Королевский тюльпан. Дилогия

— Так уж и никому? — Я проследила, чтобы Нико как следует укутал босые ноги в принесенное тетушкой Франсуазой лоскутное одеяло, и снова стала смотреть на огонь. Мысли текли медленно, но на удивление ясно и четко. — А отвар из почек?

— А отвар всем нужен, — хмыкнул Луи. — И сейчас еще поболее, чем раньше. Вот потому нас братья-товарищи и не трогают, хотя и обзывают… — Он наморщил лоб, припоминая, щелкнул пальцами и посмотрел на Франсуазу.

— Пережитки экспла…татарской мифологии, — по-совиному ухмыльнулась тетушка, поправив на плечах лохматую шаль. — Это самое дурное и грязное ругательство, какое я слышала. А я слышала их немало, прошлая пустошь была рядом с большим портовым городом, погонщики и грузчики пошуметь любители, на три лье вокруг уши не уберечь от их матершины.

— Вот, — назидательно поднял палец дядюшка Луи и ухмыльнулся. — Пережитки мы. Оно, конечно, при желании можно нагнать к пустоши отряд хорошо надышанных свежими цветами гвардейцев да прочесать весь почечник от границы до границы. Только кому это надо? Столько затрат ради кучки бродяг, с которых ни пользы, ни прибытка вдали от пустошей не добиться. А потом, кто почки им собирать будет? Нормальным-то людям, чтоб до середины рощи дойти, два-три цветка вдышать надо. И то обратно едва выползут, какой уж тут сбор. Особенно ежели учесть, что самые спелые почки растут у внутренней границы, у самой проклятой земли.

— Так что живи и ни о чем не беспокойся. — Тетушка Франсуаза сноровисто сняла котелок с похлебкой с огня, пристроила его на плоский камень и полезла под полог за деревянными ложками. Тарелок у лепесточников не водилось, все ели из одной посудины. — Мы тебя не гоним, а уж мальца твоего и подавно. Все знают, что лепесточники детей не обижают. Выводят заблудившихся к родителям. Ну, а твой-то и так при тебе, хоть и не родной. Хороший пацан, и дыхалка у вас обоих самая для нас подходящая. Оставайтесь.

Я тихонько вздохнула. Куда ж мы денемся? Во всяком случае, первое время. Потом-то я очень даже рассчитываю деться туда, откуда пришла. Домой хочу, в привычную, спокойную, — вот уж когда оценила весь свой «стресс» от общения с поставщиками, работниками и покупателями! — уютную и очень комфортную жизнь. Теплый туалет хочу, горячий душ, холодильник с едой. Интернет! Пиццу! Полцарства отдам за пиццу, которую никогда не любила и заказывала только для гостей.

Но на границе проклятых земель, бывших королевских цветников, об удобствах приходилось только мечтать. И обходиться малым. Да ладно бы я сама. Так ведь ребенок! Каким бы разумным и послушным ни был мальчишка, он все равно оставался мальчишкой.

И уже на третий день, вернувшись со сбора почек, я обнаружила его под кустом испуганного и в крови. Глянула на пропоротую сучком ногу и в ужасе подхватила мелкого на руки. К врачу! Немедленно! Только вот где его искать?

Как назло, Луи и Франсуаза с утра ушли налаживать контакты с еще одним приемщиком почек. Луи сказал, что сдавать одному привычному сразу много не стоит, тот начнет спрашивать и болтать, это может привлечь к нашему краю пустоши лишнее недоброжелательное внимание. А чтобы связаться с другим приемщиком, сначала надо договориться со своим братом-лепесточником, который сдает ему почки со своего участка. Короче говоря, процедура сложная, требует переговоров, торговли и тонкой дипломатии. И подарков.

В качестве подарка подошла моя резинка для волос с пучком пластмассовых разноцветных бусинок в перламутровом покрытии. Тетушка Франсуаза долго цокала языком, любовалась дешевой китайской безделушкой, вздыхала, а потом решительно раздербанила завязку, на которой держались бусинки, и стащила с нее половину красивостей. Добытые блестяшки она завернула в тряпочку и припрятала «про запас». Мало ли, еще с кем придется договариваться и нести дипломатический дар.

Пучок на резинке похудел, зато стал сильнее звенеть и щелкать при тряске. Удовлетворенные лепесточники ушли, сказав, что вернутся к вечеру. А мы с Нико остались варить нехитрую похлебку и собирать почки с самых ближних кустов.

И по закону подлости ребенок сразу покалечился.

Конечно, пропоротую ступню я ему сразу промыла, даже залила каким-то не слишком ароматным, но достаточно крепким пойлом из заначки дядюшки Луи. Малыш пищал и вскрикивал, но не отбивался, и то хлеб. Самое же неприятное, по моему дилетантскому предположению, обломок окаянной деревяшки застрял в ноге. Я его даже нащупала. Но вытаскивать не решалась.

Ногу Нико я перетянула самодельными бинтами и села рядом, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Рана серьезнее, чем просто ссадина или порез, тут нужно вытаскивать и зашивать. И здешние лекари умеют это делать, как-то в разговоре с тетушкой Франсуазой мелькнуло это знание. И не так далеко от пустошей в городе даже есть доктор, который не чурается иметь дело с лепесточниками. Я знаю, как его зовут, но понятия не имею, где он живет. И чем с ним расплачиваться за лечение — тоже непонятно.

Все наше общее невеликое богатство Луи таскает при себе, так что у нас под кустом сейчас ни монетки. Только полкоробка собранных мною почек, но их не хватит даже на завядший бутон. Лекарь, по словам Франсуазы, малый своеобразный и даже местами добрый, но бесплатно работать здесь не принято от слова «совсем».

Рука вдруг сама потянулась к уху. Хм-хм, серьги у меня простенькие по дизайну, без всяких камушков, колечки. Зато золотые, хорошей пробы и с алмазной насечкой. Наверняка они стоят сильно больше, чем один визит к доктору, но что делать?

Золото же в любом мире золото, это я уже выяснила. Не придется даже искать менялу, скажу лекарю, что я из семейства Луи, отдам серьги и Нико наложат пару швов. Только надо проследить, чтобы лекарь руки мыл… и прочую дезинфекцию с гигиеной соблюдал. А то знаю я французскую медицину конца восемнадцатого века: зашивать раны научились, а грязь из-под ногтей вычищать — не очень.

Под эти мысли я скоренько упаковалась в фирменную хламиду лепесточников, под которой было не разглядеть моих джинсов, завернула в такую же нашего маленького принца и, успокаивая закусившего губу детенка, припустила из приграничной рощи в город.

Адреса я не знаю, но язык мне на что? Обычно местные в курсе, где в их районе проживает лекарь с определенным именем. Подскажут.

ЭТЬЕН

Боль лучше всего глушится злостью. Я очень злился. Не столько на мерзавца, сколько на себя — надо было издали разглядеть калибр свинцовника и понять, что такой крупный ствол мог быть забит не одной пулей, а картечью — семью-восемью пулями поменьше.

Когда я вывернул ему руку, пули ударили в каменную стену, разлетевшись по огромному цеху. Все, кроме одной. Вот одна-то и отскочила мне в бок.

Каждый фехтовальщик — немного анатом. По моим ощущениям, пуля застряла в одном из нижних ребер. Ничего особенно страшного, но пальцами не вытащить.

Я проковылял в кабинет директора мануфактуры, тут же подписал приказ об увольнении за продолжительное терпение мошенничества и непорядков. Пока я орудовал пером, телохранитель сделал мне перевязку, а секретарь принес из кареты парадный мундир — блюстителю Созидания негоже щеголять дыркой на боку.

— Брат Этьен, — секретарь, как всегда, с легкой улыбкой произнес официальное обращение, — предполагаю, вам придется познакомиться с Головой-на-плечах.