылью, если в голубом — голубой, если в черном — черной. Мастер говорит, что мужчины и женщины одинаково подвержены отравлению, но женщин тошнит больше. Еще мастер говорит, что он вообще не нанимал бы на такую работу женщин с большими влажными глазами, для них пыль особенно вредна.

Джеймс еще раз взглянул на Седрика. Тот был совершенно уверен в себе и своих убеждениях. Он был таким же, каким всегда, каким Джеймс его помнил. Он был Седриком Спенсером — светловолосым, дерзким, страстным, глупым.

…Гулкие, вечно холодные коридоры, классы, спальни частной школы и университета, высокие сводчатые потолки, видавшие за почти тысячелетнее свое существование лучших представителей нации. А теперь эти своды вынуждены созерцать их. Последствия хиндийской лихорадки исключали юного Джеймса, сына герцога Мальборо, из всех видов спорта, а Седрик попросту все эти виды спорта презирает. Они вдвоем подолгу шатаются в парке или сидят в библиотеке. Седрик донимает его расспросами про Хиндию или вслух мечтает о своих будущих странствиях. Седрик никогда не унывает, не боится нарушать правила, дерзит учителям и не скучает по дому. От Седрика следовало бы держаться подальше.

— Скажи, неужели ты, правда, думаешь, что забастовками и драками можно облегчить их положение? — без малейшей надежды спросил Джеймс, когда они уже подъезжали к дому.

— Это всё же лучше, чем молчать или надеяться на ваш комитет или светских дурочек вроде Элизабет, — процедил тот, — знаешь, я еще хочу написать обо всем этом.

— Ах, вот оно что, — попытался усмехнуться Джеймс, благоразумно пропустив мимо ушей очередное упоминание леди Голди, — тебе не дает покоя слава сэра Диккенса.

Седрик решительно замотал головой и замахал руками:

— О, нет! У меня не будет никаких ангелочков-сироток, на которых в финале сваливается огромное наследство. Я буду писать только правду.

«Они должны были позволить ему доучиться в Университете, — мрачно подумал Джеймс, — может, тогда всё сложилось бы иначе». И тут вдруг его поразила отвратительная догадка.

— Седрик? — Джеймс резко затормозил у своего особняка. — Когда ты приехал в Лондониум?

Приятель шумно выдохнул и еще раз провел пальцами по волосам:

— Слушай, я не хотел тебе говорить, знал, что ты огорчишься… Я живу здесь уже почти полгода. Снимал нору в трущобах, там и познакомился с фабричными. Но в последнее время папаша окончательно прикрыл моё содержание.

— И ты вспомнил обо мне? Да, я огорчён.

— Ну, прости, — по-детски заныл Седрик, — я бы навестил тебя, когда бы мои дела наладились, клянусь!

— И когда бы это случилось? — съязвил Джеймс, понимая, что вразумлять того бесполезно.

— Когда я допишу и издам книгу. И еще я собираюсь наняться репортером в какую-нибудь не слишком мерзкую газету…

— А я, стало быть, должен вытаскивать тебя из полиции, которая почему-то возникает на твоем пути к успеху?

— Да, — Седрик совсем успокоился и улыбнулся открыто и наивно, — для чего же еще нужны друзья?

Да. Это хорошо, что они друзья.

Джеймс устало потер переносицу. От недавней бодрости не осталось ни капли, и он вдруг подумал, что сейчас ему бы не помешал еще один глоток кофе с апельсином. Но не стоит это поощрять, да и времени уже нет.

— Так что, — осторожно напомнил о себе Седрик, — ты внесёшь залог за остальных?

— Скажешь Огденсу, он сделает, — сухо ответил Джеймс, — к слову о дружбе. Ты нашел Риплинга?

— Конечно! — оживился друг. — Но у него сейчас ни дня свободного нет с этим его синематографом. Он сможет поболтать с нами только в субботу на скачках.

— В субботу?! — Джеймс едва не зарычал. — Я должен ждать его еще четыре дня?!

— Он очень занят…

— Чем он занят?! Я веду расследование от имени правительства!

— Я так ему и сказал! А он заявил, что у него тоже правительственное задание.

— Вы что, все сговорились?! — Джеймс попытался убить этого бездельника взглядом.

— Мы — нет! — Седрик испуганно помотал головой.

Джеймс сделал несколько глубоких вдохов и невероятным усилием воли взял себя в руки.

— Хорошо. Допустим. Еще одно. Если ты теперь такой друг рабочего класса, может быть ты знаешь Алекса Джонса? Он аспирант, живет в Лондониуме, социалист.

Джеймс поражался сам себе, как он мог начисто забыть про студента-аспиранта, явившегося в лавку одновременно с ним и мисс Лайтвуд. Его бы стоило допросить в первую очередь! Интересно, если бы не признание Дишера, Джеймс вообще вспомнил бы про этого Джонса?